Режиссер далеко ушел от штампов в изображении японцев и заставил увидеть вместо роботов-фанатиков людей, для которых патриотизм не был слепым, а мужество автоматическим. Клинт Иствуд, начинавший свою карьеру с образов отмороженных ковбоев, оказался одним из последних реальных гуманистов классического кино — без иронии и без кавычек.
Идея снять целое кино по мотивам одной-единственной фотографии, к тому же одной из самых известных в мире, уже была более чем оригинальной.
Смотреть японскую часть можно, конечно, и в отрыве от американской, но до конца понять остроумие замысла дилогии — вряд ли.
Вся история с фотофальшивкой подозрительно напоминает советские проп-иконы на тему взятия рейхстага. Разоблачительную операцию Иствуда можно было бы назвать «Враки наших отцов»: смысл ее в том, что героев на самом деле не существует, а их делают потом для патриотических нужд.
Клинт Иствуд, будучи старше Стивена Спилберга на 16 лет, снял не без его поддержки кино, не уступающее «Райану» по уровню баталистики, но с гораздо более тонким балансом между патриотизмом и пацифизмом. Кино не антиамериканское (даже самым заядлым патриотам такое не пришло в голову), но отчетливо антивоенное.
Патриотический экстаз разыгрывается со свойственной масскульту пошлостью: пресловутое фото воспроизводится в скульптурах из папье-маше и даже в виде сливочного мороженого, политого малиновым джемом. Все это подозрительно напоминает советские проп-иконы на тему взятия Рейхстага. Разоблачительную операцию Иствуда можно было бы назвать «Враки наших отцов»…
Так что «Остров» — тот же «Такси-блюз» минус иллюзии перестройки плюс религия и молитва, «житие святого разбойника» как метафора нового времени. Только тот бескрайний мировой океан кипящих модных столиц, музыка мировых сфер, к которой прислушивались герои «Такси-блюза», сменился маленьким «Островом», окруженным со всех сторон ледяной водой, на котором один-единственный человек может заслужить себе право на спасение, точнее, на смерть без страха и суеты.
«Эйфория» удивляет тем, что в ней бушует настоящая стихия — водная, степная, народная, языковая, любовная, даже космическая. Она перехлестывает за рамки экрана, и тогда режиссер направляет ее в знакомое эстетическое русло, даже в нем она не застывает целиком, как извергшаяся лава.
Фильм Джорджа Клуни имитирует стиль послевоенных голливудских фильмов, окутан романтической ностальгией по временам, когда и у правых, и у левых были искренние идеалы…
Вот что разрывает сознание чувствительных зрителей: сцепка «чернухи» и «гламура», стихийности и маньеризма, цинизма и пафоса, в общем — нарушение всех законов, не только моральных, но эстетических.
Минимум диалогов, почти обязательный литературный первоисточник ("Фальшивый купон» Толстого), актеры-непрофессионалы. В фильме показано, как корыстолюбие приводит к преступлению, с помощью особого ракурса, при котором в экстерьерах не видно неба. Люди без неба, без Бога, сами делающие себя жертвами роковой предопределенности…
«Тристана» — самый классичный и самый испанский фильм Бунюэля, снятый по роману Бенито Переса Гальдоса в сохранившем свой средневековый облик Толедо. В картине нет фирменно бунюэлевских абсурдистских конструкций, но сюрреалистический эффект оказывается не менее сильным.
То, что это великая роль, становится ясно в знаменитой сцене, идущей под лермонтовский романс «Белеет парус одинокий». Сын вдруг прозревает в матери, учинившей хамский скандал в зрительном зале, одинокое существо, которому больше жизни нужна ласка. Этот неврастеничный гуманизм по своей природе совсем не советский и скорее сродни бергмановскому. С фильма Муратовой начались долгие проводы советского кино.
Если бы «Леопард» состоял только из сорокапятиминутной сцены бала, где по зеркальной галерее палаццо Ганджи под музыку вальса Верди томно кружатся, сжимая друг друга в объятиях, Делон с Кардинале, фильм все равно хотелось бы смотреть без конца.
Так что «Остров» — тот же «Такси-блюз» минус иллюзии перестройки плюс религия и молитва, «житие святого разбойника» как метафора нового времени.
Помимо удовольствия, которое способен доставить этот красочный и чертовски талантливый фильм, где события комментируют говорящие птички, в нем есть достаточно серьезный месседж. Это романтический гимн диссидентству.
«Дитя» снят в манере синема-верите, «потока жизни», но удивительным образом не теряет драматизма и один из немногих способен вызвать по-настоящему сильные эмоции.
Пара режиссеров — Шэри Спрингер Берман и Роберт Пульчини — еще раз доказала, что кино о тоске совсем не обязательно должно быть тоскливым, а талант — он и в Кливленде талант.
Это уже почти что плутовской роман большого стиля, есть в нем и отзвук ренессансной комедии, и не чуждые режиссеру чеховские мотивы, и еще много всякого, чего не обязательно знать зрителю, чтобы наслаждаться острой и виртуозной игрой, а также оценить историю разводки и воровства как основополагающего сюжета нашего времени.
Зрители, скорее всего, не оценят благородных просветительских усилий создателей «Константина» и поместят фильм на разбухшую полку между «Человеком-пауком» и «Ночным дозором».
Получается типичный фильм Муратовой, но лишенный надрыва и боли — как будто режиссера, известного своей нервной взвинченностью, невзначай посетила легкая муза.
Фильм работает на двух уровнях, шокируя беспрецедентной жестокостью и в то же время позволяя наслаждаться изысканной игрой в психоанализ и синефильство. Эстеты найдут в нем следы многих первоисточников — от «Графа Монте-Кристо» до восьми томов комиксов Цутии Гарона и Минегиси Нобуаки. Исследователи творчества Чхан Ук Пака обозначат его главную тему — тему вины и мести.
Патриотический миф о стране, о правде, о братьях и сестрах оборачивается фарсом.
Фильм балансирует между надрывной драмой и черной комедией, что требует и смелости, и профессионального умения.
Во втором фильме и воздух, и гений места гораздо разнообразнее, экзотичнее среда и острее сюжет. Хотя эта острота порой оборачивается пародией, и не на что-нибудь, а на бондиаду.
