Очень тонкий фильм об артистах уходящей (во всех смыслах) эпохи.
В стране бушует революция, а работники немого кино продолжают жить в своем особом мире, снимая очередную 'фильму' в Крыму и устраивая пикники.
Поначалу кажется, что главная героиня - звезда кино того времени Ольга Вознесенская довольно пуста и озабочена только своими актерскими проблемами, а реальный мир просто игнорирует.
Однако, к середине фильма становится понятно, что она искренне не осознавала, что той страны, в которой она стала звездой, больше нет, и безучастной к столь суровым событиям оставаться далее невозможно. Подобное осознание в разные моменты и в разной степени приходит и к другим работникам съемочной группы.
На мой взгляд, этот фильм не о политике и революции как таковой, а о творческих людях, которые меняются или уходят вместе с эпохой. Они не хотят этого, но лишены выбора, поскольку по-прежнему уже не будет. Их былое искусство больше никому не нужно, оно утратило всякую актуальность, а совсем скоро и само немое кино канет в лету (мы-то это точно знаем).
Это их трагедия внутри общей трагедии гражданской войны, поэтому однозначные идеологические подоплёки в фильме искать не стоит. Такой режиссер, как Михалков, и в жизни весьма удачно поменял цвет, будучи успешным при любой власти, потому нет смысла гадать в каких его фильмах отражено его истинное отношение к революции 1917г. В конце концов, оно могло и меняться, как оно менялось за последние 100 лет в России.
Но в 'Рабе любви' это вовсе не главное, какая разница, за белых герои или за красных, когда совершаются такие убийства и многие люди вокруг ведут себя как звери.
Поэтому замена финальной фразы с 'это ошибка', на 'вы звери' мне кажется удачной. Актрису пугает не просто безвозвратное изменение мира, но и то, как в нем ведут себя люди вокруг, а ведут они себя часто дико, лишая многих из них будущего. И именно люди творческих профессий, не вовлечённые ранее в политику, чувствуют всё это зверство возможно острее прочих.
Фильм почти гениален и актуален в настоящее время для любой страны, где идёт война или слом эпохи, ведь такие события не могут не влиять на творчество. Главное - оставаться в лучшем смысле людьми. Подобно Вознесенской хочется воскликнуть 'не ведите себя как звери, господа!'.
Папа недавно спросил меня: 'Если бы ты была актрисой, у какого бы режиссера ты хотела бы сняться?'
Ответ был однозначным и мгновенным: 'У Михалкова'
Я помню, как в раннем детстве я смотрела фильмы Никиты Сергеевича и не понимала даже примерно, что на самом деле в них происходит.
Почему человека забирают из кинотеатра прямо посреди сеанса и закидывают в машину? Расстреливают прямо на улице? Почему забирают куда-то без суда и следствия?
Фильм Раба Любви для меня это: музыка Эдуарда Артемьева в первую очередь, невероятный образ Ольги Вознесенской (наряды, за которые я готова душу продать), кадры неуловимого лета, легкости и веры в то, что все обязательно будет хорошо; это губительная сцена признания в любви на площади и несбыточные обещания увидеться вечером (звон чашки о блюдце в руках и искренний ужас в глазах); это невероятный голос Елены Соловей, который звучит так звонко и живо, легко; это роль Никиты Михалкова (казалось бы незначительная и короткая, но такая важная, пугающая и честная; глаза главной героини, в которых собрана вся печаль этого мира; монолог о Средней полосе России и фразы, которые теперь навсегда со мной.
Если кино заставляет тебя почувствовать что-то сильное и настоящее, это великое кино и оно будет жить с нами вечно. Фильм Раба Любви нельзя сюда не включить.
Спасибо большое моей маме за то, что в детстве я смотрела великое кино.
Для своего времени картина безусловно была хитом, но слишком много в ней «подразумевается» и в отрыве от исторического контекста, непосвященному зрителю будет многое непонятно, да и тем, кто «в курсе» просмотр будет затруднять слишком уж очевидные пропагандистские включения.
Фильм начинается как наблюдение за жизнью киношной богемы в разгар революции, которые в виду специфики съемочного процесса работают на солнечном юге, где их и накрывает революция. За эмуляцией их жизни и работы действительно интересно наблюдать, и если бы удалось реализовать проект в подобном нейтральном ключе, то это бы стало бесспорной классикой.
Однако времена тогда были суровые и очевидно, что такой сценарий ни при каких условиях не получил зеленый свет, поэтому в него неизбежно были включены революционные нарративы, а вот с ними сегодня без пояснений из вне не разобраться. Возможно (или даже скорее всего) на момент выхода ленты для целевой аудитории это была очевидная информация, но в наше время лента смотрится скорее, как серия сериала, чем как законченный продукт.
Где-то к середине хронометража происходит резкое переключение с режима беззаботного существования на идейные рельсы и тут уже искусственность происходящего становится очевидна.
Плохие расчеловечиваются самыми банальными приемами пропаганды (только посмотрите, они же просто звери, а не люди, ай-яй), а мотивации хороших ограничиваются «не могу иначе», из-за чего относительно оригинальная задумка скатывается в очередную версию того, как кто-то там внес свою лепту в победу революции.
Любовная линия, заявленная в названии, накидывается на все это дело не менее искусственно. Есть великая актриса (почему великая смотрите в предыдущих сериях), которая страдает и скорее от нечего делать влюбляется и невольно вовлекается в дело революции.
В результате интерес к просмотру на сегодняшний день может быть чисто академический. Для своего времени общее качество исполнения бесспорно значительно выше среднего, но картина является носителем крайне специфических идей, которые сегодня выглядят мягко говоря дискутабельными, да и со второй половины, когда действие приобретает очевидную идейную направленность смотреть становится скучновато.
Актуально. Фильм про разных людей в эпоху страшных перемен. Центральной фигурой выступает знаменитая актриса кино. Ее, как и некоторых других членов съемочной команды, кажется, не интересуют глобальные события в стране, для них более насущными проблемами являются проблемы производства, сроков, любви. В размеренном повествовании о повседневных заботах постепенно вклиниваются ужасные события гражданской войны, которые на контрасте производят нужных эффект тревожности у зрителя.
Елена Соловей отыграла тут просто блестяще. Вознесенская (ее персонаж) - воплощение женственности и чувственности. Управляемая сердцем она мечется из стороны в сторону, в конце концов, влетая в самую гущу событий, но при этом оставаясь самой в себе - ее все так же не волнуют ни причины, ни мотивы происходящих событий, а лишь собственные чувства. Оригинальная фраза в конце отражает всю задумку данного персонажа. Жаль, что ее изменили.
Замечательная игра актеров, восхитительное музыкальное сопровождение, интересный сюжет. Рекомендую.
«Рабу любви» я впервые посмотрела еще летом, в июле, и летнее настроение удивительным образом (а может вовсе не удивительным) совпало с аурой тепла и света, запечатленными на кинопленке. Смотрела и думала: «Боже, да это же ожившие картины Огюста Ренуара!» (позже прочитала, что один из французских кинокритиков также был поражен «ренуаровским» духом михалковского фильма). Игра света и тени, блики, переливы, жидкое золото солнца и все оттенки зелёного создают абсолютно импрессионистскую картину с ее изменчивыми настроениями и обертонами. И ничего, что на внешне безмятежную жизнь лирических героев катится девятый вал революции, и ничего, что капитан Федотов, начальник контрразведки, целуя галантно руку актрисе Ольге Вознесенской, говорит ей как бы между прочим: «Ах, Ольга Николаевна, если бы не вы, шлепнул бы я всю эту вашу кинобанду» и небрежной походкой удаляется прочь, и ничего, что то и дело загадочным образом исчезает плёнка, на которой модный режиссёр Калягин безуспешно пытается запечатлеть модные в дореволюционное время страсти (с обязательным заламыванием рук и артистическим закатыванием глаз разодетых в «шелка и бархат» актеров), и тем более ничего, что главный оператор, загорелый красавчик в белоснежном костюме, подпольщик и революционер Виктор Потоцкий (который собственно и «конфискует» плёнку на благое дело народной революции) наблюдает со съёмочной площадки, как тот же капитан Федотов со своей командой «разбирается» с врагами монархии (из открытого окна дома напротив раздаются крики, и створки под взглядом оператора медленно захлопываются, а ухмылка капитана мелькает улыбкой чеширского кота). И ничего, что с «мирным счастьем покончены счеты» — все равно атмосфера лёгкости и ренуаровской воздушности, перетекающая в некоторых кадрах в сон наяву — невесомое кружево, вуаль, подсвеченная золотисто-гранатовым мерцанием осеннего южного солнца — не исчезает, а напротив усиливается, вступая в борьбу с тайными силами, стремящимися её разрушить.
Ах, эти декаденские дамы — смотрю и думаю я — их никогда уже не будет: игра Елены Соловей, её грациозная манерность, её многослойные наряды с прихотливо изломанными линиями, её тонко выщипанные брови и газовый лавандового цвета шарф, повязанный вокруг головы, небесное выражение глаз удивляют сходством с актрисами немого кино времён Веры Холодной (свидетельствую об этом как эстет-кинолюбитель). Не будет этого кокетства, этих реверансов, этих беспечных разговоров ни о чем, с постоянным налетом искусственности и неизбежности флирта (на самом деле, просто дань моде и времени, потому что «так принято»). Это «принято» скоро отменят и заменят другими маркерами (попроще, без нагнетания театральных эффектов, без витиеватых обращений, без замысловатой игры в любовь, пресыщенность и роскошь). Теперь будет все «по-серьезному», и дело не в упрощенном мировидении «строителей коммунизма», а скорее в «прогрессе», столь ненавистным поэтам Серебряного века. Но прогресс неотвратим, и неустанный рев машин, и трамвай, в железной утробе которого возникает желание «потолкаться» даже у Блока, громко скрежещет колесами, плёнка рвётся, свет меркнет, тени надвигаются; скоро вместо искушенных красавцев-мужчин, а-ля Витольд Полонский, с тяжёлым гримом и дам полусвета, которые как гусеницы превращаются в прелестных бабочек на широком экране — придут ясноликие комсомольцы и комсомолки в красных косынках, неутомимые колхозники, председатели и агрономы, — эстетика «падших нравов» раз и навсегда сменится на суровую этику ленинцев и им подобных. А томных «падших ангелов» заменят неразборчивые героини вроде Людмилы из «Третьей Мещанской» (конечно, «разборчивость» героинь Веры Холодной состояла лишь в выборе в пользу «богатства» вместо «половой свободы», и еще вопрос, что лучше: кокаиновый гламур или упоение мечтами о коммунистическом рае, разница, вероятно, невелика).
Но в фильме о «рабе любви» ничего еще не изменилось и никогда не изменится. Героиня просто очнется в последний момент от сладкой полувлюбленности в красавца-оператора, втянувшего её в смертельно опасную игру, от мечтаний о Париже, где наконец-то сможет «принять ванну», от злости на перешедшего в стан врага партнёра по фильму — кинозвезды Владимира Максакова (совсем небольшая, но такая значительная роль Богатырева)...И помчится вместе с трамваем в никуда под оголтелые крики вскочивших на коней то ли «белых», которые ведут себя как «красные», то ли осовремененных всадников апокалипсиса с гравюры Дюрера... Михалков здесь четких акцентов не расставляет. По его словам «это не важно».
Важно то, что старый мир наконец-то рухнул, и глаза пришлось открыть (заговор — эмоциональная реплика — Калягина-режиссёра: «Не будем открывать глаза, господа, не будем открывать глаза!» — не сработал).
Рухнул в миг, когда актриса, осторожно поддерживаемая под локоток бравым революционером (в исполнении самого Никиты Михалкова), села в свой трамвай смерти (сцена отсылает зрителя к стихотворению Николая Гумилева «Заблудившийся трамвай», заблудившийся «в бездне времен»)... И под напутствия побратимов подпольщика-оператора Потоцкого: «Все будет хорошо, Ольга Николаевна! Ждите нас в гостинице!» — перевоплощается в Марию-Антуанетту на плахе, идущую «вперёд на огненные муки, в волнах овечьего руна» (тёмное одеяние, взбитые, волнистые волосы-парик, искаженное смертельным ужасом лицо).
Умер старый мир, ну или перешёл в новую фазу по окончании ритуального танца Шивы — бога созидания и разрушения.
Рухнул под невозможно прекрасную (иными, менее громкими, эпитетами здесь не обойдешься), нездешнюю и вместе с тем пронзительно-чувственную ( «и трудно дышать, и больно жить!») мелодию «Где же ты, мечта?» (а ведь мечтой-то была сама Ольга Вознесенская!), под великолепную музыку Эдуарда Артемьева, делающую финал фильма непереводимым — на язык чувств или слов (есть мнение, что без музыки не было бы и фильма, что фильм снимался «под музыку», встраивался в неё, но верно ведь и обратное).
Ps Никита Сергеевич Михалков — режиссёр огромного таланта, а в «Рабе любви» выступил в роли гениального (не зря Джек Николсон некогда записал фильм на кассету себе «на память» (равно гениален Михалков и в «Неоконченной пьесе для механического пианино» )...
Для меня этот фильм очень знаковый, потому что он научил меня смотреть на кино-кадр как на феномен гораздо шире, чем я привыкла как зритель. От этого фильма веет ветром уходящего лета, уходящей эпохи и уходящей жизни в целом.
Одна сцена с уносящимся шарфиком многого стоит: передаёт запахи, прикосновение пыли к коже, ощущение лета. Как будто попадаешь в мир за пределами окружающей действительности. Данный эпизод стоит всех безбрежных красот бергмановского 'Фанни и Александра', хотя это гениальный фильм в этом плане.
Фильм вне времени и о времени.
Смотрела его в 1997, ребёнком 10 лет, фильм цеплял, смотрела его юной девушкой в 2002, тоже цеплял. И посмотрела его сейчас: те же чувства.
Когда говорят, что, мол, красные в этом фильме - ангелы, а белые - звери, я не соглашаюсь. Потому что все хороши, если подумать. Никто из красных ведь об Ольге не подумал. И о её детях тоже.
И про московский голодомор тоже вскользь упомянули.
А вообще, по-хорошему, у Ольги была перспектива в Москве.
До НЭПа оставалось немного, Ольга была бы востребована, а потом, может, влилась бы в звуковое кино.
Иной вопрос, что 37 год едва ли бы пережила.
Но это всё фантазии.
Историческим прототипом Ольги была Вера Холодная.
Если честно, то мне её реальная судьба видится куда интереснее, чем судьба кино-Ольги.
Вера была великой труженицей и умерла, как и ряд других очень молодых и талантливых людей своей эпохи, от испанского гриппа. Ей было всего 25 лет. Она была легендой, она ушла легендой. И никакой ненужной политики.
А 'Раба любви' - это фильм всё же политический, про человека искусства в политике. И вот финальная сцена не просто так происходит на закате: уходит эпоха людей искусства ради искусства, теперь решает политика. И так ведь было не только в Советской России.
И ещё этот фильм о женщине. О женщине прекрасной эпохи.
Которая вместе с этой эпохой умерла. Мне иногда видится, что где-то после середины 20-х умер типаж женственной женщины в искусстве. Она потеряла свою энергетику. Но это только моё мнение. Надеюсь, я не права.
Фильм, я думаю, и пленяет тем, что Соловей посреди стильных и жёстких 70-х воплощает идеал настоящей женщины, хрупкой, нежной, беззащитной и ранимой. Она может, не так красива, как Холодная, но у неё есть способность создавать шарм эпохи.
Я думаю, что этот фильм не забудут, потому что он на все времена. И ещё он пробуждает интерес к немому кино, как бы связывает две эпохи друг с другом.
«Раба любви» — репетиция перед «Оскаром» Никиты Михалкова
Тематика гражданской войны и её последствий для людей, относящимся к разным социальным группам - основа драматургии многих работ Никиты Михалкова.
'Свой среди чужих, чужой среди своих', 'Утомленные солнцем', 'Солнечный удар' - сценарные посылки всех этих картин посвящены изучению судеб людей, которым пришлось делать выбор в условиях войны.
Среди этих работ стоит выделить две, которые стилистически и декоративно обладают рядом сходств. Это - 'Раба любви' и 'Утомленные солнцем' 1994 года.
Драматической основой обеих картин является контраст между солнечным днём и трагедией, которая разворачивается на фоне летней безмятежности и спокойного течения реки.
В 'Утомленных солнцем', это - выходной день комдива Котова, который он проводит со своей семьей. В 'Рабе любви' - создание фильма и внешнее спокойствие членов съемочной группы.
В обеих работах, также - присутствует внешний раздражитель, по-началу латентный и не представляющий угрозы: офицер контрразведки Федотов в 'Рабе' и Митя Арсентьев в 'Утомлённых солнцем'. Ничего не подозревающее окружение протагониста - еще один элемент, объединяющий эти фильмы.
Прямолинейность, с которой Михалков предлагает нам смотреть на антагониста в 'Рабе любви', не идет ни в какое сравнение с персонажем Олега Меньшикова в 'Утомленных'.
В 'Утомлённых солнцем', Митя - антагонист только с поверхностной точки зрения. При внимательном просмотре, очевидно, что Михалков в 'Утомленных' не создавал образ однозначного протагониста, а играл на контрасте между Котовым и Митей, оба из которых, по-своему - и жертвы, и гонители.
По сравнению с Митей, офицер Федотов в 'Рабе' представлен однобоко - его персонаж не вызывает ни сочувствия, ни интереса. В целом, 'Раба' предлагает поверхностный взгляд на противоборствующие стороны периода гражданской войны. В этом - слабая часть драматургии 'Рабы любви'. Между тем, именно за счет противоречивости героев 'Утомленные солнцем' являются одним из лучших российских фильмов до сих пор.
Только за счет актерской игры Елены Соловей (роль - Ольга Вознесенская) 'Раба' приемлемо воспринимается на фоне своего будущего преемника. Соловей в этой картине выступает в качестве собирательного образа, пожалуй, многих творческих людей в годы гражданской войны.
Её героиня не понимает смысла насилия, для неё недопустимо убийство даже в условиях идеологического противоборства, она абсолютно искренне помогает Виктору (в роли - Родион Нахапетов), не принимая во внимание его идейные взгляды. Она даже не понимает, что, прямо сейчас, в эти минуты, рушится её прошлое - жизнь популярной актрисы и любимицы публики.
Эта социальная неловкость и аполитичность показывают отношение к революционным событиям многих людей, для которых неведом смысл разрушения жизней одних в угоду другим, хотя разница между ними - лишь в принадлежности к разным политическим партиям.
Кроме Соловей, в кадре замечательно смотрится Никита Михалков со своей небольшой ролью официанта - подпольщика. Пожалуй, посмотреть на Михалкова в этом фильме - единственная возможность увидеть того человека, которым Никита Сергеевич когда-то был.
Без политической претенциозности, легко перевоплощаясь в официанта, он прекрасно справляется с образом революционера, которому приходится выбирать между долгом и чувством. Михалкову для демонстрации своего актерского таланта здесь понадобилась чуть ли не одна сцена.
Как бы там ни было, но 'Рабу' очень сложно воспринимать как самостоятельное произведение - в 'Утомлённых солнцем' используются аналогичные декорации и пространство, внешняя безмятежность при внутренней взволнованности героев и рефлексия на тему гражданской войны.
Тем не менее, в 'Утомленных' сценарий продуман намного лучше - антагониста определить невозможно (персонажи очень противоречивы), а главные герои общаются посредством мимики и жестикуляции, между Котовым и Митей - всего лишь один полноценный диалог. Именно за это 'Утомлённые солнцем' и получили 'Оскар'. Всего этого, однако, очень мало в весьма однозначной 'Рабе любви'.
Это один из тех фильмов, о которых можно многое сказать, либо же не сказать ничего. Средне как-то не получается, поскольку картина - тонкое кружево, полупрозрачная занавеска, сквозь которую светит сахарный апельсин осеннего рассеянного солнца.
Здесь много эстетики, но нет пафоса. Много полутонов, полуиронии, полутрагедии. Музыка потрясает душу, она сделала половину произведения. Яркие второстепенные роли, затмевающие главную героиню, как бы раскрываются, но вместе с тем остаются закрытыми от познания. Калягин - безусловная звезда фильма. Достаточно подвижный монтаж и смена сцен не дают простор для глубокого психоанализа, да и здесь сие ни к чему. Здесь тени, звуки старого граммофона, жирно подведённые глаза актрисы (дань моде тех лет), немое кино о немом кино. Диалоги, существующие в кинокартине 'Раба любви' - это нечто малосущественное. Главное здесь - взгляды, жесты, шляпка, несущаяся по ветру и застрявшая в ветках, смех и яркая зелень, которая как бы подчёркивает, что в этом мире нет голода и жестокости Гражданской войны.
Грёзы и уютный эстетичный мир главной героини видит и зритель. Он смотрит на всё её глазами. Когда в него врывается нечто стороннее (то 'красные', то 'белые'), становится не по себе. Как же? Здесь их быть не должно... Каждый раз, стоило в кадре мелькнуть представителю той или иной воюющей стороны, как я испытывал отторжение. Значит, задумка режиссёра удалась, иллюзорность дивного мирка, его мечтательность и лёгкость были нарушены.
Стохастика войны, показанная в ленте, это лишь флёр ужасов, что творились на самом деле. Революция - огромная трагедия нашей страны, которую, увы, недооценивают. Иногда даже воспринимают как благо. Нет, это не так. Зло никогда не станет добром, как бы ни меняло маскарадные маски, как бы ни пыталось спрятаться и исказиться, подменить понятия.
Эскалация фильма - мчащийся трамвай, трагический взгляд актрисы немого кино, её блаженность и какая-то чернота. Эпоха пышных балов и высокодуховной салонности уходит в прошлое.
И что остаётся? Действительно, мечта... Ностальгия...
Во времена моего детства этот фильм часто показывали по ТВ, и он меня жутко раздражал. Чересчур экзальтированная дамочка, невнятная история любви, совсем неинтересная тогда мне тема русской революции. И, лишь повзрослев, я смогла услышать, увидеть и прочувствовать «Рабу любви». Именно в такой последовательности.
С «услышать» - все понятно. Гениальная музыка Эдуарда Артемьева завораживает, уносит в далекие дали, в Крым, начала 20 века. Там снимается немой фильм с одной из лучших актрис того времени – Ольгой Вознесенской. Люди кругом суетятся, словно муравьи, деятельны и возбуждены, но главная задача их бесконечного движения – забыться и не думать о грядущем.
Эпоха немого кино уходит в прошлое, а совсем рядом гремят первые залпы русской революции. И все понимают обреченность старого мира, но по инерции продолжают играть в прежнюю жизнь. Режиссер Калягин ищет удачные ракурсы для будущей «фильмы», продюсер Южаков - дефицитную пленку, а Ольга Вознесенская - вдохновение. Оно снисходит на нее в образе загадочной личности – кинооператора Потоцкого. Тот тоже проникает к Ольге чувствами и пытается раскрыть ей глаза на то, что творится вокруг. Сколько зла и жестокости в этом мире. Но Вознесенская слишком нежна и возвышенна для подобных прозрений.
Этот фильм, наряду с «Неоконченной пьесой…» - шедевр гениального творческого союза режиссера Михалкова, оператора Лебешева, художника Адабашьяна и композитора Артемьева.
Каждый кадр здесь уникален. Летящий шарфик, испуганные, по-детски наивные глаза актрисы Вознесенской, тоска по Родине героя Басилашвили. «И трава зеленая из под снега… А ведь средняя полоса».
И все действо как белая шапка отцветшего одуванчика - прекрасное и пронзительно нежное. Но оно рассеется, стоит лишь подуть ветру. А за окном не ветер – ураган. Который сметет все на своем пути, разрушит дотла старый мир.
Предчувствие неминуемых перемен витает в воздухе, он буквально пропитан ими. Но верить, как и всегда, хочется только в лучшее.
Была дискуссия, в ходе которой, как водится, пытались решить потенциально нерешаемые вопросы, ни для кого, кроме дискутирующих, интереса не представлявшие. Для них не представлявшие тоже, но обсуждали активно - не каждый день по телевизору засветишься. Может ли в одном человеке сочетаться актерский дар с режиссерским. Говорили много, все не то, 'Чего тут обсуждать, - подумала, - Никита ж Михалков!' Аккурат в этот момент та же мысль пришла в голову кому-то из высоколобых в телевизоре. А вот и нет. Не решился спор мгновенно. Они еще пообсуждали и постановили считать его актером, а режиссером не считать.
'Вот дурачье, - подумала, - Даром, что в телевизоре' и досматривать не стала. Не то, чтобы была большой поклонницей Михалкова-режиссера. Его звездный час пришелся на десятилетие, в которое не могла воспринимать серьезного кино и восторга по поводу 'Своего среди чужих', 'Механического пианино', 'Пяти вечеров', 'Родни' не разделяла. Когда тебе от года до десяти. важнейшим из киноискусств является программа 'В гостях у сказки'.
Его кино было слишком серьезным и тягомотным для меня: взрослые люди все чего-то говорят, а ничего не происходит. Ну или происходит слишком много всего, как в 'Своем среди чужих', что и зрелое мое восприятие вместить не может. То ли дело Паратов в рязановском 'Жестоком романсе' 84-го, ото ж мужчина! И никаких сомнений - хорош! Думаю, необоснованно заниженной оценке Михалкова-режиссера медвежью услугу оказало его брутально-кошачье обаяние. Второе очевидно всем, до понимания первого дорасти надо.
'Рабу любви' не любила особенно яростно. Может оттого, что показывали на всякий революционный праздник. Ну не отвечала Елена Соловей моим стандартам женской красоты. Манерная такая пожилая тетка, - думала. Толстая, а пищит все время (да никакая она не толстая, но это я теперь понимаю), и чего они все с ней носятся? Выламывается, истерики закатывает, почем зря.
Кажется, большинство зрителей михалковского кино одного со мной поколения, отравлено несоответствием полученного ожидаемому: мальчики хотели про революцию, а им про любовь; девочки хотели о любви, а им про революцию; и обеим категориям - о сумерках богов и культур-мультур. Вырастая, отдаляясь от себя тогдашних, понимаем: кино хорошее. Да пересмотреть все некогда. Мне вчера предложили.
И взрослыми глазами это оказалось потрясением. Всякую мизансцену не просто видишь, но будто оказываешься в осени 18-го в южном городе вместе со съемочной группой немой фильмы с претенциозным названием 'Раба любви'. Что причиной: удивительно живая и яркая картинка (невозможно, да невозможно же было добиться таких цветов на пленке шосткинского комбината 'Свема'); любимые с детства актеры. Калягин, как хорош: 'Есть хочется, худеть хочется, все хочется!', а Соловей - Боже, что за потрясающая красавица.
Или дело в музыке Эдуарда Артемьева? Отовсюду понемногу, а только цвет, запах, текстуру пожухлой южной травы ощущаешь так, словно не Басилашвили, а ты разминаешь в руках стебелек. И высокий голос героини с восторженно приподнятыми интонациями не кажется манерным. Это естественно для нее, она Звезда. И на сумерки богов, покидавших мир в начале прошлого века, накладывается крушение мира, пережитое твоим поколением в его конце - мы теперь знаем, что такое, когда исчезают целые понятийные пласты, мы сами через это прошли.
Я всегда знала, что не писатели пишут лучшие из книг, но сами книги выбирают себе того, кто сумеет наиболее полно воплотить их и слетают к творцу. С 'Рабой любви' было то же. Фильм сошел к Михалкову с заоблачных высот потому что он оказался киногением. По крайней мере в то десятилетие.
