Хлипкая наполненность событиями и отсутствие насыщенного смыслами текста не позволяет актерам в полную силу развернуться…
Не претендуя на всестороннее раскрытие маликовского послания, попробуем убедиться в том, что на поверхности «Чуда» ясности и осмысленного следования определенным внутренним правилам гораздо больше, нежели безответственной импровизации или волюнтаризма зазнавшегося демиурга.
В этом нежном киноэссе привлекают не столько философические или поэтические ответы беспамятного дяди на вопросы приятного во всех отношениях родственника про старость и память, сколько лицо Эдвина, снятое в крупных и разнообразных планах, его подвижные, энергичные, памятливые руки и — бесстрашие человека, дарованное ему жизнью в настоящем времени.
Снимая документальные, игровые и пограничные фильмы, Чжанкэ сделал, наконец, постдокументальные кино, в котором достоверная экранная и жанровая реальности обмениваются своими функциям.
У каждого поколения есть свой Супермен, инвариантный по сути, но соответствующий эпохе… И, конечно, Зак Снайдер как режиссер «Человека из стали» гарантировал обновление образа самого супергероя и его антуража в духе новой стилистики.
То, что последний фильм Виктора Косаковского «Да здравствуют антиподы!» по своей значимости выходит далеко за рамки неигрового кинематографа, очевидно.
Малобюджетный фильм выстроен автором сценария и режиссером Джеймсом ДеМонако на редкость складно и последовательно, как прямое высказывание, точно очертившее авторскую позицию.
Действительно ли фильм получился скучным и сумбурным вопреки воли автора, или же все это является важными конструктивными элементами, служащими определенной цели, как аркбутаны и контрфорсы готического храма — прекрасное, созданное из тяжести недоброй? Если так получилось, что последние фильмы Малика вас завораживают, можно ли попытаться понять, хотя бы начерно и шепотом, как достигается потом и опытом безотчетного неба игра?
Словом, история универсальная, далеко не новая, но вечная. Когда смотришь этот фильм, вспоминается советская экранизация рассказа Джеймса Олдриджа «Последний дюйм»… Когда же прошедший тренировки в лучших спортзалах Джейден Смит сражается со стаей компьютерных саблезубых кошек, никаких мурашек нет и в помине. Вот, собственно, и вся разница.
Прием автора: кичем по кичу, профанное через профанацию жанра молодежной приключенческой комедии. То есть картина не предполагает социального анализа, главное для режиссера — создание атмосферы невыносимой яркости бытия, как ее чувствуют современные тинейджеры.
Ужимки, пластические этюды стюардов, идиотические маски пилотов, экспансивность, а также естественность фарсёров на полтора часа, что длится фильм, доверие внушают. Но сама движуха (мовида), склонявшая Альмодовара к трансгрессии жанров (а не только к изображению трансвеститов), испарилась вместе с 80-ми.
Что ж, его прямолинейное, без обиняков и каких-то сложностей человеческого сознания/поведения (даже ментов) и потому честное высказывание можно понять: «натерпелись». Однако смущает зазор между его убежденностью относительно прогнивших социальных институтов — и тем, каким образом он свою идейную нетерпимость транслирует на экран.
Прелесть фильма Дж. Дж. Абрамса «Стартрек. Возмездие» — в узнавании вымысла, вторичного продукта, энергия которого заимствуется из запасов ностальгической кладовой.
Смотреть фильм База Лурмана «Великий Гэтсби» следует отрешившись от романа и не предвкушая встречи с этой книгой. Что же касается упомянутого бравурного эпизода вечеринки (точнее сказать — празднества) в доме Гэтсби, то было бы непростительно лишать режиссера возможности развернуться тут со всем размахом.
Сюжетно, да и по тональности «Железный человек 3» вписывается в ряд фильмов «пост-911», то есть снятых после падения башен-близнецов и несущих на себе печать этой трагедии: суперзлодей, с которым Тони приходится бороться, слишком похож на реального прототипа нашей неспокойной действительности.
«Оз: Великий и Ужасный» — блюдо не приторное, но сладкое. Наименование его приквелом весьма условно (слишком значителен временной разрыв), так что вкушать его следует как десертное блюдо, а не аперитив.
Что самое интересное, все комплименты — чистая правда. Даже про очевидные ошибки фильма никто вспоминать не хочет. Простая и чистая история хоккеиста Харламова прошибала слезу и звала к подвигам — не хотелось мелочиться.
Адреналин — вот ключевое слово для картины Николая Лебедева. Разумеется, это мое личное мнение.
Потрикус посылает воздушный поцелуй дальнему эху своего персонажа — Тревису, таксисту Скорсезе. Неважно, что герой Де Ниро был охвачен поствьетнамским синдромом, отнявшим у него будущее, а Тревор лишен будущего без причины, просто в силу «общего сложения жизни»… Потрикусу пока только известно, как без денег кино снимать. Обнадеживающее умение.
Честно говоря, это «возрастная» картина. Не исключено, что Стеллинг когда-нибудь преодолеет свой кризис жанра (или несреднего уже возраста). Все, что мы любили в этом эксцентрике, лирике, загадочном абсурдисте и тонком живописце, улетучилось из последнего фильма с беспримерной настойчивостью.
Гангстерская вселенная в «Беспределе» настолько непривлекательна и однообразна, что единственным спасательным кругом для зрителя становится череда пыток и убийств — все более виртуозных, все более изобретательных. Каждая — самоценный перформанс или новаторская инсталляция, где физиология перевоплощается в дизайн.
Всего этого сюжетного добра хватило бы на долгоиграющую мыльную оперу, но режиссер, он же сценарист уложил его в один компактный фильм длительностью 2 часа 20 минут и стоимостью в 15 миллионов долларов — и ни одна из этих минут, как и ни один доллар не потрачены даром.
Эмоциональная депрессивность, давящая монотонность повествования, замкнутые пространства помещений и безликое однообразие ландшафтов создают ощущение остановившегося времени, точнее — вечного российского безвременья, вписывающего «Десятку» в контекст, заданный другими. Как нишевый, типичный продукт своего времени и места, без претензий на оригинальность.
Но-хау Жижека и Файнс — съемки лектора в костюмах тех героев или мизансценах тех кадров, о которых он рассуждает. Но самое живое и «не извращенное» в этом сеансе — не рассуждения, а насморк, одолевающий лектора, поскольку Софи Файнс не стала переснимать занятого и вездесущего героя ее фильма из-за этой внеидеологической и достоверной детали.
«Обливион» можно полюбить или не полюбить, но нельзя не отдать должное его холодному совершенству.
