По сути, этот фильм — тотальная метафора нашей новой реальности, резко разделенной на два мира, богатых и бедных.
Легенду вряд ли можно описывать в привычных для трактовки кинотекстов терминах, например, жанровых, здесь не стоит искать логической последовательности в нашем житейском ее понимании — тут правит предназначение, иначе говоря — судьба.
«Озеро диких гусей» — это, безусловно, еще одно путешествие в самое сердце тьмы, но лишенное малейшего величия. Все в нем мелочно, безжалостно и буднично. Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?
Эта черно-белая тревога с классовым и метафизическим измерением напоминает дебютный триллер Романа Полански «Нож в воде», а формат невеселой грезы — ленты канадского визионера Гая Мэддина, который черпает вдохновение из немого кино, погружая зрителя в причудливый первобытный сон синематографа.
Словом, все бы тут было хорошо и ладно пригнано, если бы не избыток усердия, в результате которого фильм получился излишне подробно выписан и доведен до последней точки.
«Брачная история» — не про нелюбовь и даже не совсем про развод, а про все умалчиваемое, что ежедневно подтачивает и в итоге разрушает счастье двоих.
На 50 оттенков фемповестки у Оноре один ответ: в 2019-м пришло время женщине вести себя, как мужчине, то есть как скотине. И главный совет тут — никогда не извиняйся. Полигамия, адюльтер, ложь, афронт, тотальный эгоизм и полный пофигизм.
В фильме авторам удалось выстроить удручающую, беспросветную и убедительную картину, вовсе не прибегая к социальным диалектам.
Беллоккьо удается сохранить трезвость взгляда, где преступник, несмотря ни на что, остается преступником, даже если ему счастливо удалось умереть в своей постели.
В декорациях олдскульного детектива Райан Джонсон насмехается над богатой белой Америкой и ее страхом перед феминизмом и мигрантами, которые не развращены деньгами и властью (но наверняка хотят заполучить и первое, и второе).
Если Лил Пип — это такой искренний артист, который жил и умер ровно так, как сам об этом пел, а его собственные песни и бесконечные инстафиды сами по себе складываются в идеальный документ трагично оборвавшейся жизни, то зачем вообще конструировать о нем отдельный фильм?
Пока всевозможная рефлексия отселена на периферию авторского кино («Дылда», «Война Анны»), широкомасштабное полотно, словно продукт пропаганды инопланетян-колонизаторов из «Аванпоста», велит, ожидая мира, готовиться к войне. Антивоенный, пацифистский пафос сменился немотивированной, психопатической агрессией.
Картина строится как классический триллер наподобие «Молчания ягнят» — не только подробностями зверских убийств, но и образом главного героя — пожилого очкарика с мягкой, застенчивой улыбкой.
Несмотря на привычные сюжеты и знакомые типажи, в этом фильме режиссер максимально далеко отходит от себя прежнего, становится глубже, отказываясь от привычных формул и излюбленных стилистических приемчиков ради понимания сути внутренних переживаний.
Топография, хтонический пейзаж — мрачные горы, быстротекущая река с подводным течением, густой лес — выполняют смыслообразующую функцию, играя роль своеобразного контрапункта к квазиприключенческой истории заблудившихся в дебрях людей, формируя ее косвенный подтекст и придавая повествованию метафизическое измерение.
«Доктор Сон» Майка Флэнегана — это пример ребенка в несчастливой семье, где чадо оказывается объектом психологического перетягивания каната между отцом и матерью.
В том, что касается призраков и самого отеля, Флэнеган смог передать дух «плохого места», очень важный для истории о призраках.
Хомерики, удачно ловивший рыбку в мутной воде русского независимого кино, потерял себя в попытках просто заговорить с массовой аудиторией.
страсть Мёрфи к интерьерам роскошных вилл в псевдороманском стиле настолько же избыточна, насколько и заразительна.
Быков решил снять жанровый фильм и не высказался по дороге на злобу дня. И этот опыт режиссеру удался.
Персонаж Петрова — своего рода анти-Багров, одиночка в черном вязаном свитере, который хочет бежать из России, а не вернуться к ней.
Как ноты слагаются в прекрасную мелодию, так пункты феминистского чек-листа складываются у Сьямма в завораживающее визуальное полотно.
Удивительно не то, что «Правда» частично воспроизводит реальные и легендарные ситуации. Удивительно, как они в фильме интерпретируются. Возникает эффект двойной оптики: одна идет от чисто французской традиции, другая — от трансформированной японской.
Наблюдая за многообразием, легко обвинить картину в невнятности, хотя очевидно, что все прочтения рифмуются между собой, а значит, складываются во что-то большее (хотя разгадать этот фильм как газетный сканворд, конечно, не выйдет).
«Сдать рядового Крысу» — такое название не годится для бестенденциозной картины «Блокпост». Но для подзаголовка текста годится вполне. Чтобы отсутствующая у Рогожкина интонация приговора всем нам и нашим «национальным особенностям» прозвучала.
