Однако, к чести режиссера, вся эта наивная кутерьма сделана с удивительной постановочной аутентичностью, которая, собственно, и радует глаз и сердце. Особенно, полагаю, зрителям, глаз у которых наметан на тени.
То, что на первый взгляд показалось было безрассудной любительщиной, обернулось на самом деле уходом от клише, ловким избавлением от штампов. Хотя последние и присутствуют на экране, как невидимые врачи психиатрической лечебницы, следящие за своими нестандартно мыслящими пациентами. Но как раз в этом переплетении банальщины с ее хитроумным выворачиванием наизнанку и состоит тайна прелести фильма.
Когда в этих наших фантомных чащах появляются персонажи, одетые в выданные им авторами проверенные («накрахмаленные») мифологическо-исторические костюмы, то это дело выглядит в большей степени маскарадом, нежели проникновением в Историю с большой буквы. А главное — зритель полностью дезориентирован.
Две с половиной тысячи спецэффектов, головокружительный «эффект пули», грандиозные сцены на автостраде, снятые на специально построенном шоссе в Лос-Анджелесе длиной в 3 километра и стоимостью в несколько миллионов долларов. Ничего нового по сравнению с первой частью, ну так это не беда. Горизонтов не открыли, но и ожиданий не обманули.
В некотором смысле это то, что нужно — то, что работает на будущее большого кино: цирк зажигает огни. Новейшие технологии электронной обработки изображения плюс рекламный клип об истории матушки-России. Минус невнятица о тамошней душе — впрочем, ее можно считать плюсом, поскольку душа загадочная. Российской аудитории минусовать придется значительно больше.
Поэтика «Счастья» балансирует между «независимой» пропагандой новой социальной тенденции и постановочной гламурностью, балансирует вполне умиротворенно. Это авторское умиротворение выглядит несколько буржуазно (в нынешнем смысле слова «буржуазный», то есть «защищенный старыми правилами»).
Занусси пытается настаивать на тотальной одухотворенности современного пространства — в том, средневековом смысле слова. И именно на этом вызове строит фильм: ни герой, ни зритель не знают, в каком фрагменте какого эпизода жизнь «телесная» («неожиданная») перетекает в жизнь «духовную» («каноническую»).
