В конечном итоге «Диалоги» и не фильм вовсе. Это скорее мысль о фильме. Мечта о нем. Мечта, которая заставила режиссера-дебютанта отважно приняться за визуализацию сложного, ускользающего от камеры текста. Ради которой с десяток востребованных актеров согласились встать перед этой камерой и совершенно бесплатно сыграть этот текст. Мечта, благодаря которой когда-то и придумали кино.
В попытке Джармуша вернуть жанру вампирского кино первозданную поэтичность, от «Сумерек» двинуться в гипнотическую бездну ночи — есть как детская непосредственность, так и отважное безрассудство.
Для меня новый Джармуш — это переосмысление классического сюжета о Большой любви. Причем, в отличие от Каракса, любви счастливой и взаимной, то есть, по меркам художественного произведения, бесконфликтной.
«Трудно быть богом» — не опера, а партитура. Не музыка, а волшебная флейта. При всей чуждости и необычности формы она способна играть самую прекрасную и печальную мелодию на свете. Мелодию, которая переживет все эпохи и перемены.
Взяв за основу одну из самых эффектных страниц истории Второй мировой войны, пригласив лучших людей на свете (от Джона Гудмана до Билла Мюррея), Клуни сотворил нечто такое, что не подходит ни под одно определение.
Ретро-вечеринка, которую закатывает О. Рассел, так и остается чем-то вроде ожившей открытки. К костюмам тут и правда не придраться, как и к актерским образам. Но яркие характеры, заявленные вначале, так и замирают на старте. Режиссер не дает им ни простора, ни движения, ни глубины… Но есть и в этом жульничестве свой алмаз — блистательная Дженнифер Лоуренс…
Для ДиКаприо и Скорсезе этот фильм если не одна из главных афер в жизни, то уж точно самое яркое приключение.
Пожалуй, единственное, что здесь не вызывает сомнений, — исключительность самого фильма. Чуть ли не лучшего в карьере Мартина Скорсезе. И уже сейчас — одного из главных в карьере Леонардо Ди Каприо.
В конечном итоге британский «Шерлок» больше всего похож на главный лондонский универмаг «Хэрродс». И это тот единственный случай, когда торговать родиной — выгодно и приятно. Причем как для продавца, так и для покупателя, то есть зрителя.
«Нимфоманка», конечно, никакое не порно. Если уж и определять жанр, то это что-то среднее между эротической комедией и садистской мелодрамой.
Вторая часть «Хоббита» ставит зрителя в интересное положение: мы-то знаем, что все закончится хорошо, но для горстки гномов в отряде Торина Дубощита их поход к дракону сейчас — самое серьезное испытание в жизни. И у них нет ни одной надежды на успешный исход предприятия. И подобная расстановка сил превращает «Пустошь Смауга» из геройской саги в исследование природы зла.
Конец второй части мало чем отличается от пролога первой: все тот же дракон, все тот же уничтожающий огонь, все те же беды и разрушения в перспективе. Только с той разницей, что теперь Смаугу противостоит не отборная армия, а всего лишь горстка отважных гномов. Все, на что остается надеяться зрителю, — заключительная часть трилогии, которую осталось ждать уже не больше года.
Богатством и достоверностью характеров «Курьер» может потягаться со свадебной комедией «Горько!» (благо оба сюжета с небольшими поправками взяты из реальной жизни). Только общечеловеческий пафос режиссера Жоры Крыжовникова (все люди — одна большая семья) Хлебородов заменяет гражданским (никто не начнет борьбу за справедливость, кроме тебя).
В отличие от коллег по фильму (и подавляющего числа предыдущих ролей), на этот раз Панин почти все время молчит. И его молчание, слегка сутулая фигура, босоногий забег по каменной брусчатке вслед нарядившемуся в забулдыгу Холмсу — чуть ли не единственный отдых для ушей и глаз, который предлагает сегодня отечественное телевидение. За одно это режиссеру Кавуну следует сказать большое спасибо.
Таких фильмов никогда не было. Таких фильмов больше не будет. Трудно быть его зрителем, но быть богом — значительно трудней. Теперь, когда бог умер, об этом можно говорить прямо.
Если продолжить аналогию с водкой, «Географ» — одна сплошная головная боль после отчаянного запоя. Честная, снятая на пределе своих возможностей полудрама полугероя, у которого от былого пьянящего вдохновения осталось только вечное похмелье.
Не будучи ни шедевром, ни главным событием года, «Советник» обречен так и остаться примером крайне маргинального кино. Слишком личного для больших наград (фильм посвящен памяти младшего брата Скотта, Тони, покончившего с собой год назад). Слишком мрачного для большой аудитории. Но вполне самодостаточного, чтобы не звать себе в советники кого-то еще.
И Ридли Скотт, и автор сценария фильма Кормак Маккарти известны своей тягой к темной стороне силы. В «Советнике» же мизантропия на экране в отдельные моменты достигает такого уровня, что не просто затмевает, а заменяет собой художественные заслуги — и уж тем более недостатки. Отсюда ощущение, что фильм смотрит на тебя с тем же выражением, с каким гепард — на кусок сырого мяса.
«Горько!» — чуть ли не первый пример в новейшей истории российского кино, когда авторы берутся за заведомо низкий жанр, но за счет коллективного таланта и индивидуального мастерства превращают скромный замысел в нечто большее, чем просто угарная комедия.
Обилие метафор делает название самого фильма — «Великая красота» — максимально буквальным. Красота здесь и есть единственная религия. Она спасает от разрушительных соблазнов и дарит величие, а значит, и вечную жизнь.
Самая очевидная инновация — пир мультикультурализма на экране. Голливудские стандарты изображения. Немецкая речь 70-летней давности в исполнении немецких актеров. Художники-постановщики, работающие по стандартам классической советской школы.
Оказывается, все, что мы видели на экране до сих пор, — его кинопробы. Но только на соответствие замыслу автора здесь проверяют не актеров, а зрителей. Воспримут ли они радикальный киноязык? Разглядят ли за внешним абсурдом невероятный юмор, а за ним — еще более невероятную горечь? Или будут, как эти двое, перекидываться ничего не значащими фразами вроде «Мне понравилось, но не покажется ли остальным это слишком элитарным?».
Оставаясь на сто процентов авторским высказыванием, «Сталинград» — это не столько новый фильм о войне, сколько затянувшийся на годы разговор отца и сына. Мемориал, в котором вместо вечного огня бьется живое сердце. И эта правда режиссеру дороже любой исторической точности.
В этих повторах — и муки творчества, попытка найти нужную интонацию, чтобы точнее всего описать неразрешимую проблему любви. И одновременно доказательство универсальности муратовского метода.
«Ветер крепчает» в конечном счете — гимн гуманизму, попытка усмирить больное прошлое. Перебинтовать незажившие раны не столько трагической, сколько высокой историей любви — и индивидуального инженерного подвига.
