Околополитические драмы Романа Волобуева едва ли не нагляднее прочих демонстрируют, как остросюжетность момента становится чужеродной и незнакомой, приколом для своих.
Такое мучительное и порой нелепое зрелище: потому что очень больно смотреть на экран и видеть вместо себя монстра, пародию или просто фигуру умолчания.
Фильм Кауфмана — об отношениях в широком смысле: между людьми, их представлениями друг о друге, фотографией и абстракцией, предметом и его идеей, событием и интерпретацией.
Фильм Декер — о восприятии мира и себя; о сообщении фикшена и контекста; о прорвавшейся грани между реальным изображением и полном призраков зазеркалье.
Очередная ода человеческой привязанности к ближнему, которая берёт верх над здравым смыслом, укладывает его на лопатки, как и практически каждый сюжетный поворот «Полуострова».
Исключительной важности документальный фильм «Будь собой: Неизвестная история Алис Ги-Блаше» (2018) — образчик киноведческой археологии и портрет пионерки седьмого искусства.
«Тьма» — как модно говорить про схематичный сай-фай с претензией — это «мысленный эксперимент», чьей вершиной в последних сериях оказывается финт в духе «А потом они проснулись».
«Дочь рыбака» атакует зрителя эклектикой сказочных мотивов и (пост)советских извивов, сновидческим флером и гротескным фильтром, через который показаны обрывки местной действительности.
Фильмы Андерссона — своего рода визуальная анестезия, попытка забыться уже не в человеческих ситуациях, но в самом вихре истории и историй, рамке, пунктире, слогах, «общем месте».
Меликян продолжает находить возможность трогательной хрупкости, маниакальной эксцентрики в мире, про который всем все понятно.
Кто управляет этим взглядом — государство, культурный код, режиссеры или обычный зритель — вопрос такой же открытый, как и финал «Колл-центра». Это уже чисто сериальное подмигивание: какое шоу не мечтает о продолжении?
Пронзительная история про полиаморные отношения в современном Лондоне.
В сущности, Отомо снял киберпанк-притчу о том, что нельзя построить дивный новый мир на игнорировании трагедии.
В шутках между сетапом и панчлайном повисает такая пауза, что можно вставить рекламный блок, а зачастую остроты идут даже без подготовки — просто людям нравятся звонкие фразы.
«Двадцатый век» справедливо воспринимать как уморительный спектакль в голове Кинга, где его миролюбивая и милитаристская, брутальная и чувственная ипостаси принимают характер государств — и борются между собой.
В теории «Мальчик русский» действительно неуловимо хорош: поэтичен, чувственен, напоминает фотографии начала XX века и трагично озвучен не случайными вещами Сергея Рахманинова.
Смелый ход сценаристов: не трансплантация бессмертного вампира в синтетическую современность, а рассмотрение его как 500-летнего труса.
«Озеро диких гусей» — это, безусловно, еще одно путешествие в самое сердце тьмы, но лишенное малейшего величия. Все в нем мелочно, безжалостно и буднично. Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?
Эта черно-белая тревога с классовым и метафизическим измерением напоминает дебютный триллер Романа Полански «Нож в воде», а формат невеселой грезы — ленты канадского визионера Гая Мэддина, который черпает вдохновение из немого кино, погружая зрителя в причудливый первобытный сон синематографа.
Рука так и остается аккумулятором самых разных смыслов — от чувства вины до зудящего на краешке памяти прошлого; от попытки сбежать из колеи будничности до приросшей фантазии, которая, несмотря на свою необходимость, только вредит.
В декорациях олдскульного детектива Райан Джонсон насмехается над богатой белой Америкой и ее страхом перед феминизмом и мигрантами, которые не развращены деньгами и властью (но наверняка хотят заполучить и первое, и второе).
«Доктор Сон» Майка Флэнегана — это пример ребенка в несчастливой семье, где чадо оказывается объектом психологического перетягивания каната между отцом и матерью.
В сущности, Синкай деликатно оспаривает существующие приоритеты, замечая, что один любимый человек ценнее любого порядка, любых традиций, целого мира.
Идея рассматривать Сатану не как зло, но как изгоя — очень занятная и резонирующая с концепцией разнообразия и принятия вообще
Вся эта потусторонняя изнанка, данная, по сути, в качестве соединяющего фантазии и реальность шва, сталкивает древнейшие мистические силы, питающиеся от человеческих желаний, и новейшее колдовство технологий, рекламы и прочих хищных вещей XX века.
