В драме о политических страстях и тяжелом выборе в кризисные времена автор лишил своих героев почти всех чувств, превратил их в кукол, которые по приказу вычищенного сценария плачут или смеются. При этом основная идея «Конклава» диаметрально противоположна авторской интонации: как бы человек ни старался подчинить себе ход истории, она ему не подвластна.
Как коллеги дружат, дополняют и понимают друг друга с полуслова — это сердце «Каникул» Анны Кузнецовой.
Миф о «широкой русской душе» и эксплуатирует Шон Бейкер: в отличие от всех остальных людей, Игорь сочувствует Аноре, не видит в ней только меркантильную скандалистку и осознает абсурд беготни за Ваней. Четких ответов на вопрос: «Почему и за что Анора могла понравиться Игорю?» — в фильме сложно найти, и, кажется, самому Шону Бейкеру логические объяснения действия персонажей не нужны.
Образ самодовольного и непонятного «гения» — та самая романтизация и бульварность, которую так ненавидел сам Лимонов и презирает Кирилл Серебренников. Рассуждения героя о потакании общественному вкусу можно переложить и на работу Серебренникова, который отказался от экспериментов с формой и прошел по уже известному пути.
Глубокое понимание проблем рабочего класса и бедняков позволяет Арнольд доставать самые темные сюжеты из повседневной жизни и показывать их как нечто обыденное.
Через красоту и грязь кровопролитий, где бедняки собирают опарыши с трупов и потом их едят, Джордж Миллер рассуждает о стремлении человечества к саморазрушению и восстановлению.
Во «Втором акте» среди множества кинутых впроброс глубокомысленных (и не очень) фраз можно искать высказывания автора на тему кризиса киноиндустрии, лицемерия общества и одиночества, но делать это — не интерпретировать, а додумывать.
В «Кунг-фу Панде 4» нет бунтарского духа и сарказма первого «Шрека», показавшего средний палец канонам студии Disney. Без них кино о проблеме бесконечного копирования превратилось в ту же копию, которая осознает бессмысленность своего существования, но ничего с этим не делает.
Жанр космической фантастики формирует картину будущего, загадывает, с какими проблемами столкнется человек, и отражает современные конфликты. «Астронавт» же идейно застрял в прошлом, как и биологические отходы Якуба в туалете, который мужчина весь фильм пытается починить.
Авторка Роуз Гласс связывает героев дисфункциональными контактами не просто так, она изучает природу насилия в США.
В «Акварели» режиссер не предлагал выхода из проблемы токсичного сосуществования — в «Архитектоне» он его находит.
Все-таки даже гении боятся смерти, но Дюпье не хочет превращать комедию в драму, а потому позволяет своему герою жить по его правилам и существовать в безумном мире фантазий, которому он посвятил всего себя.
Произведение Коллинз — совсем не великое, но писательнице снова удалось указать на важнейшую проблему современного социума. Общество рационального капитализма подчиняет себе человека, обещая успех и все блага мира, если тот будет играть по правилам и потворствовать угнетению других.
Хамагути, как художник-романтик, через природу отражает состояние героя.
«Бери да помни» иногда притворяется семейным фильмом, но на деле Батуллин рассказывает историю не личного кризиса, а государственного, который, в теории режиссера, может разрешить только диалог и разговор с молодым поколением.
Автор будто осознает, что не смог создать конкретный образ врага, а потому переходит на сантименты и плакатные лозунги.
Режиссерка минимизировала количество музыки, отказалась от клише дамских романов и пустословных диалогов: Трие обдумала каждую реплику, выстроила четкую композицию и придумала интересный концепт с минимумом деталей. Так громкий жанр судебной драмы стал тихим и личным, а скандал превратился в интимный разговор о чувствах.
В «Блажи» собираются расколотые частички истории России, раскиданные по горам, равнинам и деревням. Приметы времени размыты: фильм из конца десятых встречают быт начала нулевых и порядки лихих девяностых. Поволоцкий создает свою мета-Россию, где прошлое еще не растворилось в настоящем.
Пути человека по Хейнсу неисповедимы, а прошлое нуждается не в обсуждении, но в рефлексии и реконструкции. Можно взглянуть на недостроенный посреди лужайки бассейн, посмотреть в зеркало или правде в глаза. И на всякий случай посмеяться. Хуже точно не будет.
Режиссерский подход к теме можно назвать уместным и удачным, но зачастую сам автор не следует ему до конца. Эмоции берут верх.
Интеллектуальность Парр, ее единство с дочерьми и слугами — высказывание Айнуза на тему придворных переворотов. Он почти дедраматизирует сюжет фильма, чтобы наименее крикливо и наиболее деликатно показать историю женщины, которая его вдохновляет.
Режиссер хочет, чтобы зритель увидел на экране обычных людей без стигматизации, боязни или осторожности. Этот посыл правда важен, в «На Адаманте» эстетика логично отражает этику, но это не делает картину в какой-либо степени интересной для мирового контекста. Визуальный язык, используемый в фильме, был сформирован десятилетия назад, режиссер применил его к этой теме, не придумав ничего нового. Поэтому сложно сказать, займет ли хоть какое-то место в истории произведение Николя Филибера.
Если в прошлом фильме зрителю все показывали, то в этом режиссер прячет самое страшное в сюжетных пробелах, за рамкой кадра и закрытой дверью. За ней спрятаны острые предметы, холодное оружие и невыплаканные слезы.
Хотя бывший муж режиссерки Фолькер Шлендорф снимал профеминистские картины, «Путешествие в пустыню» — автобиографическая лента, в которой фон Тротта завуалированно рассказывает о давних отношениях, а через образ Ингеборг Бахман провозглашает свой манифест свободной женщины.
Истории о так называемом «сильном поле» режиссер прячет за сатирой о жизни привилегированного европейского общества, лицемерно пропагандирующего гуманистические идеалы.
