Бешеный драйв фильма поддерживается старыми хитами группы Depeche Mode и меланхоличными цыганскими песнями, а в качестве юмористического контраста режиссер заставляет фольклорный ансамбль петь и играть на фоне туристических красот Босфора.
Именно это больше всего любит Педро Альмодовар: закружить, заворожить, замести следы, нанести тайный удар.
Если и Квентин Тарантино, и Педро Альмодовар пытаются выразить новую правду о человеке и его «уме», то Чарли Кауфман все больше погрязает в формальных экспериментах, которые, как это ни странно, возвращают его обратно к голливудской рутине. Так что почти пародийное прокатное название фильма оказывается приложимо к фильму почти что всерьез.
Да, большая часть действия разыгрывается внутри компьютерной игры — и здесь главная проблема фильма, вроде бы гениально придуманного.
Все главные линии фильма расплываются от невесть откуда нахлынувшей сопливой сентиментальности.
Режиссер с маниакальной настойчивостью исследует жизнь тела — с его порами, венами, пятнами и неправильностями, прослеживает процесс его распада и убеждает, что красота вовсе не гламурный стандарт.
Актеры, включая знаменитых Богуслава Линду и Францишека Печку, играют так себе, а отслеживать запутанный сюжет мелодрамы довольно муторно. Но сонливость мгновенно спадает, как только начинается главный аттракцион фильма на гладиаторской арене, ради которого фильм, в сущности, и делался.
Удивительное дело, но кошмар опустевшего и почти до основания разрушенного варшавского гетто, воссозданный с помощью огромной постановочной машинерии, впечатляет гораздо меньше, чем одна-единственная «квартира ужасов» Поланского из «Отвращения» или «Жильца».
Режиссер осуществил концепт, который можно назвать русским Голливудом. Он не стал соревноваться там, где это бессмысленно, но сделал зрелище, которое американцы первые смогли оценить.
Ли Чан-Донг легко мог бы сделать трагедию убитой обществом любви, но это, скорее всего, обернулось бы пафосом и пошлостью. Взамен режиссер предлагает горькую комедию.
Беда в том, что «Тихий американец», снятый супермодным оператором Кристофером Дойлом в традициях кино 50-х годов, оказался между двумя потоками.
Часы» исполнены со знаком качества и фирменным клеймом компании Miramax. Это — изящная шкатулка с сюрпризом и отлаженным часовым механизмом.
Это не только подарок зрительницам к 8 Марта, но и явный признак феминизации нашего кинематографа.
Тем не менее это изумительное по красоте кино, которое только нутряной талант Китано уберег от чрезмерного эстетизма и того, чтобы превратиться в парад мод.
В противоположность голливудскому fast food Кончаловский рассматривает свой фильм как slow food — медленную еду, которой может увлечься только кинематографический гурман. Но рецепт Кончаловского далек и от классической кухни. Скорее он напоминает кулинарные эксперименты в стиле фьюжн, когда селедку соединяют в одной тарелке с клубникой. Так и здесь, в придуманном эклектичном мире Кончаловского, соединяются дурдом и Чечня, Валерия Новодворская и Брайан Адамс.
На премьере было заметно, что публика совершенно потеряна и не понимает правил игры. То ли ее затащили на очередное мочилово, то ли на сексуальное ток-шоу. Где плащ и шпага и чем каждая от них отличается от палки и от свечки — непонятно.
Лариса Садилова — единственная из хороших режиссеров, кто за долгое время отважилась снять кино не про мафию, богему или ментов, а про женщин, с утра до вечера выщипывающих птичьи перья, а по ночам пытающихся устроить свою личную жизнь.
И все же самая большая загадка «Любовника» — это его режиссер Валерий Тодоровский. Давно ясно, что он умница и профессионал, но каждый раз, начиная с «Подмосковных вечеров», возникает и остается без ответа вопрос: как понимать его аккуратно выстроенные и отчужденные киноконструкции? В «Любовнике» все сделано вопреки…
Лирик и комедиограф Дыховичный, смеясь, расстается со своим прошлым. Но смех получается сдавленным, а комедия перерождается в фарс.
Рената Литвинова ни разу не подставила своих героинь — ни по-человечески, ни по-женски. C помощью костюмеров, гримеров, визажистов и мастеров светофильтров она сняла их в наилучшем виде. На экране — типичные разговоры актрис. Которые говорят о себе, опосредованно, друг о друге и снова о себе. Говорят колкости, очень откровенные вещи — то, чего никогда бы не сказали ни одному журналисту. «Священные монстры» признали «мимозу» Литвинову своей и открылись ей. В результате получился «Рас мон», где один и то же сюжет излагается с точки зрения разных персонажей.
Получилась живая энциклопедия всего мирового кинематографа середины прошлого века. Вспоминаются как самые классические фильмы, так и самые новаторские: ведь «8 женщин» для Озона — столь же откровенное авторское высказывание, как «8 1/2» для Феллини.
Фильм Лурмана по своей культурной аранжировке представляет не рутину, а новый виток в развитии мюзикла. Жанра, который родился, когда в кино пришел звук, испытал ренессанс вместе с цветом и широким форматом, а потом долго агонизировал.
Что касается картины Мериджа, то вот она-то уж вряд ли достигнет вампирского эффекта бессмертия. Зато Уилем Дефо может рассчитывать, ежели посетит очередной Московский фестиваль, поиметь премию Станиславского. Ведь он, надо полагать, не натуральный кровосос, а значит, овладел искусством монструозного перевоплощения ничуть не хуже Джека Николсона.
В сущности, чтобы испытать от фильма полный кайф, зритель обязан влезть в кожу героя, испытать боль от татуировок, азарт охотника, чующего рядом дичь, неутолимую жажду мщения. Такое нечасто случалось даже в классическом кино, но в данном случае вам предлагают сильнодействующий допинг.
Он, словно какой-нибудь Кокто, насыщает свои фильмы мистикой совпадений, игрой рока в форме случайности. Он не боится поэзии и даже пафоса. Он, немец, наследник французского поэтического реализма и новой волны, но также восточноевропейского кино. Не только Тарковского, но и Кесьлевского.
