Я пытался ее пересматривать и не смог. Не потому, что больно. После первых пятнадцати минут — хороших, потому что точных и непонятно, куда ведущих, — остается только одно чувство обиды: холокост сохранил жизнь Поланскому, но отнял у меня любимого режиссера.