Занусси пытается настаивать на тотальной одухотворенности современного пространства — в том, средневековом смысле слова. И именно на этом вызове строит фильм: ни герой, ни зритель не знают, в каком фрагменте какого эпизода жизнь «телесная» («неожиданная») перетекает в жизнь «духовную» («каноническую»).