«Кот олигарха»: Отрывок из романа культового кинопереводчика Петра Карцева

Имя Петра Карцева хорошо знакомо тем, кто застал эпоху видео. Известный в 1990-е годы кинопереводчик прославился как автор канонических переводов классики («Третий человек», «Двойная страховка», «Леди Ева») и культовых картин рубежа веков («Двенадцать обезьян», «Амели», «Подозрительные лица»). «Перевод подразумевает точность, точность исключает импровизацию», — говорил Карцев, чья работа вызывала наименьшее количество нареканий со стороны зрителей по сравнению со многими его коллегами. Увы, в начале нулевых он оставил эту профессию и сменил направление деятельности, пусть и в рамках российского кинобизнеса. Долгое время Карцев возглавлял отдел зарубежных закупок компании «Централ Партнершип», затем отделы в московских представительствах голливудских студий. В этом году он стал известен аудитории в новом качестве — как писатель.

В начале 2017-го в издательстве «Эксмо» в бумажном виде вышел роман Карцева под заголовком «Тропик Водолея». Второе, электронное, издание книги, которое недавно предпринял сам автор, вернуло тексту первоначальное название «Кот олигарха» вместе с новой порцией культурных аллюзий — от Чеширского кота до кота Шредингера.

В этом интеллектуальном сатирическом романе жизнь главной героини — офисной работницы Лены — часто напоминает сон, а где сон, там, разумеется, и кинематограф. Она то и дело соприкасается с экзотическим миром кино то на светской премьере, то на Каннском фестивале, то в жизненных ситуациях, пародирующих кинематографические вехи — от «Буча Кэссиди» до «Последнего танго в Париже». В итоге литературный монтаж превращает цепочку правдоподобных по отдельности коллизий в фантасмагорическое наваждение.

С разрешения автора КиноПоиск публикует отрывок из романа «Кот олигарха».

*********

— Слушай, — сказал он, — у тебя деньги есть?

— Есть, — с интересом сказала Лена.

— Угости меня водкой, а? Вышел из дома без копейки.

Просьба получилась абсолютно непосредственной и без малейшего намека на quid pro quo («услуга за услугу» — Прим. авт.). У Лены внутри заиграло странное возбуждение. Угостить незнакомого мужчину водкой было почти равнозначно случайной сексуальной связи, но эмоционально наверняка гораздо менее обременительно. Продолжая есть на ходу, она двинулась к стойке бара так же решительно, как до этого Степан к фуршетному столу.

Молодой бармен с шевелюрой кучерявых волос словно почувствовал серьезность ее намерений, отвлекся от разливания красного и кинул на нее вопросительный взгляд.

— Водки, — сказала Лена.

Подоспевший Степан одобрительно хмыкнул и показал бармену универсальный сигнал победы и удвоения заказа.

Бармен с готовностью кивнул и лихим жестом хлопнул перед ними на стойку две рюмки.

— Мне? — не поверила Лена.

— Нормально, — убедительно отрезал Степан. — За знакомство.

Они сели у стойки лицом друг к другу. Лена поправила на коленях полы платья. Раньше она никогда не сидела у барной стойки и не замечала, как высоко на этом платье находится нижняя пуговица.

— Ты не думай, — сказал Степан, — я не гопник какой-нибудь. Я актер. Меня Решетинский сам сюда позвал — я у него в следующем фильме буду играть. Ромашин моя фамилия — не слышала? Я пока в сериалах в основном.

Необходимость расплатиться с барменом дала Лене удобную возможность промычать что-то непринужденное и открытое для толкований в ответ на вопрос Степана. Впрочем, его лицо и вправду стало казаться смутно знакомым. Бармен забрал ее пятьсот рублей и уплыл вдоль стойки. По его манере Лена поняла, что сдачи не будет.

— А ты всегда так челку носишь? — спросила она и, протянув руку, откинула челку Степана наверх, вглядываясь ему в лицо. — Тебе без нее лучше.

— Да это я сейчас пидора играю в артхаусном фильме у одного трубочиста, — невозмутимо пояснил Степан. — Пропащее кино, но все равно хлеб. «Милый друг», по роману этого... — Степан защелкал пальцами. — Ну этого, Мопасрана. Слыхала? Зинченко режиссер. Ну давай. — Он поднял рюмку. — Тебя как зовут-то?

— Лена, — сказала Лена, и они чокнулись.

Она поднесла рюмку ко рту. В нос неприятно шибануло запахом спирта. Степан опрокинул свою порцию и тут же заметил ее затруднение.

— На выдохе, — сказал он тоном врача, обучающего пациентку какой-нибудь сложной медицинской процедуре. — Втяни воздух. Втянула? Теперь пей и выдыхай.

Лена сделала микроскопический глоток, но Степан тут же округлил глаза и поспешными движениями ладони снизу вверх стал показывать, что пить нужно залпом. Лена запрокинула голову назад и постаралась влить содержимое рюмки прямиком в горло, минуя язык. Проглотив, она поспешно выдохнула.

В горле немного защипало, но по пищеводу заструилось тепло. В целом приятные и неприятные ощущения компенсировали друга друга. Запоздало восхищаясь собственной смелостью, Лена посмотрела на Степана широко распахнутыми глазами.

— Ты что, в школе не пила водку? — удивленно спросил он.

Лена помотала головой.

— Вот молодежь! — воскликнул Степан, одновременно делая знак бармену. — И в колледже не пила?

— Я книжки читала. Жизнь проходила мимо меня.

— Надо нагонять, — констатировал Степан и многозначительно пощелкал пальцами. Лена не сразу поняла, что он таким образом сигнализирует о необходимости снова расплатиться с барменом. Она покладисто потянулась к кошельку, но с сомнением посмотрела на вторую рюмку.

— Я опьянею, — прозорливо сказала она.

Степан засмеялся так, словно оценил шутку и нашел ее удачной.

— Так в том и смысл, подруга! — сообщил он и хлопнул ее по плечу — к счастью, не очень сильно. Лена, тем не менее, покачнулась. Ей пришло в голову, что весом она уступает Степану примерно вдвое. Кроме того, она подумала, что обращение «подруга» звучит по какой-то причине не особенно дружелюбно. В русском языке почему-то много слов, чье разговорное значение так или иначе отрицает словарное. Ленины мысли потекли в этом направлении за дальнейшими примерами. Глаза машинально забегали по залу. Интересно, подумала она, это уже признак опьянения?

Усилием воли заставив себя встряхнуться, она обнаружила, что держит в левой руке вторую рюмку. Вероятно, движение было инстинктивным. Быть может, ген алкоголизма таился в ней до сих пор незамеченным, но выжидал момента, чтобы заявить о себе. Или она просто зеркально повторяла движения Степана. Говорят, люди повторяют жесты собеседника, когда он им нравится. Нравился ли ей Степан? Если убрать эту дурацкую челку... и страшную косуху... Кто бы говорил, с твоим платьем в стиле «слезы старьевщика»...

Лене пришлось еще раз встряхнуться. Мысли постоянно уносили ее в сторону от текущего момента. В этом, возможно, была главная загвоздка ее до сих пор такого тепличного существования... Почему бы не сосредоточиться на потоке жизни, не отдаться ее энергетике, вместо того чтобы постоянно рефлексировать и анализировать происходящее...

— Эй, подруга, ты что, поплыла уже? — крикнул Степан, приближая лицо к ее лицу.

Лена вздрогнула и отчаянно замотала головой. В зале давно уже было очень шумно, но теперь грохот музыки и гомон резонирующих голосов стали почти оглушительны.

Степан методично опрокинул свои пятьдесят граммов, потом решительно взял Ленину рюмку из ее руки и отставил в сторону. Затем он придвинул к ней позабытую было тарелку с едой.

— Съешь-ка что-нибудь, — отечески сказал он.

Лена благодарно взглянула на него и взяла с тарелки канапе, потом еще два в быстрой последовательности.

— А я думала, ты хочешь меня напоить, — с набитым ртом сказала она.

Степан как-то странно усмехнулся одной половиной лица, то ли показывая, что у него в мыслях не было ничего подобного, то ли, наоборот, намекая, что задача не из сложных, то ли и вовсе подразумевая что-то третье, еще менее лестное для Лены. Она не успела до конца распутать все варианты, потому что между ней и Степаном неожиданно протянулась мужская рука и взяла с тарелки деревянный шампур с двумя розовыми, идеально обжаренными креветками, которых Лена уже решила сберечь напоследок как самое вкусное.

Рука принадлежала примерному ровеснику Степана, одетому в джинсы и тонкий дорогой на вид джемпер. На его бесстрастном лице блестели и бегали два пустых и пронзительных черных глаза, похожих на очень мелкие маслины.

Степан дернулся было в ответ на предполагаемую агрессию и довольно резко обернулся, но тут же расплылся в улыбке.

— Феня! — воскликнул он.

Последовал обмен мужскими приветствиями, включавший в себя поцелуй щекой к щеке. Этого Лена много видела на своем факультете.

Бесцеремонный незнакомец Феня, оторвавшись от ее собеседника, снял зубами креветку с деревянной шпажки и принялся энергично жевать. Одновременно он повернулся к Лене и осмотрел ее внимательно, но без малейших признаков заинтересованности.

— Извините, пожалуйста, — сказал он ничуть не виноватым голосом и без всякого смущения. — Умираю от голода, а к закускам не пробиться. Стена из журналистов. Знаете, на что ловят журналиста? На халяву. Если что, не обижайтесь.

— Я не журналист, — вежливо сказала Лена.

— Очень приятно, — деловито отозвался черноглазый. — Феофраст. Можно Феня. Любите ли вы черно-белый синемаскоп больше, чем саму жизнь?

Лена собиралась назвать свое имя, но оно, по-видимому, нового знакомого не интересовало. Она осеклась и уставилась в тарелку, на которой еще лежало несколько канапе, почему-то уже утративших привлекательность.

— Конечно, Фриц Ланг считал, что в синемаскопе хорошо выглядят только змеи и похоронные процессии, — продолжал Феофраст, видимо, и не ждавший ответа. — Я бы добавил еще барные стойки. А как у вас тут с вином — наливают?

— Держи, — тут же отозвался Степан, снимая со стойки оставленный кем-то почти полный бокал красного.

Феофраст стал энергично отказываться.

— Да брось ты, — жарко убеждал его Степан, — подруга только пригубила, отравишься теперь, что ли?

Лена с некоторой горечью отметила, что Степан, очевидно, просто не помнит ее имени, и не без злорадства — что предложенный Фене бокал не имеет к ней никакого отношения.

Феофраст, впрочем, от бокала все же отказался и замахал рукой оказавшемуся неподалеку бармену.

— Молодой человек, — крикнул он сквозь пульсацию музыки и плотный шум гостей, — налейте мне красненького! — Затем он неожиданно повернулся к Лене. — Это мне напоминает: вчера смотрел старый фильм с Полом Ньюманом. — Он кинул взгляд на Степана, включая его в свою аудиторию. — Ньюман играет частного детектива. И вот он с самого начала на титрах просыпается со страшного бодуна, идет на кухню заваривать кофе, а кофе кончился. Тогда он недолго думая достает из мусорного ведра вчерашний пакетик спитого кофе, засохший, грязный, сует его в кофеварку — и вперед. Вот вам настоящая магия кинематографа: до конца фильма у зрителя будет во рту привкус отвращения от этого кофе.

— Черная магия, — сказала Лена.

— Семантическая параллель между нуаром и черным кофе очевидна, — кивнул Феофраст. — Но как смело оформлена заявка на ревизионизм. Метафора настолько осязаема, что оставляет налет на языке. — Он говорил очень быстро, но внимательно следил исподлобья за реакцией слушателей, переводя глаза с Лены на Степана. — Наш герой даже не Мишель Пуаккар, которому на все насрать, но который пьет эспрессо за стойкой, а Лу Харпер, которому на все насрать, и точка.

Лена совершенно случайно знала, кто такой Мишель Пуаккар, благодаря телеканалу «Культура» и дождливому летнему воскресенью.

— Но... — некстати начала она.

— Я знаю, что вы скажете, — без секундной паузы продолжал Феофраст. — Да, некстер покупает кофе в магазине экологически чистых продуктов, а чашки заказывает по интернету из Японии. Но суть не в этом. Суть в том, что сегодняшний кофе есть только испражнение от вчерашнего.

— Тогда, — немного ядовито сказала Лена, — пейте вино из любого бокала, оно все равно прокисло.

— Ха! — громко сказал Степан, взял невостребованную Леной рюмку водки и лихим движением выпил. — Не обращай на него внимания, — посоветовал он после этого Лене, кивая на Феню. — Если он заведется про кино, его до утра не остановить.

И действительно, под поток быстрой и немного заговаривающейся речи время исчезало в релятивистскую воронку. В какой-то момент Лена обнаружила перед собой два пустых бокала, и в руке еще один, уже початый.

— Я хочу распространить семь типов двойственности Эмпсона на кинематограф, — вливался ей в уши речитативный голос Феофраста. — Странно, что никто еще этого не сделал. Я поставлю на колени Офюльса и вознесу на пьедестал Одзу. Эстетика кино — это эстетика монтажного перехода и ракурса, поэтому все разговоры о длинных планах и интересных движениях камеры только навевают на меня тоску.

— Зинченко говорит, что камера — это вагина, которая пытается поглотить мир, — вставил Степан не без гордости за свою способность поддержать интеллектуальный разговор.

— В одном Решетинский прав, — игнорируя Степана, сказал Феофраст, острыми глазками вглядываясь в Лену. — Кино — это подсознание общества.

Бармен поставил на стойку три рюмки водки, заказанные неизвестно кем и когда.

— Общества или режиссера? — решила уточнить Лена, со светским видом поднимая рюмку к губам.

— Режиссера тоже. — Феофраст говорил уверенно и гладко, без всяких пауз, как будто ответы на все вопросы были у него заранее заготовлены. — Вы знаете, когда появилось кино?

— Это все знают, — скромно сказала Лена.

— Когда Фрейд открыл бессознательное, — не дожидаясь уточнения, отрезал Феня. — Первым фильмом Люмьеров было «Прибытие поезда», а поезд — самый известный фаллический символ в психоанализе. Первый киносеанс сразу, с порога, показал зрителям, что тайно движет всеми их помыслами.

— Еще «Политый поливальщик», — вспомнил Степан с гордостью двоечника, неожиданно находящего ответ на коварный вопрос учителя. — Мы во ВГИКе смотрели.

— Эякуляция, — подняв брови, разъяснил Феофраст, присовокупляя жест открытой ладони, подчеркивающий элементарность сказанного. — Метафорическое семяизвержение. Раннее кино оперировало самыми прямолинейными образами. Которые со временем стали все более усложняться, подобно тому, как психоанализ, все глубже и глубже проникая в подсознание пациента, обнаруживает там все более и более сложно организованные слои. Пока не доходит до самого глубокого слоя — коллективного бессознательного.

— Глубже ничего нет? — коварно спросила Лена.

— Ничего, — подтвердил Феофраст.

— Откуда вы знаете?

— Как нет ступени организации выше общественной, так не может быть и уровня подсознания ниже коллективного. Одно зеркально отражает другое. Как в герметическом кодексе: что внизу, то и наверху.

— Э-э, брат, погоди, — сурово сказал Степан, который обиженно хмурился с тех пор, как его вклад в беседу оставили без комментариев. — Оставь эту философию для премьеры фильма с субтитрами. А мы тут люди простые. Нам, во-первых, надо выпить. — Он, не оборачиваясь, защелкал пальцами в сторону бармена. — А во-вторых, я тебя правильно понял, что Решетинский снимает кино про член? Только так хитро, чтобы никто не догадался? Вот, например, звездолет — это член, верно? А когда космонавты выходят в открытый космос — это...

К облегчению Лены, его отвлекли приблизившийся бармен и тут же возникший спор о выборе напитков: Степан настаивал на заказе еще трех рюмок водки, тогда как Лена решительно заявила, что все-таки предпочитает вино, а Феофраст потребовал текилы. Сошлись на том, что каждый имеет право заказать что хочет.

Пока бармен разливал напитки под пристальным наблюдением Степана, Лена попробовала направить разговор в менее эксцентрическое русло:

— Вам понравились «Изгнанники»? — спросила она Феню.

Он скривил лицо.

— Ну, понимаете, «Солярис» трудно переплюнуть. Или «Космическую одиссею». По сравнению с ними Решетинский снял полный отстой.

— Полный эякулят, — поправил его Степан.

Феофраст проигнорировал замечание.

— Я не знаю, зачем он вступил в конкуренцию с такими режиссерами...

— Может быть, это его подсознание? — предположила Лена. — Какой-нибудь комплекс или невроз...

— Безусловно, — снисходительно кивнул Феня. — Латентная агрессия, проявляющаяся в стремлении отредактировать классику под видом собственного творчества. На этом построен весь современный Голливуд. Впрочем, в более широком масштабе все современное общество агрессивно отрицает ценности прошлого...

— Почему? — спросила Лена.

— Я прошу прощения, что прерываю вашу ученую беседу, — вмешался Степан, — но давайте все-таки не будем забывать, для чего мы здесь. — Он подал Фене его текилу и подвинул Лене бокал вина. — И давайте уже отпустим молодого человека, — он кивнул на маячившего за стойкой бармена, тут же назвавшего сумму заказа. Вино, конечно, было бесплатным для всех гостей.

Лена опять потянулась к кошельку, и, поскольку Феня не проявил никакого интереса к происходящему, ей пришлось заплатить за обоих собеседников.

Степан приглашающим жестом поднял рюмку, словно призывая к порядку. Феофраст флегматично чокнулся и выпил, не дожидаясь остальных. Лена, по крайней мере, в этом раунде получила сдачу, так как у нее кончились мелкие купюры. Степан галантно ждал, пока она поднимет бокал, и жизнерадостно двинул рюмку ему навстречу. Столкновение получилось довольно громким — Лене на мгновение показалось, что сейчас посыпется битое стекло и кровавого цвета жидкость польется ей на платье. Непоправимого, однако, удалось избежать: лишь несколько капель из ее бокала через край плеснули на стойку. В ушах пульсировала музыка, голова начинала болеть. Во рту пересохло; Лена вспомнила, что закуски были слишком солеными. Она выпила бокал залпом, лишь немного отстав от Степана.

— Вы решительная девушка, — сказал ей Феофраст, все это время, как и прежде, наблюдавший за ней острыми глазками.

— Нормальная девушка, — отозвался Степан, как будто Лену нужно было защитить от сомнительной инсинуации. — Наш человек.

— Надеюсь, вы не за рулем.

— Нет.

— Все равно будьте осторожны. Вы знаете, где мы находимся.

Лене вдруг показалось, что его равнодушие и даже пренебрежительная грубость напускные. Бегающие глаза скрывали лихорадочный интерес, пусть и совсем не интеллектуального свойства. Вполне возможно, непрошеная словоохотливость была свойственна Фене всегда и в любых обстоятельствах, но еще более уверена Лена была в том, что здесь и сейчас она является попыткой произвести впечатление лично на нее. Более того, она почувствовала, что Феня воспринимает присутствие Степана как острую конкуренцию, победить в которой для него по какой-то причине — дело чести. Лена не знала, чему удивиться больше: тому, как отчетливо вдруг вырисовался для нее скрытый смысл их довольно сумбурного разговора, или самому смыслу, столь неожиданно поместившему ее в тайный центр происходящего. Она с удивлением посмотрела на свой пустой бокал.

— А где мы находимся? — спросила она с некоторым интересом, но прежде всего для того, чтобы выиграть время на раздумье.

— В Козьей слободе, — с готовностью ответил Феофраст. — Где в полнолуние ведьмы крутят шабаш и раз в год Сатана правит бал. Забредешь сюда вечером и не знаешь, кем выйдешь утром.

— И с кем выйдешь, — сказал Степан, то ли упуская суть дела, то ли, наоборот, демонстрируя неожиданную глубину интуиции.

— Я не знала про это название, — сказала Лена. — Помню только, что раньше здесь были болота.

— Скрывающие вход в нижний мир.

— Как там сказано... — Лена вскинула глаза к потолку. — Остерегайтесь выходить на болота ночью, когда силы зла властвуют безраздельно.

— Нечистой силы здесь изрядно, — кивнул Феофраст, обернувшись и картинно окинув взглядом разбитую на кучки толпу гостей, сотрясаемых музыкой.

Лена повернула взгляд в том же направлении и с некоторым удивлением обнаружила вокруг себя пористую, плохо различимую человеческую массу. Трудно было представить, что привлекло сюда столько взрослых людей. Оказаться здесь впервые и невинно, в компании хищных, вороватых собеседников было восхитительной экзотикой, но Лена не верила, что ей когда-нибудь захочется повторить этот опыт. Сквозь раздробленные группы тусующихся метнулся в глаза золотой отблеск, вызвавший в памяти из детства образ сверкнувшей на солнце рыбы. Была ли это Лара? Лена обнаружила, что смена фокусного расстояния требует отчетливого усилия. Близлежащие лица расплылись в какое-то желе, испещренное непарными глазами и острыми треугольниками носов, как на картине кубиста. И вдалеке, действительно, мелькнула та, которую невозможно было потерять, и в этот момент, словно почувствовав Ленин взгляд, Лара обернулась, встретилась с ней глазами и махнула рукой. Лена вздрогнула от неожиданности и покачнулась на высоком барном стуле. Сквозь сгущающийся туман ее мысль лихорадочно стала воспроизводить Ларин жест в попытке понять, был ли это призыв. Что если она нужна Ларе? Какой бы мимолетной ни была эта потребность, Лена почувствовала бы себя навеки опозоренной, если бы ее не оказалось в нужный момент рядом, чтобы исполнить любую Ларину прихоть. Но, с другой стороны, что если Лара просто машинально среагировала на встречу взглядов, будучи на самом деле поглощена увлекательным или даже важным разговором? Если бы в этот момент рядом с ней появилась требующая внимания тупая овца, неправильно истолковавшая бессмысленный жест, и прервала завязавшийся контакт с бесценным, быть может, собеседником, то какой карой могла бы такая овца искупить свою неуклюжую бестактность? Только смертью.