Грандиозная по масштабу картина Бернардо Бертолуччи показывает историю Италии, а в центре внимания две семьи. Охватывается период около 70 лет - целая человеческая жизнь. Фильм-книга - возникла такая ассоциация во время просмотра.
Главы семей Далько и Берлингьери дружат, но один - крестьянин, а другой аристократ. Их потомки Ольмо (Депардье) и Альфредо (Де Ниро) пронесут свою дружбу до конца жизни, только она будет обременена противостоянием пролетария и буржуа. Ольмо Далько участвует в Первой Мировой войне не по своей воле, а Альфредо Берлингьери отсиживается в семейном поместье, но тоже не по своей воле, и так далее. Их судьбы вплетены в историю страны.
Всё показывается не случайно, у каждого эпизода есть своя основа, задумка, которая формирует целостную картину. Например, когда Берлингьери покупают машину для сбора сена крестьяне негодуют, они могут справиться с работой лучше машины - для всех наступают новые времена.
На фоне истории страны мы видим судьбы разных людей. Их затрагивает модернизация, Первая мировая, фашизм, профсоюзы, Вторая мировая и ещё много чего - все атрибуты первой половины XX века. Через это всё пришлось пройти.
Некоторых могут оттолкнуть откровенные сцены. Чего-то гениального и новаторского я не заметил, местами фильм даже прост - в этом нет недостатка. Но он однозначно достоин внимания из-за интересной истории и поднятой тематики. Для некоторых будет полезно взглянуть на события с такой стороны.
Следующий шаг в критике «репрессивной десублимации» современной цивилизации (в терминологии Маркузе) был сделан Бертолуччи в эпопее «ХХ век». Грандиозность этой пятичасовой фрески о классовом противостоянии сквозь десятилетия, монументальность центральных образов, сложность драматургической конструкции и вместе с тем аллегорическая простота символики не тускнеют спустя годы. Ведь именно «ХХ веку» суждено было стать наиболее полным выражением синкретичности фрейдомарксизма и идеологии «новых левых» в мировом кино. Хтоническая витальность и не знающая преград брутальная сексуальность крестьянина Ольмо и закомплексованность и тщедушность аристократа Альфредо, будучи поставлены рядом (как в знаменитой сцене «обнаженки втроем» с участием проститутки), говорят сами за себя.
Бертолуччи показывает крестьян как здоровых, ничего не стесняющихся людей почти в раблезианском, ренессансном духе: опора их жизни – земля (не зря в одной из сцен Ольмо «имеет» землю), плотское, живое пронизывает их существование от начала до конца. Но над ними нависают помещики и аристократы, с позиции Бертолуччи, - трутни и паразиты, ничего не производящие и не имеющие связи с землей, именно поэтому Альфредо и его род (вполне в духе Висконти) вырождаются. У Альфредо (блестящее попадание Де Ниро в образ) не ладятся сексуальные отношения, а его возлюбленная (изысканная Доминик Санда) заболевает.
В то время как Ольмо (в этой роли – Депардье, кому еще сыграть мачистскую витальность в кино 1970-х?) буквально брызжет жизнью, она переполняет и его жену в исполнении Сандрелли (причем буквально, ведь она рожает почти непрерывно). «За кем в таком случае будущее?» - говорит Бертолуччи, и все очевидно зрителю. В «ХХ веке», как и «Конформисте», есть и антифашистские эпизоды с участием психически нездорового Атиллы (Дональд Сазерленд, спустя год сыгравший в «Казанове» Феллини) и его жены (Лаура Бетти, та самая левитирующая служанка из «Теоремы» Пазолини). Фашизм показан Бертолуччи в тесной связи с буржуазностью: господа создают его как социальную самозащиту в классовой войне с крестьянами, но идти против рожна, против локомотива истории (увешанного, кстати, красными флагами) у буржуазии, фашистов, помещиков и аристократов все равно не получается.
И несмотря на открытый финал (борьбу героев на рельсах), «ХХ век», это невероятно идеологически ангажированное кино, расставляет акценты очень четко: у того, что сдерживает жизнь, сексуальность, Эрос, нет будущего. По крайней мере в ближайшей перспективе, слишком колоссальна та энергия, подобная атомной, которая выделилась в эпоху «сексуальной революции».
И эта жизнь длится пять с лишним часов... И как она быстро пролетела! Честно признаться, до этого не смотрел фильмы с таким внушительным хронометражем. Даже сначала сомневался, смогу ли до конца спокойно посмотреть данный фильм, но я выдержал это испытание.
Что касается подобных исторических киноэпопей, то могу вспомнить несколько: 'Тихий Дон' Сергея Герасимова, 'Война и мир' Сергея Бондарчука и 'Сибириада' Андрея Кончаловского.
Свой взгляд на двадцатый век Бернардо Бертолуччи показывает через историю жизни двух итальянцев из разных социальных классов, которые родились в одно и то же время. Ольмо (играет Жерар Депардьё) - из семьи обычных крестьян, а Альфредо (играет Роберт Де Ниро) - из помещиков. И в течение всего фильма наблюдаем за этими героями, начиная с рождения, параллельно проживая с ними главные события XX столетия в истории Италии. Каждый момент их жизни наполнен определённой атмосферой, которая сопровождается соответствующими красками, пейзажами (спасибо оператору Витторио Стораро, а также великому композитору Эннио Морриконе), чтобы отразить настроение эпохи. Фильм богат демонстрацией итальянской сельской жизни и темой противостояния между социальными классами (крестьяне и помещики) и идеологическими противниками (фашисты и коммунисты).
В фильме привлекает внимание звёздный актёрский состав.
Депардьё и Де Ниро отлично показали и раскрыли характер своих героев, их внутренний мир и мировоззрение. Отдельно хочется отметить актёрскую игру Дональда Сазерленда, сыгравшего, на мой взгляд, идеальное воплощение зла и фашизма: эта мимика, эта внешность, эта злоба... Выше всяческих похвал! Одновременно я испытал ненависть к его герою и восхищение блистательной игрой Дональда! Его можно поставить в одним ряд с Малкольмом МакДауэллом. Не меньше справилась с ролью антагониста актриса Лаура Бетти.
Вообще, как я заметил, итальянские фильмы того времени наполнены темой войны и фашизма. Каждый режиссер видит тему фашизма по-своему, но придерживается одной конкретной цели - показать звериное и бесчеловечное лицо фашизма, чтобы эта идеология не могла снова поднять голову. Можно было бы провести параллели с фильмом Висконти 'Гибель Богов'.
И двадцатый век - это век испытаний людей на человечность. Итальянцы, как и многие народы в этом столетии, пережили страдания, горе, кровь, которые принесли войны и революции, а также разница в идеологических взглядах. Фильм заставляет задуматься и прийти к выводу, что мы все люди и должны иметь уважение друг к другу.
Если интересуетесь историей и любите исторические фильмы, то этот фильм однозначно стоит посмотреть. И этот фильм для думающих людей, которые умеют анализировать.
«Двадцатый век» Бернардо Бертолуччи – невероятная киноэпопея длиною в пять с лишним часов.
Готовиться к этому не нужно. Начинаешь смотреть, и действие моментально затягивает тебя само собой, как толстый роман, наподобие «Отверженных» Виктора Гюго. Сравнение не случайно. «Двадцатый век» – это не просто фильм, вписанный в конкретный исторический контекст и мастерски отснятый в авторской манере. Это – фильм-роман, книга, строки которой стекли за кромку объектива кинокамеры и ожили в актерах, пейзажах, действиях. Никогда еще литература, история и кино не были так близки в своем наивысшем воплощении. Это тот самый стык разных жанров, на пересечении которых родился новый смысл, и способность непрерывного, живого восприятия происходящего на экране.
Действие начинается в 1901 году. Из ночной темноты навстречу зрителю выбегает Риголетто в шутовском костюме, крича на всю округу: «Верди умер!». Вот оно – символическое начало новой эпохи, сакрально оказавшейся на пересечении двух столетий. Верди умер – и с этой новостью стремительно падает невероятная сила, которой достиг маэстро, создавая итальянские оперы, ставшие мировым наследием. Верди умер – как жирная точка, навсегда отделившая одну веху истории от другой. И что оно, по новую, еще не написанную сторону, пока никто не знает, многие даже не догадываются, до какой степени способен будет извратиться мир в XX веке.
Главные герои этой истории – люди. Крестьяне, работающие с утра до ночи, принимающие свое положение как данность, а потом (до определенного момента) спокойные и находящие минуты, чтобы радоваться жизни. Хозяева, контролирующие работу своих рабочих, люди высокого класса и со своими твердыми представлениями о жизни, устои которой, по их мнению, ничто не способно поколебать.
На историческую канву Бертолуччи наносит конкретные и яркие мазки. Так черты и характер разных слоев общества оживают в конкретных персонажах: Альфредо (Роберто де Ниро) и Ольмо (Жерар Депардье). Оба родились с разницей в пару минут. Альфредо – сын богатых помещиков, наследник предприятия, крестьян и земли, которой его семья владела на протяжении многих лет. Ольмо – сын простого крестьянина, по контракту заранее обреченный передаваться по наследству вместе с домами, скотом и прочей утварью. Оба сближаются и расходятся, затем снова возвращаются друг к другу, притягиваемые какой-то непонятной силой. Оба воспитываются в своей среде, с детства привыкают к определенным вещам, непонятным тем, кому с рождения это было не доступно. Альфредо смущает, как дерзко и нахально крестьянский мальчишка может хамить и запихивать другим в рот живых лягушек. Ольмо же презрительно поглядывает на воплощение трусости в виде отпрыска хозяев, прилизанного и разодетого в новенький костюм. Но раз уж он так упорно не желает признавать себя трусом, то, пожалуйста, давай проверим тебя на смелость: слабо остаться лежать на рельсах, под проносящимся над тобой поездом? Нет, не слабо. Альфредо злится, мальчишки расходятся, чтобы снова встретиться через какое-то время. И несмотря на социальную пропасть, становятся настоящими друзьями
Им предстоит быть рядом много лет. Каждый по-своему переживет Первую мировую войну, приход коммунизма и заполнение прослоек итальянского общества фашизмом. Неизменной отправной точкой каждого героя будет их история, корни и наследство (большой bonjour месье Золя) и характер, формирующийся в зависимости от среды. Жажда свободы и перемен, зревшая десятилетиями у крестьян (им большего-то и не надо, как возделывать землю и жить на собранный урожай, но ведь хозяева хотят лишь их даже этого малого), и незыблемость канонов аристократической семьи, призванной владеть и управлять.
История и по-настоящему литературные характеры будут развиваться на протяжении всего действия. Но ведь это все-таки кино. И вместе с тем рождается простой, но сравнимый по масштабу с самой историей вопрос: а что такое кино? Соединить исторический контекст с придуманными персонажами, отснять все на пленку – не так сложно. Сложно заставить зрителя замереть, смотреть фильм и наслаждаться им в полной мере.
Бертолуччи мастерски переносит историю и жанр литературной эпопеи к себе в кадр, манипулирует чувствами зрителей, соединяя эпизоды, сочащиеся любовью и радостью, со сценами, жестокости которой вы не увидите даже у Ларса фон Триера (даже у раннего). Следуя жанру эпохи, он поочередно погружает зрителя то в один, то в другой оттенок настроения, но в полной мере не дает насытиться ни одним из них.
Это фильм-ломка. Ожиданий, чувств, всего, с чем бы зритель не пришел в кинозал. Также ломало время героев, которых вы увидите. И это не только Ольмо, и Альфредо. У каждого персонажа есть своя история, и каждый ее расскажет до конца. Гордая Анита (Стефания Сандрелли), возлюбленная Ольмо, готовая пожертвовать всем ради других, или чудная (ударение в любом месте) Ада (Доминик Санда), оказавшаяся в ловушке между собой и своей любовью. Аттила – живое воплощение, пришедшего в Италию фашизма, или Реджина (Лаура Бетти), сбившаяся с пути и с самого детства пустившая в себе корни зла и ненависти. Каждый крестьянин со своей историей, расскажет о себе. Не важно, сколько времени и кто был в кадре, важно, что их история не прекращалась все то время, пока они не появлялись. Кого-то взяли в фокус, кого-то нет, но герои этого фильма – все, все, все.
В истории кино есть фильмы, которые охватывают больший промежуток времени и еще длиннее по хронометражу. Но именно «Двадцатый век» Бернардо Бертолуччи, стал для меня настоящей авторской киноэпопеей, несравнимой ни с чем другим.
Гигантская эпическая историческая кинофреска Бернардо Бертолуччи рассказывает о драматических событиях, произошедших в Европе в первой половине двадцатого века. Как и в большинстве своих картин Бертолуччи использовал табуированные формы повествования, из за чего он наделал немало шума по причине эротических сцен, что также вызвало неоднозначную оценку у критиков. Для итальянских режиссеров 'тема жизни' - это просто излюбленная тема, взять таких режиссеров как тот же самый Бертолуччи, Пьер Паоло Пазолини, Роберто Бениньи. И никто лучше них это просто не может сделать.
Теперь о сюжете. В первую очередь это история о судьбе двух итальянских семей - Берлингьери и Далько, а в частности - их детей Альфредо Берлингьери (Роберт де Ниро) и Ольмо Далько (Жерар Депардьё (или Депардье)), у которых совершенно разный социальный статус, но все равно они дружат насколько им позволяют социальные условности, а также об их отношениях.
Фильм очень насыщен событиями, что явно сказывается на его продолжительности - более 5 часов. За это время действительно складывается ощущение, что сам вместе с героями проживаешь эту жизнь, сам поневоле становишься участником всех этих событий, и вместе с героями испытываешь различные эмоции.
Актеры подобраны замечательно, они настолько искренне и правдоподобно играют, что создаётся ощущение, что это вовсе не игра, а жизнь! Это, безусловно, является настоящим украшением для фильма. Роберт де Ниро и Жерар Депардье отлично играют, их персонажи разноплановы, раскованы, эмоциональны и искренни. Также понравились Доминик Санда и Дональд Сазерленд. Но больше всего впечатляют такие ветераны кинематографа, как Берт Ланкастер, Вернер Брунс, Ромоло Валли и Стерлинг Хейден.
Конечно, нельзя не упомянуть массовку, без которой просто не было бы фильма. Да и не только это. Гениальная операторская работа Витторио Стораро. Просто шикарные пейзажи. И тут опять чувствуется его приём 'светотени' ранее наблюдавшийся в предыдущей, не менее яркой работе Бертолуччи 'Конформист'. А также естественно, замечательная музыка великого Эннио Морриконе, придававшая всему происходящему драматизм.
И все это снято за весьма скромный бюджет - 9 млн $.
Да, все таки Бертолуччи действительно создал произведение искусства и уже вряд ли кто скажет, что в кинематографе когда либо была снята более атмосферная картина.
Невзирая на свою очевидную приверженность идеям марксизма-ленинизма, знаменитый итальянский режиссёр Бернардо Бертолуччи никогда не был широко или даже узко доступным советской публике, как и Пьер Паоло Пазолини, главный учитель в его жизни и творчестве, коммунист, натуралист и вообще редкостный оригинал-экстремал, по совместительству к тому же ближайший друг семьи Бертолуччи по пармскому деду-proprietario и отцу-кинокритику; он никогда по-настоящему не был «нашим» в отличии от кубинских, чилийских, никарагуанских, вьетнамских и прочих экзотических культурных деятелей с прокоммунизденным мировоззрением, и это при всей нашей пассионарной, почти порой мистической любви к итальянскому искусству вообще, начиная от попсовой мелодики Сан-Ремо и завершая, естественно, неореализмом, и дело не только в родстве национальных характеров между нами и жителями Средиземноморья, пожалуй. Бертолуччи со своим витализмом, натурализмом и брутализмом в киноизьяснении был не вполне удобен, да и идеи всемирной революции он понимал уж очень своеобразно, ловко совмещая материализм с духовным, став к тому же одним из апологетов сексуальной революции в кинематографе. От марксизма до фрейдизма и обратно — всего лишь один шаг, и ярчайшим примером неукоснительной истинности этого утверждения стал Бертолуччи, считавший, говоря его же словами, «что даже секс может быть революционным». Ему по-настоящему близки были первые самоцветные года марксизма, когда в новосозданной советской стране свобода, в том числе и сексуальная, была всеобщей.
В самом же спорном и по сей день фильме Бертолуччи, пятичасовой исторической эпопее или даже кинематографической опере «Двадцатый век», он сумел суммировать все свои политические и культурные взгляды, не сильно опасаясь быть непонятым, ибо эта картина, в отличии от всех предыдущих, лишь отчасти спекулирующих авторскими комплексами, уж очень нарочито сублимировала практически все детали жизни самого Бернардо, который под непосредственным влиянием отца-эстета и нонконформиста с младых лет принимал участие в рабоче-крестьянских демонстрациях в Парме, будучи при этом живым парадоксом — аристократ, лелеющий мечты о свержении этой самой аристократии импульсивными paisano. Примечательна в этом смысле идентификация режиссёра с главными персонажами фильма, Альфредо Берлингьери в исполнении главного бунтаря американского кино Роберта де Ниро, и Ольмо Далько, героя Жерара Депардье, на счёту которого уже были «Вальсирующие» Блие, гимн триолизму и либертинажу. По идее Бертолуччи должен ассоциировать себя в «Двадцатом веке» с Альфредо, ибо Бернардо-реальный и Альфредо-вымышленный суть одно и то же — белая кость, но режиссёр объективно вырисовывает Берлингьери без явной симпатии, не гнушаясь тона филиппики, и в чем-то даже находя скотское сходство между Альфредо и фашистом Аттилой. Ольмо же показан без статики, его психологический, внутренний рост более детален, и в нем режиссёр видит саму суть национальной итальянской природы. Фильмическая драматургия, полная нюансировки, в отношении Ольмо срабатывает ощутимо сильнее, нерва авторского больше. Альфредо — это пройденный жизненный этап, сам Бертолуччи будто отвергает своё прошлое в этом одном из двух магистральных героев фильма, являющих собой в том числе и двойственность людской природы. Да и стержневой образ матери, в раннем творчестве режиссёра непроясненный, в «Двадцатом веке» обретает плоть и своеобразную извращенную интимность (по неподтвержденным слухам синьор Бернардо испытывал инцестуальную связь к родной матери, которой он боялся, самой возможности такой противоестественной тяги), поскольку образы синьор Далько и Берлингьери лишены контрастов, они показаны с непритаенной любовью и неприкрытой эротичностью. В тех сценах фильма, где присутствует мать, режиссёр словно исповедуется.
Как бы это странно не звучало, но «Двадцатый век» сродни нашим литературным и кинематографическим эпопеям и сагам о жизни простого люда, как от шолоховский «Тихий Дон», шукшинские «Любавины» или, допустим, «Строговы» или «Даурия». Тот же самый исторический размах, то же самое метатекстуальное панорамирование, тот же невыхолощенный портрет исторического национального характера, та же самая неприкрытая страстность повествования — и общее в эпохах, ухваченных авторами, эпохах перемен, свершений, созиданий и в то же время потрясений, сотрясений, землетрясений, времятрясений, трансформирующихся в трясину бесчеловечностей на пороге вечности. Да и жанрово то наше и это итальянское плоть от плоти соцреализма со всей его конкретикой, духом народности и буквой зримой политической идеологии, но соцреализма, как его понимал сам Бертолуччи, встроенного им в фундамент увядающего в 70-х годах неореализма.
Фильм начинается с детских лет главных героев, решенных композиционно в русле реализма, но поэтического. Бертолуччи не скупится на сочную операторскую пейзажистику, на изысканно изобразительные кружева, и даже магистральная для понимания фильма сцена погони Аттилы решена без натурализма, в ней воспевается свобода как таковая. Но дальше киноязык Бертолуччи становится объективно резче, неприятнее, ключевые моменты истории: бель эпок, Первая Мировая, приход к власти Муссолини, Вторая Мировая — показаны в различной (де)градирующей стилистике, эстетике отвратительного. На смену соцреализму приходит привычный для режиссёра броский натурализм, бытовой примитивизм, жёсткость и провокационность, будто напоминающая откуда езмь пошёл сам Бертолуччи. Изменился и облик фашизма в глазах режиссёра, от порочной элегантности «Конформиста» не осталось и следа. Его Аттила физиологически омерзителен, атавистически первобытен, вырожденчески мерзок; это в прямом смысле недочеловек, опровергающий своей внутренней и внешней природой, лишенной даже абрисов красоты, ницшеанские идеи сверхчеловека. Аттила самоопределяющ в структуре фильма, он само воплощение двадцатого века, века, потрясшего мир. И с его справедливой кончиной режиссёр преждевременно прощается с этим ужасным и прекрасным веком перемен, чтобы много позже снять романтических «Мечтателей» — фильм о бунтарях, которым претила кровь и которым милее всего было умыться спермой у парижских баррикад.
Эпическая картина Бертолуччи о общеевропейских исторических процессах первой половины 20-ого века. Показанных на основе жизни одной итальянской деревни и двух друзей 'хозяина' и 'крестьянина' от их рождения до глубокой старости.
Огромная продолжительность (5:19) фильма абсолютна оправдана масштабом задачи поставленной режиссёром. Несмотря на столь большой хронометраж повествование нигде не провисает и не вызывает желания перелистать, напротив притягивает внимание, очень не хочется упустить какую-то деталь. Уже в течении первого часа фильм привёл меня в восторг и не желание с ним прощаться, посмотрев продолжительность я успокоился и стал наслаждаться просмотром.
Наслаждаться есть чем, великолепные актёры, красивый визуальный ряд, музыка от Эннио Морриконе, песни, танцы. В этом фильме есть почти всё: любовь и смерть, война и мир... Основная тема фильма на мой взгляд пересекается с романом Л. Н. Толстого 'Война и мир'. Это роль личности в историческом процессе и роль исторического процесса в истории личности. Творит ли сам человек свою судьбу или плавает щепкой в море.
Невзирая на свою очевидную приверженность идеям марксизма-ленинизма, знаменитый итальянский режиссёр Бернардо Бертолуччи никогда не был широко или даже узко доступным советской публике, как и Пьер Паоло Пазолини, главный учитель в его жизни и творчестве, коммунист, натуралист и вообще редкостный оригинал-экстремал, по совместительству к тому же ближайший друг семьи Бертолуччи по пармскому деду-proprietario и отцу-кинокритику; он никогда по-настоящему не был 'нашим' в отличии от кубинских, чилийских, никарагуанских, вьетнамских и прочих экзотических культурных деятелей с прокоммунизденным мировоззрением, и это при всей нашей пассионарной, почти порой мистической любви к итальянскому искусству вообще, начиная от попсовой мелодики Сан-Ремо и завершая, естественно, неореализмом, и дело не только в родстве национальных характеров между нами и жителями Средиземноморья, пожалуй. Бертолуччи со своим витализмом, натурализмом и брутализмом в киноизьяснении был не вполне удобен, да и идеи всемирной революции он понимал уж очень своеобразно, ловко совмещая материализм с духовным, став к тому же одним из апологетов сексуальной революции в кинематографе. От марксизма до фрейдизма и обратно - всего лишь один шаг, и ярчайшим примером неукоснительной истинности этого утверждения стал Бертолуччи, считавший, говоря его же словами, 'что даже секс может быть революционным'. Ему по-настоящему близки были первые самоцветные года марксизма, когда в новосозданной советской стране свобода, в том числе и сексуальная, была всеобщей.
В самом же спорном и по сей день фильме Бертолуччи, пятичасовой исторической эпопее или даже кинематографической опере 'Двадцатый век', он сумел суммировать все свои политические и культурные взгляды, не сильно опасаясь быть непонятым, ибо эта картина, в отличии от всех предыдущих, лишь отчасти спекулирующих авторскими комплексами, уж очень нарочито сублимировала практически все детали жизни самого Бернардо, который под непосредственным влиянием отца-эстета и нонконформиста с младых лет принимал участие в рабоче-крестьянских демонстрациях в Парме, будучи при этом живым парадоксом - аристократ, лелеющий мечты о свержении этой самой аристократии импульсивными paisano. Примечательна в этом смысле идентификация режиссёра с главными персонажами фильма, Альфредо Берлингьери в исполнении главного бунтаря американского кино Роберта де Ниро, и Ольмо Далько, героя Жерара Депардье, на счёту которого уже были 'Вальсирующие' Блие, гимн триолизму и либертинажу. По идее Бертолуччи должен ассоциировать себя в 'Двадцатом веке' с Альфредо, ибо Бернардо-реальный и Альфредо-вымышленный суть одно и то же - белая кость, но режиссёр объективно вырисовывает Берлингьери без явной симпатии, не гнушаясь тона филиппики, и в чем-то даже находя скотское сходство между Альфредо и фашистом Аттилой. Ольмо же показан без статики, его психологический, внутренний рост более детален, и в нем режиссёр видит саму суть национальной итальянской природы. Фильмическая драматургия, полная нюансировки, в отношении Ольмо срабатывает ощутимо сильнее, нерва авторского больше. Альфредо - это пройденный жизненный этап, сам Бертолуччи будто отвергает своё прошлое в этом одном из двух магистральных героев фильма, являющих собой в том числе и двойственность людской природы. Да и стержневой образ матери, в раннем творчестве режиссёра непроясненный, в 'Двадцатом веке' обретает плоть и своеобразную извращенную интимность (по неподтвержденным слухам синьор Бернардо испытывал инцестуальную тягу к родной матери, которой он боялся, самой возможности такой противоестественной тяги), поскольку образы синьор Далько и Берлингьери лишены контрастов, они показаны с непритаенной любовью и неприкрытой эротичностью. В тех сценах фильма, где присутствует мать, режиссёр словно исповедуется.
Как бы это странно не звучало, но 'Двадцатый век' сродни нашим литературным и кинематографическим эпопеям и сагам о жизни простого люда, как от шолоховский 'Тихий Дон', шукшинские 'Любавины' или, допустим, 'Строговы' или 'Даурия'. Тот же самый исторический размах, то же самое метатекстуальное панорамирование, тот же невыхолощенный портрет исторического национального характера, та же самая неприкрытая страстность повествования - и общее в эпохах, ухваченных авторами, эпохах перемен, свершений, созиданий и в то же время потрясений, сотрясений, землетрясений, времятрясений, трансформирующихся в трясину бесчеловечностей на пороге вечности. Да и жанрово то наше и это итальянское плоть от плоти соцреализма со всей его конкретикой, духом народности и буквой зримой политической идеологии, но соцреализма, как его понимал сам Бертолуччи, встроенного им в фундамент увядающего в 70-х годах неореализма.
Фильм начинается с детских лет главных героев, решенных композиционно в русле реализма, но поэтического. Бертолуччи не скупится на сочную операторскую пейзажистику, на изысканно изобразительные кружева, и даже магистральная для понимания фильма сцена погони Аттилы решена без натурализма, в ней воспевается свобода как таковая. Но дальше киноязык Бертолуччи становится объективно резче, неприятнее, ключевые моменты истории: бель эпок, Первая Мировая, приход к власти Муссолини, Вторая Мировая - показаны в различной (де)градирующей стилистике, эстетике отвратительного. На смену соцреализму приходит привычный для режиссёра броский натурализм, бытовой примитивизм, жёсткость и провокационность, будто напоминающая откуда езмь пошёл сам Бертолуччи. Изменился и облик фашизма в глазах режиссёра, от порочной элегантности 'Конформиста' не осталось и следа. Его Аттила физиологически омерзителен, атавистически первобытен, вырожденчески мерзок; это в прямом смысле недочеловек, опровергающий своей внутренней и внешней природой, лишенной даже абрисов красоты, ницшеанские идеи сверхчеловека. Аттила самоопределяющ в структуре фильма, он само воплощение двадцатого века, века, потрясшего мир. И с его справедливой кончиной режиссёр преждевременно прощается с этим ужасным и прекрасным веком перемен, чтобы много позже снять романтических 'Мечтателей' - фильм о бунтарях, которым претила кровь и которым милее всего было умыться спермой у парижских баррикад.
То, что фильм длится 5 часов - не значит, что нужно писать о нем 5 страниц.
Это фильм рассказывает о временах, когда вещи были дорогими и красивыми, и тут же 'функционально-практичными' и дешевыми, люди смотрели в глаза и поступали так как велит им сердце, и тут же холодный расчет и цинизм. Фильм показывает какой грубой была любовь, но какой вес имела даже и она на фоне той вездесущей жестокости, которой пропитана картина, как и вся первая половина двадцатого века.
Фильм раскрывает тему настоящей дружбы - не той аксиоматичной, к которой привыкли мы, а реальной - с ошибками, с огромными перерывами, окрашенной всеми пороками человеческой слабости. Дружба тут не половинчатая, не двуликая, не тонкая - а реальная.
Пара слов об Италии. Сочная, грязная, яркая, дикая, свободолюбивая дура, дура, но своя, родная дура. Появляются новые люди, новые течения, новые движения, проходят войны, а Италия остается. Остается собой - музыкальной, яркой, богатой природой красивой дурой.
Ненастоящий тут только рождественский снег, но это лишь издержки невозможности покорить природу.
'Двадцатый век' - как полновесно назван фильм, бесконечно долгий, фильм-полотно истории двадцатого века. Многочасовой просмотр невозможно прервать, фильм приковывает к себе как обязательство, которое дано в знак верности этому миру, частью которого тоже ведь был. Открой глаза и посмотри, сколько наломано дров в этом жестоком веке, сколько страданий и слез, низости, извращений, трусости, метаний, малодушия, поданных со свойственной Бертолуччи откровенностью, и не для того, чтоб видеть 'сцены', а чтобы знать, как дОлжно и не как не дОлжно'.
И рядом со страданиями такие сильные и настоящие чувства: бравадная мужская дружба - через годы до самой старости, любовь к красивым женщинам и их красота, жертвенность и верность, влечение до онемения, простая прелесть итальянского пейзажа. Приятно видеть молодыми любимых актеров, и чувствовать в одном из главных героев незыблемый оплот хорошего и доброго, вечного и верного - мужественного добра, благодаря которому в сумасшедшем мире можно оставаться спокойным, он не рухнет, когда он в таких вот руках.
