Старый Новый Орлеан, еще не тронутый Катриной, правда джаз звучит как-то тихо, зато улицы полны гомосексуалистов, трансвеститов и охотников до сексуальных удовольствий. Город сказка для тех, кому работа в тягость, а творческая натура настолько истончилась, что все созидание утопает в похоти. Еще в этом уютном месте живет бывший поэт, а ныне бизнесмен-неудачник Тьерри и его прелестная женушка, обладательница редкого имени Зандали. Они бы так и жили себе мирно: он вроде как весь в работе, а она с утра на пробежку, днем церковь, а вечером с головой в тоску, мол муж нынче в постель отправляется только по прямой нужде. Но тут откуда ни возьмись, появился художник на вольных хлебах, и закрутилось, завертелось...

Главный недостаток 'Зандали', фильма подчеркнуто эротического, в катастрофическом недостатке этого самого эротизма. Натуры много и сексуальные сцены мелькают с завидным постоянством, да вот незадача - имея доступ к роскошному телу Эрики Андерсон, режиссер Сэм Пилсбери так и не сумел им грамотно распорядиться. Настойчивое соблазнение сменяется конвульсивными движениями, прямыми и косвенными заимствованиями да все большим эпатажем. Масло обволакивает пальцы художника и он устремляет их к распаленной плоти Зандали, когда же и это режиссеру надоедает, он отряжает своих героев в церковь, продолжая эпатировать из-под полы, показывая украдкой все те же странные дрыганья, только теперь в интерьерах храма. Наличие Николаса Кейджа в роли бородатого бездельника в косухе, вполне порядочно воплотившего вверенный образ, ни капли сию оказию не спасает.

Сюжет довольно долго следует пересказу повести Золя 'Тереза Ракен', но, ближе к титрам, сценарист Мэри Корнхаузер уходит от общего к частному, сводя историю о падении нравов к банальной истине - за все нужно платить. Да и сама форма повествования сильно упрощается в угоду сексу, вожделению, которое испытывают герои, а на их фоне вроде как муж Зандали что-то пытается склеить из того что было, безуспешно при этом пытается, сходит с катушек, спивается, изображает из себя рогоносца, видимо, чтобы фильм начал изображать из себя триллер. Джадж Райнхолд задорно и нетрезво поет в старом трамвайчике, но его роль в этом фильме отчаянно оттесняется, нет, не стилягой Кейджем, а сценами соития. Фальш же порой буквально сочится с экрана: мастурбирующая со слезами на глазах Зандали, обливающийся краской художник. Всю эту пустоту венчает наконец финальная сцена, не оставляющая уже никаких сомнений - 'Зандали' лишь претензия, но не более того.