Сион Соно – очередной ипонский кинофулиган, из числа тех, кому вообще плевать, кто что о нем думает и которыми авторский кинематограф этой страны кишит кишмя. До чего ужасно интересно было бы сделать японским «аутерам» трепанацию, чтобы посмотреть, что же там у них в голове. Но так как это невозможно, то приходится смириться с тем, что у японцев просто такой вот менталитет.
Поскольку фильм посвящен сами знаете, чему, первые минут дцать его смотреть очень некомфортно, хотя соответствующие сцены, слава богу, решены почти метафорически (а иначе никак – посодют). Затем фильм на некоторое время становится почти даже «нормальным» и у нас, то бишь зрителей, в душе зарождается нечто, отдаленно смахивающее на сострадание героине. Но наш Соно по-самурайски бескомпромиссен: очень быстро приходит понимание, что это ощущение ложное, что режиссеру вообще пофигу на своих героев и на то, что с ними происходит, что ему их ни капельки не жалко и что фильм совсем не об этом, а о том, чтобы запутать зрителя, где реальность, а где все остальное.
Сложно понять, зачем Соно взялся за такую банальную задачу, да еще и решил ее столь нелепо извращенным способом. Путать реальность с вымыслом мы давно умеем сами, этому нас научили еще первые сюрреалисты, а Ален Рене вывел эту тему на уровень самодостаточной художественной формы.
Или взять, например, Дэвида Линча. Этот нелюбимый мною режиссер ухитряется делать самую запутанную путаницу неуловимо органичной. События в его фильмах развиваются таким образом, что даже не понимая, что происходит, зритель подсознательно ощущает некую внутреннюю логику происходящего. А в «Странном цирке» этой внутренней логики нет. Его странности не органичны, а механистичны. Фильм демонстрирует пылкий энтузиазм, похвальный сам по себе, но в нем нет настоящей «поэтики сна»: она заменяется макабрическими наворотами, которые выдают себя продуктом трезвого рассудка, иначе говоря, сюжет режиссеру не «приснился», а был рожден чисто мозговым усилием. Поэтому смешение «правды» и «вымысла» у Соно местами откровенно кондовое, особо стоит упомянуть дурацкую привычку героини многократно просыпаться через примерно одинаковые промежутки времени, чтобы тут же оказаться в другом сне, потом в следующем, еще более бредовом, и так далее, пока не становится сначала смешно, а потом и досадно. Этим простецким приемом, который успел устареть даже в Голливуде, нас буквально, как щенят, тыкают носом в обязательную необходимость перепутать реальность с фантазией. А то вдруг мы забудем. Если Линч и Рене просто снимали свои фильмы, не тыча нас мордой в банальные вещи, и оставляли любые выводы на наше личное усмотрение, то Соно словно бы и не верит в зрителя: он даже выводы делает за него сам. В финале один из героев, размахивая бензопилой, истошно вопит в камеру: «ну, где же реальность, а где вымысел?» Вот вам, говорит Соно, готовая мораль на блюдечке с каемкой. Этой сценой режиссер одним махом убивает интригу, а с нею и атмосферу. «Странный цирк» к этому моменту становится уже не странным, а неприкрыто придурошным, что частично компенсируется довольно ацкой gore-сценой под занавес, по каковым сценам японцы бесспорные мастера. Ну, а опытный зритель легко угадает и кого героиня кормит в футляре от контрабаса, и кем ей приходится этот странный «бесполый» юноша. Да и тема сексуального четвертования впервые юзалась еще в давнишнем фильме «Елена в ящике», снятым дочкой упомянутого Дэвида Линча Дженнифер: яблоко решило переплюнуть яблоню. Попытка не пытка.
Соно-сан, снимите лучше что-нибудь типа «Откровений любви», этот ваш фильм был, по крайней мере, прикольным.
Как бы я не любила фильмы, в названии которых есть слово 'странный', о ' Странном цирке' такого сказать не могу...Просто нужно было другое слово, например 'извращенный', 'больной', 'жестокий', на худой конец.
Видимо, я еще не доросла до понимания сюрреализма, альтернативной реальности Сионо... Для меня совращение ребенка отцом, да еще и на глазах у матери в прямом смысле, это уже перебор.
Сюжет по сути своей весьма необычный, но разрешение его слишком примитивное.
Она не могла ходить...нда? а может и могла...Возникает вопрос, неужели ее муж столько лет жил в футляре? Ну да. .. только в альтернативной реальности...Вопросы, вопросы и никаких ответов, да их и не надо, все говорит само за себя...бред...
А открытый финал был вполне ожидаем после такого действа...
Фильм на любителя, я бы даже сказала, на очень редкостного гурмана, и если б не простое человеческое любопытство, я бы не стала смотреть это кино вообще.
Действие происходящее в картине с самого начала представлялось мне чистым безумием с элементами отменной извращенности.
Не иначе, как странной эту картину и не назовешь (предпосылы в самом названии). Японцы вообще странный народ. Зная о их эмоциональной замкнутости, можно только поражаться тому, как часто в их творчестве (чаще в аниме и манге, с подобного рода фильмом я столкнулся впервые) встречается тема педофилии. Хотя с другой стороны вполне логично, что из строгих общественных рамок их фантазии уходят в ненастоящий мир, такой как этот фильм.
Кино на любителя и если бы не мой интерес докопаться до сути, бросил бы просмотр где нибудь на середине.
Уродливый конферансье протягивает руку и приглашает войти. Сегодня Сион Соно даёт одно из своих крышесносных представлений и устоять практически невозможно. В конце концов, мы все приговорены к смерти от самого рождения, так почему бы и не присоединиться к фриковатой публике этого маргинального шоу. Его хозяин запланировал на сегодня фантасмагорический фокус, над разгадкой которого бьются умы вот уже не одну сотню лет – он хочет отнять жизнь у человека. Нож гильотины поднят. Взмах руки. Лезвие опускается. Аплодисменты. Занавес.
Основное действие 'Странного цирка' начинается с 35 минуты повествования. Всё, что было до - ловкая манипуляция, призванная запутать зрителя, сместить полюс его восприятия и затем огорошить внезапным поворотом событий. Всё, что будет после - неуклюжая попытка оправдать затеянную игру в mise en abyme, историю в истории, превращающая интригующий сюжет в крошево осколков из элементов психологического триллера с вкраплениями жанра gore. Маленькая девочка, случайно подсмотревшая процесс родительского совокупления, бьётся в цепких лапах рыхлого отца, который сажает её в футляр из-под виолончели, снабжённый специальным отверстием для подглядывания, и устраивает сеанс (уже) принудительного вуайеризма. После нескольких таких уроков наступает черёд любвеобильной матери поменяться местами с дочерью, пока та будет получать очередной (более прикладной) урок полового созревания. Кажется, что суть ясна и всё неумолимо сведётся к эмоциональному коллапсу и эскалации оправданной жестокости, но... Правда ли всё, что позволил увидеть нам лукавый постановщик? Ох, лучше бы это было правдой.
Будучи искусным трюкачом и сюжетным авантюристом, Сион Соно на этот раз заигрывается в своём стремлении неоднократно вывернуть происходящее наизнанку. Причём 'выворачивание' происходит как в прямом смысле - внешний лоск цвета белого мрамора и золота сменяется кроваво-красным, словно стенки внутренних органов, убранством мира 'по ту сторону чего-то', так и в фигуральном – ведь тот-самый твист здесь оказывается отнюдь не единственным. Два сознания меняются местами, дочь сменяется матерью, 12 лет на 35, а детская травма выпускает наружу кунсткамеру психологических заболеваний, но мы помним - где-то здесь кроется одна большая ложь, и её загадка в лучших традициях игры с сюжетным огнём заставит себя подождать. Однако Соно чересчур увлекается своей подготовкой к подведению итогов, и, когда наступает время сорвать покровы, вместо яркой финальной точки внезапно разражается экспрессивным и затянутым резюмированием произошедшего. Педофилия и агрессивная форма скопофилии добираются в своём развитии до акротомофилии и апотемнофилии (причём у разных персонажей), а болезнь души окончательно отравляет киноплёнку.
Риторика фильма поскальзывается на стремлении к манипуляции окружающей действительностью, и то, что поначалу срабатывало на ура, как, например, сюрреалистичный интерьерный абсурд комнаты главной героини, скрывающий за собой свалку полунастоящих воспоминаний, теперь играет против самой концепции 'Странного цирка'. Ирреальность мира, пропитанного парами эскапизма, оказывается попыткой нарочитого спекулирования с разумом фалломорфирующего зрителя, а привлечение в качестве одного из действующих лиц жаждущей крови бензопилы и вовсе констатирует ту избыточность идейных наслоений, которую кладёт Соно на очередной алтарь игры в свой собственный экспрессионизм. Да, в кинополотнах эпатажного японца всегда найдётся место художественному порно и аддиктивному стремлению к ультранасилию, но на этот раз взрыв мозга оборачивается продолжительными конвульсиями агонизирующего предмета изучения. И нетрудно догадаться, что же будет в самом конце, ведь лезвие гильотины не склонно к сантиментам.
