Своей мужественно-беспечной документальной интонацией и трогательно запечатленными бытовыми сценками отдаленно напоминающий «Мужей» Джона Кассаветеса, фильм Томаса Винтерберга, конечно, не идеален, но в нем есть обаяние предельно несовременного кино, имеющего смелость плевать на актуальные тенденции.
Отец в завораживающе отвратительных шедеврах на тему мутаций человеческого тела предрекал эру техногенного, ползучего, вязкого апокалипсиса. Сын довольствуется обрезками как пленки с монтажного стола отца, так и его некогда революционных идей.
Михаил Сегал не в первый раз примеряется к жанру сатирической комедии, но можно сказать, что впервые она ему по-настоящему удалась.
У этого режиссера есть довольно редкий дар выстраивать истории по совершенно детективным лекалам — но так, что загадкой оказываются не сюжетные повороты, а неожиданности, парадоксы и в конечном итоге некое откровение, удивиться которому можно, только проследовав через все озарения и сомнения размышляющего.
Снявший этот гимн вымирающим видам (собирательным образом героев становится птица дронт, лекцию о которой Бертран слушает в зоомузее) дуэт комедиографов Бенуа Делепина и Гюстава Керверна давно иронизирует над посткапиталистическим идиотизмом системы.
С такой оперативностью на новостную повестку в отечественном кино еще никогда никто не реагировал.
Голос самого автора спокоен и нейтрален, так же как стерильные интерьеры словно бы съемных квартир или гостиничных номеров, в которых из фильма в фильм обитают его герои, а сентиментальность и бесконечное терпение камеры способны пробудить сочувствие даже к нелепым хорохорящимся мужчинам.
Фильм показывает, что исследовать историю и восстанавливать справедливость — это захватывающе интересно.
Чтобы пойти вслед за этим Иденом на дно морское, нужно быть в меру сентиментальным, нужно любить солнце на закате, а себя в молодости, нужно помнить цвет утраченного воздуха и сомневаться в принятых когда-то решениях.
Для «чернухи» в «Чиках» слишком много солнца, много зелени, много блеска. Оганесяну и его соавторам нравится работать с деталями, героями второго и третьего плана, выписывать какие-то секундные ситуации, пугать и веселить. Это кино щедро сделано.
Стиль шведского минималиста Роя Андерссона узнается безошибочно: статичная камера, тихие герои, иногда глядящие в камеру, угрюмый юмор, внезапные абсурдистские экскурсы в историю, абсолютное равноправие даже самых невзрачных персонажей, даже самых мелких событий.
У фильма есть решающий довод в свою пользу, который озвучивает Таня ближе к финалу: «У меня есть душа и сердце, и оно большое». На это возразить нечего.
Что ценно, от любования добротно нарисованным монстром фильм робко переходит к социальным обобщениям и метафорам.
Отем де Уайлд вписывается в новую традицию уважительных экранизаций классической женской литературы, не насилующих первоисточник попытками превратить его в феминистское высказывание XXI века: критика социальных ограничений прошлого не мешает им с деликатностью относиться к героиням и героям, их образу жизни и поступкам, этими ограничениями обусловленными.
Решение Григория Добрыгина соскочить с актерского поприща, стать автором не ролей, но фильмов, уже принято, но само кино все еще слишком аккуратно, виртуально.
Паульмасон выстраивает свой фильм из умолчаний, идеальных актерских работ, точно найденного звукового ландшафта, из опасных пейзажей, обладающих собственной злой волей.
«Невидимая жизнь…» кажется одновременно телесной и целомудренной — парадокс восприятия, связанный с тем, как на самом деле мало привыкли мы видеть на экране жизнь женского тела.
«Подлинную историю» пронизывает свойственная австралийскому кино атмосфера загадки, которую не надо разгадывать.
Кристен Стюарт эта роль не по росту, не по чувствам. Ее Сиберг — жесткая, необаятельная кукла, старательно исполняющая все сценарные ремарки.
Это экскурсия одновременно в 90-е и в конец 60-х, времена брожения, сиротства и неадекватности, в своих самых пронзительных песнях — что в «Perfect Day» Лу Рида, что в «Common People» Pulp — одинаково тосковавшие по совершенно обычному человеческому счастью и семье.
Поражает, как лихо любимец высоколобой критики справляется с бульварным жанром. Дело в подаче. «Свистуны» — это упражнение в стиле.
Возможно, эта прививка слегка просроченного тестостерона категории R необходима сегодняшнему кино, стремящемуся смотреть на мир через объектив еще более устаревшей левой идеологии 1970-х, стерилизованной маркетинговым расчетом.
Энциклопедия нуара в неоновых отблесках китайских трущоб, которая понравится даже тем, кто не является поклонником жанра «черного фильма».
Это кино про садомазо никому не делает больно, а значит, не заслуживает и слишком строгой критики — лишь формальных шлепков, которые при желании можно даже принять за одобрение.
За фривольным ромкомом о тяготах семейной жизни и о том, «что думают женщины», прячется горькая сказка про то, что в браке никому не хорошо, отношения — это фарс, это десяток мужиков на одной кровати, это дурацкий мюзикл под песенки Барри Манилоу.
