Создатели удачно прописали отечественное супергеройское кино, снятое с оглядкой на лучшие образцы жанра, в петербургском мифе.
Джон Карни приручает эту безмятежную интонацию для своего рассказа о 1980-х — в 1985-м, о котором идет речь, ему самому было 13 лет, так почему бы не поверить очевидцу?
Давыдов признается, что пишет сценарии по наитию — вот только недавно узнал про трехактную систему,- но его нарратив подчинен другому, народному учебнику. Каждая сцена выразительна, как резные фигурки.
Цветастый лубок с главными отечественными звездами экрана, бесхитростными шутками, шикарными костюмами и визуальным рядом глянцевого мультфильма. Здесь все сияет, наливается румянцем, радует взор.
Главная ересь «Верст» — в диалогах. Немыслимое дело: ни одна фраза и отдаленно не напоминает лозунг. Никто не грезит о счастливом будущем, никто не пугает тем, что вот здесь, вот сейчас решается судьба революции.
«Заступник» не назовешь изысканным развлечением, он просто скроен, по-стариковски не в курсе актуальных трендов и идеологических завоеваний последних лет.
«Дать дуба в округе Юба» сложно назвать политическим высказыванием, но актуальной повестке он, безусловно, не чужд.
Не хватает огня, огня. Того самого огня — интеллектуального, сексуального, психоделического,- который «маленькие солдаты» из тусовок 1980-х призывали себе на голову, забыв, «что они бумажные».
Тем не менее идти на «Садако» в кино все-таки стоит. Со времен Великой депрессии в 30-х и заскоков рейганомики в 80-х человечество еще не придумало лучшей терапии от окружающей безнадеги, карантинов и кризисов, чем фильм ужасов, пусть даже и не самый удачный.
«Назад в будущее» — это фильм-праздник, постмодернистский парк аттракционов, который тащит зрителя от американских горок к каруселям, а оттуда — к тиру и караоке.
В сущности, «Папа» — фильм о том, как Германика пытается стать главой семьи, но остается девочкой-подростком, вальяжно обозленной на весь мир.
Так что же сделало сериал со схематичной комиксовой структурой нынешним хитом «Нетфликса»? Мысль о том, что одиночество — не порок, а способность прожить одному — суперсила.
Своей мужественно-беспечной документальной интонацией и трогательно запечатленными бытовыми сценками отдаленно напоминающий «Мужей» Джона Кассаветеса, фильм Томаса Винтерберга, конечно, не идеален, но в нем есть обаяние предельно несовременного кино, имеющего смелость плевать на актуальные тенденции.
Отец в завораживающе отвратительных шедеврах на тему мутаций человеческого тела предрекал эру техногенного, ползучего, вязкого апокалипсиса. Сын довольствуется обрезками как пленки с монтажного стола отца, так и его некогда революционных идей.
Михаил Сегал не в первый раз примеряется к жанру сатирической комедии, но можно сказать, что впервые она ему по-настоящему удалась.
У этого режиссера есть довольно редкий дар выстраивать истории по совершенно детективным лекалам — но так, что загадкой оказываются не сюжетные повороты, а неожиданности, парадоксы и в конечном итоге некое откровение, удивиться которому можно, только проследовав через все озарения и сомнения размышляющего.
Снявший этот гимн вымирающим видам (собирательным образом героев становится птица дронт, лекцию о которой Бертран слушает в зоомузее) дуэт комедиографов Бенуа Делепина и Гюстава Керверна давно иронизирует над посткапиталистическим идиотизмом системы.
С такой оперативностью на новостную повестку в отечественном кино еще никогда никто не реагировал.
Голос самого автора спокоен и нейтрален, так же как стерильные интерьеры словно бы съемных квартир или гостиничных номеров, в которых из фильма в фильм обитают его герои, а сентиментальность и бесконечное терпение камеры способны пробудить сочувствие даже к нелепым хорохорящимся мужчинам.
Фильм показывает, что исследовать историю и восстанавливать справедливость — это захватывающе интересно.
Чтобы пойти вслед за этим Иденом на дно морское, нужно быть в меру сентиментальным, нужно любить солнце на закате, а себя в молодости, нужно помнить цвет утраченного воздуха и сомневаться в принятых когда-то решениях.
Для «чернухи» в «Чиках» слишком много солнца, много зелени, много блеска. Оганесяну и его соавторам нравится работать с деталями, героями второго и третьего плана, выписывать какие-то секундные ситуации, пугать и веселить. Это кино щедро сделано.
Стиль шведского минималиста Роя Андерссона узнается безошибочно: статичная камера, тихие герои, иногда глядящие в камеру, угрюмый юмор, внезапные абсурдистские экскурсы в историю, абсолютное равноправие даже самых невзрачных персонажей, даже самых мелких событий.
У фильма есть решающий довод в свою пользу, который озвучивает Таня ближе к финалу: «У меня есть душа и сердце, и оно большое». На это возразить нечего.
Что ценно, от любования добротно нарисованным монстром фильм робко переходит к социальным обобщениям и метафорам.