Маттео Гарроне вновь рассказывает страшную сказку — но на этот раз в Италии наших дней.
Трудно осудить фильм, так мастерски декларирующий собственную бессмысленность, но точно нельзя отказать ему в изобретательности. «Дэдпул 2» — весёлый праздник произвола.
Спайку Ли не хватает дистанции, и хоть «Чёрного клановца» продюсировал вундеркинд Джордан Пил, автор хита «Прочь», иронии тут мало, а плакатной риторики через край.
Триер на полном серьёзе использует попурри из чужих великих образов как цирковые ходули, чтобы набившее уже оскомину жанровое хулиганство возвысилось до уровня апокалиптического религиозного откровения. Плохая мина при хорошей игре, оперный замах для опереточного удара. Здравствуй, грусть, прощай, молодость. Искренне жаль.
«Счастливый Лазарь» — история про святость и плутовство; каждый крупный план здесь — икона, каждый средний план — деревенская живопись, а каждый общий план — приглашение в космос.
Вкус к трагедии у поляков развит не меньше, чем у немцев, финал «Холодной войны» потрясает, никаких полумер, недаром Павликовский опять снимает в ч/б
Никого не жалко, никого, ни тебя, ни меня, ни его. Зато это редкий в стерильной и регламентированной кинематографической пустыне фильм, где главный герой курит.
Так обычно белые люди снимают этнографические зарисовки о малых народностях, с той лишь разницей, что в роли туриста теперь как раз неевропеец. С детской непосредственностью и восторгом он заполняет кадр махами раздетыми и одетыми, суровыми кабальерос и прочей ширпотреб-экзотикой, а где-то вдалеке к земле клонится солнце.
По сути это фильм-катастрофа, наполненный мрачной романтикой. Метафора жизни и смерти, очищенная от всего наносного. Потусторонний флёр, сопутствующий в принципе рядовому сюжету, существует благодаря особому мастерству в изображении двух стихий — воды и воздуха.
В этом фильме Вартанов словно «вызывает самую душу» гения. В это стоит поверить. И тогда «последняя» — не знак конечности, это вечность, это движение без конца. Каждый шедевр, созданный Параджановым, — как новая весна, новое рождение. Он снова и снова переживал эту весну, как расцветающий гранат.
Бозон не разыгрывает социальную драму и даже не ставит ребром иммигрантский вопрос: ведь у него арабский студент издевается над немолодой белой женщиной. (Ну и что? Потом они становятся друзьями.) Бозона интересует совсем другое — природа педагогики.
Выпустив «Лицо», режиссёр показала, что теперь её фильмам доступно всё.
Кажется, что желание объясниться городу в своём чувстве руководило Озпетеком больше, чем желание рассказать внятную историю своей героини. Она — часть неапольского духа, то, что мы можем увидеть, лишь слегка приподняв пелену. Тогда как живопись, архитектура, скульптура — куда более очевидные зрителю герои. Они единственные, кто однозначно реальны.
«Турецкое седло» — фильм, цепляющий своей актуальностью вопреки. Его жутковатая очарованность рефреном бытовых дел, рутинностью «смерти за работой» только сильнее оттеняет бессмысленность наблюдения как способа отвлечься от жизни.
«Не в себе» производит впечатление неважной и необязательной работы прежде всего для самого режиссёра. Может, такое у него сейчас настроение.
Вместо внешних событий и сюжета как такового тут цветёт внутренняя жизнь, и враг, с которым имеет дело Джо, тоже внутри. Сама кинематографическая материя вывернута наизнанку, и нам дана поразительная возможность не то чтобы «поглядеть на мир глазами героя», а скорее почувствовать его развороченное нутро и пульсирующую непреходящую боль.
Это фильм не для поклонников классического Долана, но он должен ему навербовать новых союзников. Думаю, что если говорить о некоем таком… смысле просмотра, о каком-то итоге, который может быть после этого фильма, то этот фильм может заставить нас задуматься о том, что мы такое. Как мы живем свою жизнь и где мы выигрываем, а где проигрываем.
Долгий путь привёл одинокий авторский голос, добрый ко всем, кто застрял на обочине жизни, к действительно особенному фильму, который перенесёт вас в утерянный мир босоногого детства и долго ещё будет перекатываться в памяти, как любимая шипучая конфетка.
Если метафора погружения, несмотря на всю назидательную очевидность, выполняет свою функцию на протяжении всего фильма, то философское осмысление темы насилия над человеком (над планетой, кстати, тоже) на ее фоне оказывается абсолютной фикцией. И дело тут не в периодически возникающих разрывах в драматургии, а в неубедительных образах главных злодеев
Главное, что удалось Грёнингу — найти невероятно выразительный образ для простой и печальной истины: несовершенство этого мира является его основным достоинством — неумолимое время всё спишет и залечит, а если нет — всегда можно прервать его ход. И в этом надежда.
Фильм — наглядная демонстрация того, как аккумулируется и растет в человеке энергия, которой суждено обернуться взрывом, после которого жертвы и агрессоры могут поменяться местами.
Наверное, это неудивительно, что на семь миллиардов человек в мире нашёлся-таки один, решивший снять такое кино — немного странно, что он оказался норвежцем, но, что ж поделаешь, Брейвик тоже вырос в приличной семье.
Не стоит ломать копья за достоверность и фактологию. Эта история не про Довлатова, а про любого человека большого таланта, чья судьба, так получилось, оказалась во власти серых бездарностей. Их не убедить ни словом, ни делом.
«Остров собак» здорово портит настроение, только вот, сразу не поймёшь, чем. Может быть, правда, Андерсону стоило придумать эту историю чуть раньше? Потому что сейчас, за всей её позитивной моралью, за всей добродушной симметрией кадра невозможно не увидеть мужчину под пятьдесят, пытающегося продлить молодость, играя в ребенка.
Безусловно, это очень смешное кино, моментально расхватанное на цитаты. Но позвольте, разве мало в истории кинематографа лент, снабдивших публику уморительным вокабуляром на все случаи жизни? Отнюдь. Секрет Лебовски в другом. Прежде чем стать смешным, необходимо стать грустным.
