Это сериал про то, как в солнечном Лос-Анджелесе очень красивые люди немного страдают, а потом у них все получается — на что здесь жаловаться? Много смешного, у персонажей старшего возраста роли выписаны заметно получше, но и молодежь обаятельная. Регулярно кто‑нибудь начинает заламывать руки словно и вправду оказался в развесистой голливудской мелодраме тех лет. Сто шуток про члены. Джим Парсонс исполняет «танец семи покрывал».
Джервис теряет чувство меры из‑за своей полной убежденности, что ему есть что сказать. Но, кажется, не формулирует ничего убедительного и сверхоригинального, кроме едких комментариев.
Отличия от «Чужого», его многочисленных респектабельных детей и совсем уж бесчисленных бедных родственников категории Б, на первый взгляд, косметические. Даже сам паразит выглядит неуловимо знакомо, как давно не виденный одноклассник. В общих чертах сразу понятно, что откуда вылезет и чем сердце успокоится.
С точки зрения визуала, «Защищая Джейкоба» очень хочет походить на Финчера. Меланхоличное интро, неподвижная камера, акцент на отражениях и блеклая цветовая палитра. Однако эта мимикрия слегка убаюкивает. Особенно если учитывать, что весь саспенс кроется в нервных переглядках и недомолвках.
Можно не вкладывать никакие смыслы и просто смотреть этот фильм как захватывающий хоррор-аттракцион.
«Последний министр» производит впечатление добротного нормкора, но не более того.
Беря во внимание высокий уровень российского шовинизма и мизогинизма, можно предположить, что сериалу хватит сатирического запала ни на одну серию (ну и хорошо).
Хайд создает яркую, динамичную картинку, в которой праздник сменяется драмой, красота — болью, иллюзии — правдой жизни. Глубины добавляют метафоры.
Линделофа и компанию, как и его антигероев (и как и Хиллари Клинтон), подводит самодовольство, безудержная вера в собственную крутизну. Но это живое и уж точно не скучное кино, а тема физической ответственности за комментарии в интернете, судя по комментариям в интернете, еще явно не исчерпала свой потенциал.
Не самый, может быть, удивительный, но по-книжному увлекательный, сделанный на высочайшем уровне и повсеместно актуальный сериал.
Бывают фильмы просто неудачные, а бывают фильмы, на которых хочется вырвать себе глаз и бросить его в экран; «Бладшот» ближе ко второму.
Слоукор-сайфай для ценителей Тарковского.
Гарроне мастерски справляется с задачей проиллюстрировать сказку так, чтобы не задушить ее спецэффектами, но и не превратить совсем в театр. И грим, и декорации выглядят потрясающе — и нарочито фантастически, и в то же время пугающе реалистично.
Почти сто лет разных экранизаций и трактовок бессмертного образа, придуманного Уэллсом, закончились смазливым богатым психопатом из телевизионного триллера, и юниверсаловская «вселенная монстров» зависла на сообщении, что в культурном климате 2020-го главный и единственный монстр — это неудачный бойфренд.
Кому как не Атталю снимать жену в рентгеновском, всепроникающем стиле. Но их отношения на экране так же скучны и поверхностны, как у рядовой супружеской пары, прожившей тридцать лет вместе. И в этом жестокая правда жизни.
То же самое и в мультфильме «Вперед»: герои воскрешают отца для того, чтобы окончательно похоронить, обняться на поминках и помириться друг с другом. «Пиксар» не стеснялся иметь дело с одиночеством и смертью и раньше, но в этот раз совсем не боится напугать детвору.
Когда язык свиста, родившийся на острове в Атлантическом океане, разносится над суровым пейзажем Бухареста — это смешно, но в то же время и не очень. В той причудливой реальности, в которой все мы живем последние десятилетия, возможно, это вообще нормально.
И «Лед-2» — это, конечно, не просто сиквел, а вариация, фантазийная поп-сюита на тему любви. Цифра 2 в названии — это и вторая жизнь хоккеиста Горина, и два судьбоносных конька, и пара отца и бабушки, которая воспитывает маленькую Надю вопреки всему.
Оттого непонятна радость тех, кто приветствует растворение в мейнстримном анамнезе Жоры Крыжовникова, который давно уже вырос для того, чтобы создавать свои не такие сжиженные проекты. А пока получается, что у нас и песни в киномюзикле все еще не авторские (опираются на хиты прошлых лет), и автору по-прежнему приходится выступать режиссером караоке не своих мелодий.
То, что харассмент — это плохо, уже вроде бы не требует подробной расшифровки. А какой‑то более сложный разговор — скажем, о мере вины тех же Карлсон и Келли, годами молчавших о происходящем вокруг, пока им это было удобно — фильм всерьез заводить боится.
Стэнли, как быстро становится ясно, — идеальный режиссер для такой психоделической фантастики, поскольку навсегда застрял где‑то в эпохе ее расцвета. Фильм с его синтезаторами, безумной палитрой, тревожным лесом, нежным сатанизмом и диким боди-хоррором напоминает то Карпентера, то Кроненберга, то поточные би-муви-фабрики Роджера Кормана.
Бывший заключенный, только что танцевавший на провинциальном дискаче под веществами, становится тем человеком, с кем можно поговорить о слабостях. Как искупить вину перед ребенком, которого наказываешь подзатыльниками «время от времени»? «Погуляйте, покатайтесь на великах — вот ваше покаяние», — слова, которые слишком редко звучат в настоящих церквях.
Но по мере того, как фильм набирает обороты, задорного панка в нем становится все меньше, а тупого, агрессивного, прошедшего бесчисленные студийные согласования и от того еще более отталкивающего нигилизма — все больше.
После этого фильма вы с высокой вероятностью перестанете, вслед за главным героем, пользоваться тефлоновыми скороводками — если не из страха умереть раньше времени (их вроде бы стали делать получше), то из принципа. Поэтому подумайте три раза: кино все-таки не то чтобы великое, а сковородка с антипригарным покрытием — вещь в хозяйстве полезная.
Но все это не очень существенно, если относиться к фильму правильно: не как к роману Толстого, который способен сообщить нам какую‑то новую правду о состоянии человека на войне, а как к «Безумному Максу». «1917» — по большей части захватывающее, местами грандиозное зрелище; все же чуть больше, чем просто «техническое достижение».
