В пяти сюжетах, составляющих панораму быта исландских конезаводчиков, Бенедикт Эрлингссон рассказывает об этом так обстоятельно и с таким удовольствием, что уже через десять минут после открывающих титров хочется посоветовать это кино всем друзьям и знакомым — чтобы они тоже его посмотрели, перестав хотя бы на пару часов тревожиться о тяготах собственного бытия.
В целом получается не фильм даже, а стихи. Стихи, было когда-то сказано, это такой особенный способ красиво излагать банальные истины, без которых ломается человеческое в человеке.
Кошта не повторяется, но, пожалуй, не идет он и в новом направлении, следуя за своим героем до конца и находя его там, где и положено — в желтом доме. Под сенью «революции гвоздик». И сам Вентура напоминает уже не Эдипа, и не короля Лира, а скорее призрака отца Гамлета
Культура, свет, любовь, красота — все это для Эжена Грина священно — в очередной раз ускользают от банальности экрана, преломляясь в действительно возвышенную мудрость, способную спасти и вернуть потерянный смысл. Присутствие есть присутствие, это данность Эжена Грина. За ночью будет свет.
Дэвид Финчер препарирует институт современного брака с беспристрастностью человека, давно прошедшего этап чувств, мыслей и взаимных обвинений. Он счищает с этой луковицы слой за слоем, не имея уже восприимчивости к ее слезоточивым парам.
Фильм Карбона во время просмотра может вызвать ассоциации с «Возвращением» Андрея Звягинцева, но в отличие от него, «Не смейтесь мне в лицо» — кино просветляющее.
«Исчезнувшая» — замечательно холодный, даже стерильный фильм, который не навязывается зрителю, а, напротив, ускользает от него.
Кошта по-прежнему ткёт свой фильм из подлинных историй, но их исполнение — ещё более условное, чем в прежних его картинах. Кадры почти абстрактны — их края затемнены, в пространстве высвечены детали…
Легкость фильма в его почти декларативном настроении, интонации, с которой преподнесен конфликт. Герои играют роли полностью противоположные желаемым.
Задача зрителя — стать монахом, напряжением тела и разума хотя бы на 50 минут, которые идёт «Путешествие на Запад», приблизиться к опыту медитации.
Во-первых, «Дом на Трубной» это комедия. Во-вторых, комедия очень смешная. Более того, даже слово «комедия» не может толком передать бесконечную смену сценок, героев и положений. Больше всего фильм напоминает юмористическую прозу 20-х годов, вроде романов Ильфа и Петрова…
Азию Ардженто, конечно, трудно назвать большим режиссером, но конкретно по части терапевтической психодрамы ей равных нет.
Известно, что «Голубя» не взяли в Каннский конкурс с формулировкой «он повторяется», и этот фильм — хороший повод подумать о возможности авторского существования без компромиссов, без желания подстроиться и понравиться, без необходимости поторопиться с монтажем к очередному фестивалю; и море повторяется, и закат повторяется.
«Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына» — действительно, синхронны самому смелому и живому кинематографу последнего времени.
Главная загадка «Зимней спячки» — как Нури Бильге Джейлану удается держать напряжение, показывая историю, в которой ничего не происходит.
Новый фильм Джошуа Оппенгеймера «Взгляд тишины», смонтированный на том же индонезийском материале, что и «Акт убийства», вышел лучше…
… Человек так жалок, несчастен и слаб, так порабощен своим подсознанием и неотрефлексированными комплексами, что будет до бесконечности убивать и мучить другого — а морали здесь не будет, мораль не изменит ничего.
Но, увы, «Пало-Альто» недостаточно остроумный, чтобы стать новыми «16 свечами», и недостаточно бунтарский, чтобы показаться, к примеру, новым «Последним киносеансом».
Наверно, Лав Диас мог бы снять столько же фильмов, сколько есть на Филиппинах деревень и островов. Главное свойство его кинематографа — не эпических масштабов изображение трагедии, а умение находить тайное в мире, вглядываться в его красоту.
Чудеса современной науки добрались и до кино. «Превосходство» — продукт гибридизации, совмещения несовместимых вроде бы основ, эксперимент рискованный и амбициозный.
«Срок» — это кино про власть, про жажду власти. Герои много говорят о ней, но настоящая власть в руках ни у кого из вышеперечисленных (включая последнего). Настоящая власть — в монтажной, где из событий, в которые были вовлечены десятки тысяч, три автора лепят то, что захотелось вылепить им.
В результате, фильм открыт для трактовок и оставляет после себя ощущение тягучей, как набегающая и отступающая волна, звенящей в ушах противоречивой тоски человеческой жизни, наполненной одновременно безразличием к ближнему и попытками бдительно отследить его судьбу, когда его уже нет рядом. Вопреки тому, что фильм показывает, как легко беспамятство проникает в нашу жизнь, сам он запоминается надолго.
Можно воспринимать это как сексизм, что наверняка делают многие зрители, а можно — как неизменный авторский почерк и кредо художника. «Добро пожаловать в Нью-Йорк» не стал исключением.
Увы, по мере того как мозг главного героя набирает все более волнующие обороты, фильм стремительно глупеет, дико извиняется за первоначальную заумь, трещит по швам, разваливается на отдельные яркие картинки, отчаянно мечется в поисках целевой аудитории.
Фильм британского левака снятый об ирландском коммунисте неожиданно вступил в диалог с матрицей русской жизни.
