В конце концов изнурённый этим изрядно затянутым балаганом зритель с облегчением поприветствует даже уморительно наивную развязку в духе подросткового фэнтези.
Фирменная монотонность происходящего на экране заставляет заподозрить, что такое кино нужно смотреть с перерывами, возвращаясь к сеансу, как к любимой, но необъятной книге о бесконечности пустоты.
Это необыкновенно серьезно и необыкновенно волнующе — во многом совершенная стилизация под лучшие образцы кино 70-х, почти не уступающая им по силе воздействия. Такие фильмы делают историю кино и мирового сообщества.
Первый опыт известного режиссера в анимации, и он несомненно внес в искусство рисованных фильмов свою ноту. Вполне расхожий в игровом кино сюжет освобождается от всего лишнего и обретает ту чистоту линий, незамутненность эмоций, ясность акцентов и свободу авторской фантазии, какие в обычном кино невозможны.
На просмотре не скучаешь ни минуты, и в этом смысле изобретательность и мастерство режиссера можно считать виртуозными.
Долан уже на заре своей режиссерской карьеры устами своего «лирического героя» озвучил самый главный из занимающих его вопросов: «Почему же я такой особенный?». Эту загадку, судя по всем дальнейшим фильмам Ксавье, он до сих пор разрешить не смог, но отступать никак не намерен. Невзирая на то, что количество желающих выяснить это вместе с ним заметно сокращается.
Кроме того, вопреки ожиданиям, барышень — обладательниц приятных, опять же, экстерьеров — тут едят гораздо реже, чем мужчин (Квентину Тарантино на заметку). Воистину, с какой стороны ни глянь, в какой бок ни ткни — прекрасное кино.
Бразильская потусторонщина оперирует ровно теми же приемами, что и типичная американская и какая угодно другая: хрустит суставами, прыгает из темных углов, насылает жуткие галлюцинации.
Мы все понимаем. И вместе с тем вынуждены признать, что каждая вторая из сонма абсолютно идиотских шуток оказывает должное воздействие на расслабленный (обязательное условие!) организм. Как и остальное, включая примитивнейшую драматургию.
Угадать, куда понесёт мастера неадекватного кино Квентина Дюпьё в следующий раз, невозможно, но ждать его мы точно будем с нетерпением, ведь его работы с каждым разом очевидно становятся всё целостнее и остроумнее.
Убеждённый ретроград отказывается прощаться с шестидесятыми, которые всё ещё продолжаются в его удивительной голове. И наблюдать за этим магическим процессом — любо-дорого.
Это кино открыто для критики и безоружно перед ней — но если у критика есть отзывчивая душа, он уже обезврежен: невозможно противостоять чистейшей любви и искать на этом солнце пятна — это было бы бессовестно и глупо.
Конечно, с точки зрения приученного к перегруженной детализированными текстурами заокеанской продукции многое здесь выглядит бедненько, косенько и угловатенько, но только законченный циник, лишённый всякого чувства прекрасного, не найдёт в этом особого обаяния.
Неброский сюжет размазан тонким слоем по толстому пласту зарисовок из жизни маргинального Китая.
На первый взгляд — та же классическая драма, но вдруг то лапы ломит, то хвост отваливается. Зато актуальность повысилась. До свидания, ваша дочь, Тетя Шекспир.
Стерильный, сделанный по ГОСТу непритязательный псевдобайопик о том, что, мол, талант-то талантом, а вот песни хорошие писать мог только Пол МакКартни и ко. Плебеям — любовь, селебритис — «ядовитая чаша успеха». Let It Be, товарищи.
Ну, во-первых, это красиво. Действительно красиво, порой — до неприличия.
Наркотики, предательство, месть, перегоревшие лампочки, невероятные приключения поваров, армяне, опять же. Ух! Трудно остаться разочарованным.
Удивительное дело: этот неровный, угловато-крючковатый спектакль прорывается в разум и чувства пронзительной честностью, давно не доступной классической «Жизели».
Таким вот образом русофобия из острой формы, как при Порошенко, переходит в хроническую, протекая тихо и порой — почти незаметно (это состояние украинского общества — с менее явными симптомами — уже наблюдалось при Кучме и Януковиче).
Хотя и топтаться на месте, раз за разом предлагая зрителю пёстрые наборы поп-культурных отсылок, вкрапления старомодного ужастика и переосмысление классических фабул с крепкой увлекательной режиссурой, шоураннеры, видимо, устали.
С учётом того, что мастерство написания блестящих реплик в духе сериала с его феерически неполиткорректным хлёстким юмором Милча за это время не оставило, всех, кому был дорог сериал, обязательно переживёт несколько приступов благодатной ностальгии.
Как-то так видится здесь путь в лучший мир: беднота должна стать сознательной, положиться на себя, упорно самосовершенствоваться — и тогда заживем. Звучит как утопия, и все прекрасно понимают, что это утопия.
Единая интонация рассказчика — неторопливого и обстоятельного — придает стилевую монотонность диалогам, для экрана слишком литературным, нарочито афористичным: кино как живые иллюстрации к тексту.
«Стокгольм» даже не пытается быть комментарием — хоть бы и ироничным — к удивительному психологическому феномену и казусу, удачно его проиллюстрировавшему. Это просто не очень сбалансированный фарс с симпатичными исполнителями, которым большую часть времени приходится кривляться и строить из себя милых лопухов в беде. А такого и без менее многообещающих вывесок нынче пруд пруди.
