Для режиссера-абсурдиста кульминация вышла слишком обычной и скучной.
Смена ценностных ориентиров и стремление к модернизации общественной жизни — далеко не новая концепция в политике Казахстана, о чем, вероятно, и хочет подспудно заявить режиссер, перекидывая зрителя от высокопарных речей к фарсу и обратно.
В последнем фильме Гаспара Ноэ в достатке горечи, он может быть страшным и даже жутким — и все же остается в этом фильме какая-то еще нота. Может, принятия; может — спокойствия. Потому что, когда нельзя притвориться, что все нормально, остается только дать жизни идти своим чередом — и жить эту жизнь до конца.
Кроненберг часто оканчивал фильмы резко, почти обрывал, как будто ставил в конце предложения точку с запятой. Здесь, кажется, стоит иной знак — тире, подразумевающее паузу, окончание одной мысли и одновременно ее уточнение-продолжение сразу после.
По соседству с ложью здесь живет надежда на светлое будущее, между строк проскальзывает театральщина в замкнутых пространствах, а люди носят маски и для всех вокруг это — норма вещей. Эти множественные миры и составляют ткань «Другого имени», рождая новую вселенную неординарного, пусть и шероховатого, дебюта.
В сущности, Хадзихалилович и ее соавтор Джон Кокс, писавший, помимо «Эволюции», фильм-приговор Клер Дени «Высшее общество» (2018), изучают живучесть кафкианского кроя. Сколько фантомов XX века туда поместится? Какова наименьшая частица бюрократического «замка»? Как проснуться однажды утром после беспокойного сна?
Увы, Гарленд сводит к бинарным числам представления о неравноправии между полами.
Ардженто снял добротный, но отнюдь не претенциозный триллер, старомодный и не лишенный ностальгического обаяния. Перед нами не громкое возвращение к вершинам славы, а скорее прощальное письмо, элегия мастера, который закончил то, что должен был сделать давным-давно.
Чудотворец Ян не обладает даром любви и прощения — но они есть у Франтишека, и поэтому финал, несмотря на весь драматизм, оставляет неоднозначное ощущение и немало вопросов. Кажется, именно к этому стремилась Агнешка Холланд.
«Главная роль» под завязку наполнена гэгами, порой столь нарочито предсказуемыми, что пересказ их станет спойлером только для совсем уж неискушенного зрителя. Впрочем, это не делает их менее уморительными.
В эпоху тревожных перемен требовать чего-то от сериала с таким посылом не хочется — тут можно зачесть и благую интенцию, а детали обсудить потом, в более здоровое время.
В сегодняшней России «Ника» смотрится гораздо болезненнее, чем наверняка предполагали авторы.
Посмотрите лучше, как прекрасно эта пара — «Зеркало для героя»/«День сурка» — иллюстрирует отличие художественных поисков двух кинематографий. Ход один и тот же, но как по-разному распорядились богатством. Там получилась духоподъемная и очень зрительская комедия о том, что рутина не приговор. У нас — жуткая притча об отягощении историей.
Это кино обнажает внутренние переживания человека с посттравматическим синдромом и работу искалеченной в экстремальных условиях психики.
В фильме «Просто герой» режиссеру Федору Ермошину удается раскрыть «чеченскую» тему, не показывая боевых действий. Его протагонист не похож на Данилу Багрова или Ивана Ермакова из балабановских «Брата» и «Войны». Он не мифологическая фигура и не супергерой, а обычный человек.
Михеев снимает фильм про Ию, но, в сущности, говорит о вещах более общих — провинциальной свадьбе, девичьей доле и первой близости, произошедшей «не по любви».
Название фильма — «Я дома» — уже не вызывает ассоциации с ностальгией по родным местам, в которых мы бывали в детстве. Дом здесь становится местом, откуда хочется поскорее вырваться и, вероятно, больше никогда не возвращаться.
Размышления об игре, показухе и «настоящей реальности» — ключевая часть картины.
Возможно, именно благодаря «Острову» как метафоре жизни в России зрители (преимущественно русскоязычные) наконец увидят, каково это — жить в мире деактивированного критического мышления, без возможности связать причину и следствие.
Сейчас в программе «Артдока» фильм «Куда мы едем?» показался посланием человеку неактуальным. И хотя вопрос остается ранящим или безответным, задавать его все равно приходится.
И все-таки церковные песнопения за кадром да поминание Иова невпопад создают подобие нравоучительного крена, вступающего в противоречие с исходной безжалостностью.
Таков вампиризм в складках Солт-Лейк-Сити, где пить кровь совсем уж не богоугодно. И хотя Джонатан Куартас не указывает точную координату и тем более не поминает мормонов, дуализм Иисуса и Дракулы витает в воздухе.
Такая композиция приглашает к простой рифме — сравнению многоэтажных комплексов с диким цветением, будто бы и дома пробились сквозь землю сами собой, без цели и по случайности.
Сыграна, оформлена и снята картина дель Торо изумительно. «Аллею кошмаров» нужно видеть на большом экране, ее магия никак не выдержит испытание ноутбуком и даже плазменной панелью.
Ностальгическая калифорнийская лав-стори, разворачивающаяся на фоне 70-х, способна уклониться от всех зрительских ожиданий, остаться частично непонятой и неразгаданной и вместе с тем в чем-то оказаться близкой каждому.
