В мире фильма, построенного по мотивам философии Штейнера, если бог и возможен, то он обязательно окажется диджеем.
Примерно о том и весь альманах: ну да, жизнь тут бедная, инженеры работают таксистами, национальный лидер малость не в себе, зато девушки и танцы красивы и горячи. Особенно если хлебнуть рому.
Отличия же не столько сближают ремейк с рассказом Филипа Дика, который служил первоисточником, сколько отсылают к любимым темам и образам авторов.
От неминуемого обвинения в безвкусице и эстетизации насилия спасает картину, как это ни странно, Кристиан Бэйл, которому здесь наконец-то представилась возможность развернуться в полную силу. Игра Бэйла, пожалуй, единственное, ради чего стоит вытерпеть растянутое на два с половиной часа мучение до конца.
Мир, по Солондзу, плох настолько, что сочувствие в нем может вызвать даже малоприятный лузер, если в нем есть хотя бы что-то живое.
Просмеявшись полтора часа, выходишь с четким ощущением, что только что посмотрел самый смешной фильм года, ну или первой его половины
Визуально выигрышный контраст: большинству зрителей знакома Америка небоскребов Нью-Йорка и Чикаго, пляжей Флориды и Калифорнии, а рядом живут люди, которые из всех плодов технического прогресса принимают только полезный в сельском хозяйстве трактор.
К счастью, несмотря на очевидную социальную заостренность, «Кубатон» — не агитка в духе «два мира, две морали». Но, хотя шведский продюсер Миклес здесь некто вроде злого гения, его соотечественник и приятель Даниэль Фриделл не рисует социалистическую Кубу одними радужными красками.
Самому фильму, впрочем, катастрофа в воздухе не грозит: два часа команда усердно изображает работу двигателя и всех систем на борту муляжа летательного аппарата.
Верный себе Нолан растягивает хронометраж пафосными монологами о противлении злу силой, а голову Марион Котийар — заточенной под гигантские экраны картинкой. Адепты хаоса при этом, как ни крути, выходят более интересными, но это привычный расклад. Злодеи разнообразны и ярки в своей экзальтированности.
Оммаж режиссеру, естественно, должен быть похож на его лучшие фильмы. Любой поклонник может с легкостью перечислить все, что делает лучшие работы Вуди Аллена именно работами Вуди Аллена.
Скучные разговоры? Но эффект бабочки заключается не в том, что грянет буря, а в том, что в бесконечном потоке информации нет ключевых сообщений: важно все и ничего.
Тут, правда, хочется спросить: а не перебарщивает ли сценарист с диапазоном способностей, которыми то ли обладает, то ли нет герой де Ниро?
Лента Феррары встраивается в ряд апокалиптических картин последних двух лет, но обнаруживает более всего общего с главной — с «Меланхолией» Ларса фон Триера. Обостренное внимание к деталям — не появление нового, но состояние, в котором приглядываешься к тому, что всегда было рядом. В этом и принципиальное отличие Феррары от Триера. Триер снимает про вселенную внутри, Феррара — про обычных людей перед лицом Вселенной.
Чтобы передать основное настроение этого апокалиптического роуд-муви — тоску по бренной красоте этого мира, с которой рано или поздно нужно будет расстаться каждому (в фильме она представлена поэтичными ландшафтами и ностальгической музыкой поп-групп 70-х), вполне хватило бы и простого крупного плана лица актрисы, по которому катится единственная прощальная слеза.
Несмотря на заключительный «твист», экранизация «Лиссабонских тайн» неизбежно бы стала пусть и хитрым, но все же сериальным «мылом» — будь ее режиссером не маргинал Руис, декларирующий приоритет формы над содержанием, а кто-нибудь другой.
Начали, раскачались, пошумели, закончили, и хватит: к четвертому фильму герои уже оказываются в доме престарелых и пытаются вспоминать старые добрые времена перед полупустыми кинозалами.
Именно такого эффекта и хотел добиться автор — чтобы мы воспринимали «Войну» не как прославленных героев искусства, не как, упаси Бог, икон оппозиции, а как людей, которые любят дело, друга, супруга, детей и вообще ничего не боятся.
Ужасно печально, что самый модный сценарист Голливуда вместо хорошего сериала создал эдакую картонную тантамореску с дырками вместо лиц.
Сильной стороной «Железного неба» стал сценарий, в котором практически нет ничего лишнего, а развешанные по сцене ружья стреляют исключительно вовремя и в нужном направлении — в полном соответствии с заветами Чехова.
Думается, с задачей сделать супергероя более современным и актуальным Уэбб справился. Нервозный красавец с чувственными губами и блестящими не от ветра глазами в духе «Сумерек» — образцовая ролевая модель типичного старшеклассника сегодняшнего дня. Как точно замечает один из прохожих в фильме: «Никакой он не мститель, он анархист».
Несмотря на наличие нескольких историй и кучу знакомых лиц, самые смешные сцены в «Римских приключениях» Аллен приберег для себя. Он снова готов шутить про секс и смерть.
На тех, кто не успел посмотреть экспозицию в «Гараже», нынешняя картина, должно быть, произведет огромное впечатление. Но, быть может, еще большее — не тех, кто на ней побывать успел, кто протискивался через два близкостоящих обнаженных тела при входе и наблюдал «реперформансы» Абрамович в исполнении добровольцев и документацию акций, которые устраивала сама Марина последние тридцать с лишним лет.
Если уж приписывать «Супер Майка» к какому-либо жанру, то ближе всего он окажется к советской производственной драме.
Зайдль и в своих художественных фильмах умеет точно воспроизводить «документальную» манеру. Вот и здесь забредший где-то на середине фильма (такова специфика ММКФ) в зал зритель минут пять стоял (сесть или даже лечь было уже негде) и смотрел на то, как Тереза гуляет по трущобам, а затем удивленно спросил: «Это что, документальное кино показывают?»
