Тот волнующий, но обделенный крупными кинофестивалями фильм — отборщиков, вероятно, ослепило полуденное деревенское солнце, — который вечно выискиваешь в параллельных программах ММКФ и иногда все-таки находишь.
«Безумие» — полуторачасовой патетичный сеанс самовнушения по тому, как отпустить прошлое, разыгранный 50-летним интеллигентом, который скрывается за куда более маскулинными (Кассетти, Воробьев) аватарами.
Почти бесконфликтный очаровательный ромком-вестерн, в кульминации которого вместо вооруженного головореза легенда жанра Джон Уэйн выходит на «дуэль» с актрисой О’Харой, гоняя ее по окрестностям в неглиже (такая неотесанная семейная терапия).
Если цветы меняют настроение, то этот фильм, увы, вгоняет в тоску.
Как и любой триллер о слабой и потому недооцененной — слепой, как в «Не дыши» или «Дождись темноты»; глухой, как в «Тишине» — жертве, «Зло» сводится к зацикленной безотказной манипуляции.
Это фильм о невозможном. О взгляде актрисы Куэлли, напоминающем грозовые тучи. О свете полуденных звезд. О танце (том же объятии) в пустой невесомости.
В первый день в Сеуле Фредди рассказывает о том, что предпочитает читать с листа, но «Возвращение» — не трепетный импровизационный этюд, а механически заученная партитура.
Все это тоскливо, как здешняя Тверская, и совсем не про романтику «Тетриса» — вместо него могла быть любая выдуманная игра.
Не считая десятиминутных титров, «Убийство» умещается в час с лишним — лучшая иллюстрация несуразности этой видеоэкскурсии по Парижу.
И пока Б. Джордан представляет себя режиссером, он проигрывает свой главный бой — актерский.
Этот фильм — немногословный, созерцательный оммаж Терренсу Малику, озвученный клауд-рэпом и призывающий к коммуникации через все те же знаки и широкие жесты.
Гаррелевский «Провозвестник» — 60 минут всепоглощающей тишины. Тяжелый, болезненный вещий сон, который снится родителям, то и дело расстилающим в кадре простынку, чтобы прилечь и забыться.
Психоделическая визуализация музыкального альбома, где восприятие слушателя (режиссера) оказывается не менее важно, чем сам трек-лист.
Гаррель — поэт мгновения, которое так и хочется продлить. И в «Поцелуях», мудром, как встреча с возрастным отцом, фильме, режиссер ставит знак равно между своей жизнью/опытом и фильмами, которые снимает по мотивам.
«Рождение» — не великий фильм, но очень болезненно честный. И любые решение, сложность герои Гарреля выхаживают, стаптывая свою обувь на тихих улицах Парижа. Если путешествия никого и не меняют, как говорил Бодлер, то они точно помогают нам думать.
«Границы» — самый бодлеровский фильм Гарреля. Меланхоличная поэма, концы заглавных букв каждого предложения которой усеяны увядшими цветами и прочими атрибутами упадка. Хоррор о бездонном мороке человеческих душ, где не остается любви, только чувство вины и сожалений.
«Любовник на день» — фильм о маленьких секретах, которые становятся больше, если их с кем-то делить.
Взбесившаяся американская критика разочарованно клеймит «65» неразвлекательным — но это и не спилберговский парк развлечений — и несмешным — а должен быть?
Второй «Шазам» — все тот же младший брат лучшего друга, который вечно таскается за вами хвостом.
Избавившись от надсмотрщика, постановщик Стахелски объявляет трехчасовой каскадерский междусобойчик, нередко эффектный, но совсем не эффективный.
Картина аккуратная во всем, кроме вольной трактовки смерти Микеланджело. Каяться приказали, а в чем — непонятно. Так и Плачидо удалось разве что слегка освежить общую культурную память, стоя напротив позолоченных музейных рам и споря с самим собой — что же на самом деле он видит на холсте.
Где-то за неувядающей эстетикой ментовских сериалов, как бетонная стена за тремя слоями обоев и выцветших газет, проглядывает короткометражка об одиночестве по обе стороны телефонных гудков. Но режиссер Михайлов с большим энтузиазмом побуждает своих героев монотонно рассказывать о том, о чем они не делятся с другими.
Есть в этом фильме моменты приземленные, знакомые и ощутимые. Но когда Холмс решает поставить своих героев перед надуманным выбором, предлагает им пройти проверку на привязанность, обаяние этого мамблкора сходит на нет.
Сентиментальная невзыскательность не позволяет «Пиратской свадьбе» быть настолько же заразительно страстной, каким поначалу кажется этот истерический марш-бросок по джунглям.
Орсону станет легче, когда он в очередной раз спасет мир. Ричи — когда он снова снимет мужчин, играющих в шахматы на доске и вне ее.
