Появись фильм еще несколько лет назад, он был бы воспринят как реликтовый осколок восьмидесятничества и мог снискать разве что тематический успех на Карловарском фестивале. Сегодня, в холодной атмосфере кризисной осени, его ностальгическая теплота согревает почти как добрый шотландский виски.
Несмотря на все потуги якутских кинематографистов примирить христианство с язычеством, последнее по итогам все равно перевешивает как более удобная и эффективная доктрина.
Главная загадка в «Призраке Красной реки» даже не в том, почему с прелестной отроковицы, проживающей в 1817 году в селении Red River в штате Теннесси, по ночам самопроизвольно сползает одеяло. Больше озадачивает, почему ее родителей согласились играть ветераны американского леденящего кровь кинематографа Дональд Сазерленд и Сиси Спейсек.
Достигнута ли в «Мертвых дочерях» эта цель — чтобы кровь беспричинно стыла в жилах, — зависит, наверное, от индивидуальной впечатлительности каждого конкретного зрителя.
Но главный просчет — это выбор Евгения Миронова на главную роль. Те, кто видел спектакль, помнят, что Райкин действительно превращался в насекомое прямо на глазах изумленной публики. Миронов до превращения не снисходит. Он так и остается не то чтобы человеком, а кинозвездой, которая ползает по полу на животе и иногда высокомерно шевелит пальцами рук и ног.
Бельгийцы едва ли не более других европейских народов склонны к крайностям: и самые жестокие, и самые слащавые фильмы последних двух десятилетий сняты именно в Бельгии. Когда же они проявляют умеренность, рождаются такие вот трагикомедии, как «Совсем один».
В спектакле по хрестоматийной пьесе много отлично придуманного. Пожалуй, нет ни одной сцены, в которой можно было бы предугадать, что случится в следующую минуту.
Никакой ошибки быть не может: если б не Пэрис Хилтон, вообще не стоило бы огород городить, и если б не Ксения Собчак, никогда бы трэш с оригинальным названием Pledge This! не был замечен нашими дистрибуторами в компостной яме, куда сваливают отходы американского кинопроизводства.
Оперный бэкграунд героинь позволил режиссеру, во-первых, продолжить сотрудничество с Еленой Образцовой (в 1999-м она впервые вышла на драмсцену в спектакле Виктюка «Антонио фон Эльба»), во-вторых, насытить звуковую среду музыкой из великих опер.
Монгольский эпос сдобрен больше не политической демагогией, направленной на демонстрацию силы, а народными мудростями безвредного характера, помогающими рядовому воину выжить в неуютных степях Внутренней Монголии. Одна такая монгольская мудрость служит эпиграфом картины: «Не презирай слабого детеныша, он может оказаться сыном тигра».
В целом милый подарок к юбилею поэта. Добротная бонбоньерка с освежающими карамельками.
Главный сюжет состоит в изящной игре с литературными мифами, в которой Бриссо большой мастак. В частности, речь идет о Викторе Гюго, чья влюбленность в собственную дочь нашла отражение в образе Козетты и других мотивах «Отверженных».
Перед нами выдержанный по стилю, профессионально выстроенный по всем компонентам фильм. Еще несколько лет назад его появление вряд ли бы удивило. Но сейчас, после инъекций тотального непрофессионализма, оно воспринимается почти как чудо.
Наверное, какой-нибудь российский боевик произвел бы во Франции такое же беспомощное впечатление, как «Адский небоскреб» — у нас.
Вот так и повзрослевшие братья Коэн, решив, что принципиально нового ничего они уже показать все равно не смогут, в конце бросают наскучившие им жанровые игры в вестерн, боевик и film noir, предоставив тем, кого это волнует, самим догадываться о возможной развязке.
Проблема смертной казни не стоит выеденного яйца по сравнению с дилеммой, которую ставит перед критиком «Жизнь Дэвида Гейла»: тварь ли я дрожащая или право имею выдать финал непонравившегося фильма?
Зарубежные аналоги — «Париж, я люблю тебя» и «Нью-Йорк, я люблю тебя» — несколько сбили с толку изрядную часть участников проекта про любовь к Москве, решивших, что если вкратце изобразить некое подобие любви между мужчиной и женщиной, а на заднем плане вклеить нарядную открытку с популярным московским видом, то задание можно считать выполненным.
Как и во всяком авторском кино, его главный герой сам автор, а не персонажи — фигуры достаточно условные. И если речь заходит о «конце века», это конец по Лопушанскому, который может тянуться еще бесконечно долго. В том числе и давно объявленный конец авторского кино.
Симптоматичная фраза из пресс-релиза подчеркивает, что фильм не разменивается на такие мелочи, как истории из жизни конкретных людей, а замахивается по меньшей мере на создание архетипа.
