Аллен продолжает повторять устами своих героев, словно заклинание: «Жить надо в Нью-Йорке либо вообще не жить».
Вся эта довольно шаткая конструкция не без успеха держится на плечах Бинош, играющей свою роль с тонкой нюансировкой и свойственной ей актерской и чисто женской отвагой.
Сегодня тоже не знают, в какой ряд поместить «Джокера»: одни приписывают его к левой идеологии, другие ставят в вину то, что он вписывается в настрой сторонников Дональда Трампа. На деле этот фильм выше любой политической повестки.
За исключением некоторых броских визуальных решений, и по форме, и особенно по духу это фильм Кёртиса со всеми привычными для него элементами.
Война, оккупация, голод и даже концлагеря для авторов что романа, что фильма — не более чем виньетки, вплетенные в знакомый узор, который должен приносить тихую интеллигентную радость и ни в коем случае ничем не беспокоить.
Жанр фильма — визуальный шум наподобие шума, который создает театральная массовка, изображая гул толпы; статисты наперебой твердят: «О чем говорить, если не о чем говорить».
Это очень дельторовское по духу кино — его присутствие ощущается и в сказочной интонации, и во внимании к «не таким, как все» персонажам, которых «нормальные» члены общества стараются извести за их непохожесть, и в том, как выдуманные чудовища становятся отражением ужасов реального мира.
Только благодаря Дюжардену, который абсолютно органичен даже в самой бредовой обстановке, эта конструкция не разваливается, но в ней не прибавляется ни глубины, ни оригинальности (а вот если б куртка заставила владельца не убивать, а, скажем, сортировать мусор — то-то было бы свежо!).
Режиссер, который, очевидно, не любит свою работу, снял кино о воре, так же тяготящемся своим ремеслом: что может быть гармоничнее.
То, что первый же опыт Хана получился не просто удачным, но удачным во всех отношениях, означает, что английский балет получил нового автора большой формы.
Тридцать лет спустя после «Никиты» (1990) и «Убийцы» (1993) он воплощает на экране свой любимый концепт — хрупкая девушка, превратившаяся в безжалостную машину для убийства, и делает это, все так же бесхитростно объективируя свою героиню и лишая ее всего человеческого.
Настоящих мотивов зритель так и не узнает, и эта неопределенность, постоянный тончайший зазор между сказанным вслух и подразумеваемым — один из основных приемов, на которых режиссер и автор сценария Оливье Ассаяс строит свой фильм.
Еще хуже становится, когда львы, орлы и куропатки начинают разговаривать и петь человеческими голосами. Здесь стремление к «реалистичности» окончательно загнало авторов фильма в ловушку: настоящие звери, которые танцуют и поют, выглядят попросту дико.
«Паразиты» не родились такими, их сделали такими обстоятельства и система, при которой конкурс на должность охранника может составлять 500 человек.
Остается забавный исторический анекдот с моралью «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Собственно, про то, что ловеласов обветшала слава, тоже уже все сказано.
Даже ошибки и недостатки «Дылды» в конечном счете работают на результат: фильм мог бы стать манифестом рационального перфекционизма, но образовавшиеся лакуны придают ему обаяние эстетической загадочности.
Результат получается похожим на прозу скорее Виты, чем Вирджинии: не столько изысканный, сколько манерный.
Лу Жене — женщина, но ей удивительным образом удалось сымитировать пресловутый male gaze, мужской взгляд, в котором каждая героиня фильма предстает набором грудей, волос и ягодиц, а что там творится в ее прелестной головке — дело десятое.
Возможно, искупление и раскаяние выглядели бы достоверно, если бы авторы фильма наделили девушек индивидуальностью. Но они так и остаются объектами — сначала для Мэнсона, который их губит, потом для Карлин, которая их спасает.
В общем, ни толкового разврата, ни дельного кровопролития у героев не вышло. Зато у авторов случайно получился издевательский приговор собственному фильму.
Если какой-то социальный комментарий и был задуман, то он тонет в сентиментальных сценах, для описания которых больше всего подходит сленговое словечко «милота».
Главный сюжетный ход, на котором, собственно, все строится, здесь действительно слегка отдает дешевой сенсационностью. Но отстраненный подход режиссера и игра Трине Дюрхольм, которая делает ее героиню вполне живой женщиной, а не стереотипной злодейкой из триллеров 1990-х, придают ей достаточную глубину
Фильм Лунгина выглядит освежающе некомфортным. Подвигов в нем нет, лозунгов тоже, с героями негусто, да и сама война показана занятием тяжелым, грязным и исключительно бессмысленным, причем для всех сторон конфликта.
Танец — это свобода, для гения нет границ, балет придумали французы, но энергия идет с востока. Последний тезис должны доказывать сцены танцев, и они действительно украшают фильм, в остальном до боли похожий на телесериальную продукцию канала «Россия».
«Код «Красный»», несмотря на то, что здесь есть шпионаж, любовь, секс, загадочная смерть и расщепление уранового ядра, получился похожим на пропахший нафталином телеспектакль.
