Курзель отводит публике роль свидетеля, а не участника тех исторических событий, не превращает хронику одной несложившейся революции в аттракцион.
Вашингтон стоит в «Гладиаторе», как нерушимая стена, по которой зрителю и удаётся распознать изменения, происходящие в Луции. В совместных с Мескалом сценах он выглядит по меньшей мере Понтием Пилатом, но никак не ушлым злодеем.
Для Борисова это действительно важная и поворотная роль, которая переворачивает его сложившийся образ «бандита только на первый взгляд».
В мире, где на большом экране обосновались аттракционы сильных (и часто недолговечных) эмоций и глубоких интеллектуальных переживаний, «Субстанции» удаётся усидеть на двух стульях.
Разгуливающий по безлюдным улицам тигр или взгромоздившийся на руины павлин — это сцена из эксцентрической комедии или из человеческой трагедии? У Гуань Ху они идут рука об руку — или лапку, если хотите.
По Шуману и Старку выходит, что живём мы в жутковатом триллере с прибаутками и копать до высшей справедливости можно на сотни поколений вглубь истории, а дорыть только до саблезубого тигра.
Что же, в разгар этого не в меру жаркого лета хочется даже хватить лишку и наградить «Я же говорила» лестной аналогией. Работа Эльканн напоминает «Магнолию» Пола Томаса Андерсона — те же разворачивающиеся параллельно маленькие трагедии в сумрачном лесу, хоровая сказка из одержимостей.
Наглядность и простота, с которыми сложные чувства обращаются в мультяшные шаржи-пародии, возвращают желанное чувство контроля, помогают принять свою тревогу как неотъемлемую часть личности и перестать наконец насчёт неё тревожиться.
Со страшной в своём антигуманистическом посыле историей самый массовый жанр наконец вырастает из рамок детской забавы, которой он, пусть и с фигой в кармане, притворялся слишком долго. И это уже совсем другая, безразличная, но фантастически актуальная эра.
После просмотра «Зоны интересов» возникает противоречивое чувство: с одной стороны, тему Холокоста можно закрывать, лучше уже никто не скажет, с другой, фильм Глейзера впервые убедительно доказывает, что разговоров, фильмов и книг о Холокосте не может быть слишком много, их всегда недостаточно.
Режиссёру хватило вкуса не смаковать жуткие подробности, а сосредоточиться на том, какое общество выкристаллизовалось в снегах: о чём спорили, на что надеялись и в чём черпали силы люди, выжившие там, где никакая жизнь не возможна.
Ещё один отличный пример того, как лихо корейское массовое кино упаковывает текущую повестку в жанр.
Дюпьё в этот раз подходит к выстроенной сюрреалистической коллизии с неожиданно гуманистическим посылом.
На новом витке оркестру будто бы сразу была дана команда играть кульминацию: 8 новоявленных супергероев, пространство для флешбэков в 7 тысяч лет и свежеиспечённая теория сотворения мира. Создать из этого целую вселенную за два с половиной часа не под силу даже такому Целестиалу, как Чжао.
Пространство тотальной несвободы, в которое помещает зрителя режиссёрка, ближе к финалу сильнее начинает ощущаться почти на физическом уровне.
Чем дальше развивается Лешкин роман с монитором, тем более нереальной становится его избранница, пока окончательно не пропадет в привате. Этот ход, стоит признать, не лишен дидактичности, но к финалу с Лешкой хочется солидаризироваться.
Беллоккьо удается сохранить трезвость взгляда, где преступник, несмотря ни на что, остается преступником, даже если ему счастливо удалось умереть в своей постели.
Единственной отличительной чертой этого проекта остался посыл «женщины тоже могут».
Эта чёрная комедия — задорный и освежающий микс из Тарантино и Родригеса, Пака Чхан-Ука и Денни Бойла, Джона Ву и Гая Ричи.
В этом суть большинства гангстерских историй — в смелости и дерзости осознанного пренебрежения к нормам и предвидении неизбежного финала. Но можно нарушать его с интуитивной, природной дерзостью неуча. И оказывается, что на экране она, как чистый талант, завораживает ещё больше.
В истории про пятилетнего поэта отражается тема беззащитности взрослых, ставшая одной из ключевых в фильмах 2018-го.
Трудно осудить фильм, так мастерски декларирующий собственную бессмысленность, но точно нельзя отказать ему в изобретательности. «Дэдпул 2» — весёлый праздник произвола.
«Турецкое седло» — фильм, цепляющий своей актуальностью вопреки. Его жутковатая очарованность рефреном бытовых дел, рутинностью «смерти за работой» только сильнее оттеняет бессмысленность наблюдения как способа отвлечься от жизни.
Фильм — наглядная демонстрация того, как аккумулируется и растет в человеке энергия, которой суждено обернуться взрывом, после которого жертвы и агрессоры могут поменяться местами.
Маргиналы интересуют Каурисмяки как персонажи с предельно понятными, неложными человеческими желаниями и потребностями. Для них не существует сложного морального выбора — он всегда интуитивен и прост. И, что существенно для поддержания веры в людей, в своей основе человечен.
