Глядя кинореконструкцию сражения за крепость, постоянно чувствуешь узость авторской точки зрения. Формально эта узость мотивирована тем, что закадровым рассказчиком всей истории является человек, который в 1941 году был мальчишкой. Но это лишь отговорка.
Столь наивным образом для столь искушенного человека Ноэ пытается побудить нас сочувствовать герою, лицо которого мы видели только в гробу да в зеркале и который ничем другим не интересен. Но, поскольку сопереживать пустоте, притом грязноватой, невозможно, зрителю остается единственная возможность — смотреть на проплывающие по экрану образы.
Ли Дэниелс и Габури Сидибе воздействуют на нас с незаметным, но, если вдуматься, впечатляющим мастерством.
Надо сказать, что со своей задачей Иствуд и Фримен справились на «хорошо», если не на «отлично».
«Утомленные солнцем-2» — набор более или менее затянутых эпизодов, подчас настолько немотивированных, что психология сменяется психоложеством.
Во время просмотра картина цепляет, потому что хорошо срежиссирована, хорошо сыграна и хорошо снята — не случайно работу Руслана Герасименкова на «Белом квадрате» признали лучшей в году. Одна война заслуживает того, чтобы её смотрели.
Одномерными вышли даже главные герои, лишенные малейшего семейного отблеска, не говоря уже о второстепенных, у которых по воле авторов фильма нет не только семей, но и судеб.
Остлунд, намеренно возбуждающий в зрителях чувство стыда за себя и за персонажей (но отнюдь не сочувствие к ним), сам не испытывает неловкости даже тогда, когда в качестве ключевой сцены цитирует знаменитый эксперимент, демонстрирующий зависимость одного от многих.
За 115-летнюю историю кино до сих пор не было случая, чтобы всемирно известная актриса согласилась распространять заведомо ложные сведения от собственного лица. Теперь такой прецедент создан.
По всей вероятности, именно успех «Ведьмы из Блейр» подвиг Осунсанми совершить еще более подвинутый подлог. Ведь за исключением способа продвижения фильм не представляет собой ничего особенного — просто рассказ психиатра о своей гипнотической практике и ее последствиях.
Самое симпатичное, что, при всех коэновских интеллектуальных приколах, Серьезный человек — бытовая комическая драма про «кризис среднего возраста» с филигранными мизансценами, отточенными диалогами, великолепным исполнением
Помимо известной банальности конфликта, представляется очевидным и другой просчет Попогребского — принципиальный антипсихологизм и нежелание прописывать для зрителей мотивы героев. В особенности это относится к молодому персонажу в исполнении Григория Добрыгина
С первых секунд ясно, что на экране — лобовое кино, которое покатится по одной из двух трафаретных дорожек.
Заключительный титр Воображариума доктора Парнаса гласит: «Фильм Хита Леджера и его друзей». Это, безусловно, комплимент покойному Леджеру, а также Брэду Питту, Джонни Деппу, Джуду Лоу и Колину Фарреллу, но (о чем Гильям не подумал) совсем не лестно для него и для картины, свидетельствующей об упадке сил постановщика.
Автор фильма как прозаик сильно уступает Кену Кизи, а как режиссер — Милошу Форману, но ведь умением отличить качественное кино от аудиовизуального пойла наделены не все. Еще больше может оттолкнуть цивилизованных потребителей искусства фальшивая религиозность «автор эго», который чувствует себя наравне с богом, не имея к тому никаких оснований, кроме эйфории.
Три информационных посыла направлены совершенно разным слоям публики, каждый из которых, придя в кино, будет обманут — ничего провидческого, ничего соцреалистического или пригодного в качестве курса для молодого бойца мафии, и ничего высокохудожественного в Пророке нет. Есть два хороших актера и техничный режиссер, спекулирующий на актуальной для французов арабской теме.
Когда на экране появляется Владимир Ильин, актер на редкость органичный, и, как будто не играющий своего героя, а пребывающий в нем, обо всех искусственностях забываешь. Ильин показывает человека, в котором внезапно пробуждается от дремы душа
Единственное возражение, которое можно выдвинуть против этой занятной истории — то, что ее авторы исходят из презумпции чуда и не подвергают его ни малейшему сомнению.
Самое существенное в фильме — экзистенциальный душевный опыт старого человека, передаваемый Иствудом во всеоружии своего актерского мастерства, включающего актерские приспособления и даже штампы, составляющие неотъемлемую часть его индивидуальной истории и истории американского кино. За тем, как он роняет слова, ходит, пьет пиво, стрижет газон, держит инструменты и держится на людях следить не менее интересно, чем за сюжетными перипетиями.
Дикое поле — это пространство утопии. Но лишь отчасти, так как это еще и космос сильных людей и сильных страстей, обращение к которому поднимает кинематограф над бытом и облегчает внедрение в кино экзистенциальной проблематики.
«Война — это вам не мать родная», как говорили в Советской армии курсантам. Мораль справедливая, хоть такая же банальная, как весь рассказ Маканина, легший в основу Пленного. С «Кавказским пленником» не сравнить, в подметки не годится.
Беспокойная Анна — не артикулированное высказывание режиссера, а стилистически слабо проработанное отражение его внутреннего хаоса. Это подтверждается многочисленными отзывами на фильм, в которых каждый поклонник режиссера толкует о чем-то, близком лично ему, даже не пытаясь охватить картину в целом, а каждый противник сетует на то, что за разными деревьями у Медема не видно леса.
Говорят, где-то поставили спектакль, в котором на сцене не происходило ровно ничего. Все происходило в зале — зрители с ругательствами покидали помещение, однако на следующий спектакль приходили другие любители высказаться. Но в кино зрительский телеграф работает иначе, и Китано просто рискует остаться без зрителей, которые перестанут интересоваться тем, что он называет «созидательным разрушением».
В ремейке вроде бы есть все, что было в оригинале, включая обратную перемотку, не хватает лишь самой малости — веры самого автора в действительность происходящего. Он словно засомневался во всамделишности своего экранного представления, и от этого стал затягивать время и позволил — во всяком случае, тем, кто видел первоисточник — придти в себя и включить рефлексивный аппарат. А это — конец иллюзии
Прелесть «индианы» в том, что она объединяет и уравнивает человечество, зрителей, на полтора часа превращая разнополых, разновозрастных и разнонациональных зрителей не то в мальчишек, не то в спортивных болельщиков, которые с азартом переживают все, что происходит с симпатягой Генри Джонсом. И даже когда после сеанса экранный морок пропадает, удовольствие от просмотра остается надолго.
