Выходя в космос, Клер Дени остается верна прежде всего себе. Центральной темой ее фильмов всегда была двойственная природа человеческого тела — и те противоречия, которые его неизбежно ожидают в условиях вечного существования, во-первых, с сознанием, а во-вторых, с социальным миром вокруг.
Парадокс в том, что на пике своей модности, гротескный, игривый и озабоченный стиль Араки никогда не смотрелся так своевременно, как это получается в «Апокалипсисе».
Амбиции Пила простираются куда дальше упражнения — сколь угодно техничного — в жанре. Как только «Мы» выбирается за пределы дома Уилсонов, расширяется и пространство авторских идей: Пил явно стремится не только пугать и развлекать, но и озадачивать зрителя.
Кажется, это кино, которое всерьез намерено противопоставить пронизывающей современный публичный и политический мир тревоге тотальное и счастливое к ней безразличие.
Если лаконичное, амбивалентное кино Ардженто действительно транслировало зрителю ощущение дурного кошмара немецкого подсознания 70-х, то новая «Суспирия» если что и передает, то чувство режиссерской растерянности как перед жанром, так и перед большой историей, а значит, и современностью.
Сюжет, может, и провоцирует принять «Холодную войну» за классическую ретромелодраму, но интонация, взятая Павликовским, оказывается несколько более сложной.
Сценарий — смехотворно и даже обескураживающе — подводит его героиню не к жуткому разоблачению буржуазного нутра, а неожиданно к схватке брюнетки с блондинкой. Разворот, вполне вписывающийся в голливудскую историю детективного жанра — но, кажется, с головой предающий и без того скромные ценности, которые до сих пор олицетворяла татуировка дракона.
«Человек на Луне», хоть и разыгрывает одну интонационную ноту, смотрится настоящей киносимфонией. Только работают в этой экранной композиции не повороты сюжета или взвинчивание драмы, а контраст между сценами домашней и профессиональной жизни Армстронга.
Спайк Ли триумфально возвращается на передовую политического кино
Изгнание режиссерских бесов здесь осуществляется на уровне слов, психологии, озвучивания комплексов и страхов, но никак не затрагивает не менее застарелые, залипшие в тягучей эстетике 1990-х форму и стиль. Публично отпевая своих демонов, Константинопольский просто не замечает, как те предпочитают элементарно отсидеться не в букве, а в духе его кино — а значит, опять выходят победителями.
Чувства, конечно, генерируются — но не настолько сильные, чтобы не замечать, как сценарий здесь подавляет режиссуру, перекручивает стоящие за историей темы такой веревкой, что в получающейся конструкции для зрительских домыслов пространства уже не остается.
«Не в себе» показательно обходится без сотрясения жанровых канонов. Зритель, нечуткий или всюду ищущий показной оригинальности, этим может быть даже разочарован. Но Содерберг занимается не поиском новых кинотерриторий, а возвращением старых
Пусть сценаристы применяют приемы, уже выжатые досуха той же «Легендой», ровно так же нагнетая напряжение к финалу, позаимствованная у реальной жизни чудо-развязка все равно генерирует выброс естественного, вполне правдоподобного с точки зрения спортивного боления пафоса. Так что для российского кино это все-таки движение не на месте, а именно что вверх.
Чем ближе перипетии «Праздничного переполоха» к фарсовым, тем сильнее ощущается успокоительный эффект, достигаемый режиссерскими приемами: когда в кадре все до одного находятся на грани истерики, зрителю остается следовать за спокойно, невозмутимо взирающей за происходящим камерой.
Джонсон ухитряется сделать достаточно, чтобы «Последние джедаи» — по крайней мере, на один-единственный просмотр — ощущались фильмом живым, дышащим, изготовленным штучным, а не конвейерным методом.
В сущности, по инфантильности замысла этот фильм превосходит даже откровенно детский, в основном бравший спецэффектами и обаянием Робина Уильямса оригинал. Вот только зритель, у которого, помимо чувства ностальгии по середине 1990-х, хорошо развита еще и память, возразит: вообще-то, любимый многими оригинал тоже не отличался изобретательностью и оригинальностью.
Жанр на то и жанр, что его каноны безотказно работают: при всей предсказуемости финала пафос все равно окатит зрителей «Битвы полов» вне зависимости от интереса к теннису и прорывам в области гендерного равноправия.
Сложился полноценный манифест не только свободолюбивой чернокожей женщины Нолы Дарлинг, но и Ли как автора.
«Жанр» — это, напротив, поспешная съемка на дешевую видеокамеру, короткие, часто бессмысленные сценки, ор, гам, вертеп — но это именно кино, более того, именно как кино русское — ни много, ни мало, безупречный и великолепный балдеж (извините).
Визуально мир «Бегущего» изменился не сильно — Вильнев разве что с помощью куда более продвинутых, чем были у Ридли Скотта, технологий зрителя в него не столько окунает, сколько утапливает, атакуя органы чувств блеском неоновых вывесок и монохромом радиоактивных пустынь. Достоинства нового «Бегущего по лезвию» при всей своей живописности — все же паразитического по отношению к оригиналу толка.
«Валериан» и его автор претендуют на полноценное миротворчество, создание фантастической вселенной более или менее с нуля. То, как эта экранная вселенная в итоге выглядит, должно говорить о богатстве воображения автора. Сай-фай по Бессону — это гигантская барахолка идей, своих и чужих.
Воскресшему в качестве главного героя Спайдермену в одиночку удается гораздо больше, чем в компании товарищей по кинокомиксам Marvel, но всех грехов современного блокбастер-канона ему не искупить
Предполагаемая душевность «Аритмии» больше говорит о том, сколь богат у русского зрителя опыт любовных терзаний, чем о душевном богатстве собственно фильма. Такой подход позволяет Хлебникову и его симпатичному кино утешать, но вряд ли способен привести к подлинному излечению.
«Блокбастер» выглядит бодрее большинства российских фильмов, пытающихся оперировать в рамках жанра. Жанр здесь очевиден — посттарантиновское роуд-муви, борзая криминальная комедия, в которой преступный, бунтарский дух витает не в героях, а словно над ними
Герои этого фильма благодаря багажу собственных опрометчивых поступков в прошлом находят себе более или менее новые приключения в настоящем — с зомби-акулами, болливудскими чудесами обретения родни и кульминационным зрелищным аттракционом. Но вся эта старательная, а часто и элегантная реанимация былых достижений уже не может породить никакой принципиально новый опыт.