Наверное, помощник окружного прокурора Мартин Фергюсон — не лучшая роль Хамфри Богарта, но «Насаждающий закон» Бретена Уиндаста, безусловно, лучший нуар с его участием — и самый неправильный, но прекрасный именно своей неправильностью.
Фильм тоже ненормален в своей нормальной не мелодраматичности даже, а надрывной слезливости, решенной в жанре пляжного балета. Советские зрители сочли и до сих пор считают «Генералов» криком бразильской души, но это крик одинокой души голливудского маргинала.
Как ни прекрасны «Бешеные псы» Тарантино, они, увы, целиком заключены в раннем нуаре Стэнли Кубрика, величайшей истории банально-изобретательного ограбления, рассказанной так, что не банальнее не бывает.
Нормального саспенса, который нарастает, разряжается, дает зрителям перевести дыхание и снова нарастает, у Дени нет. Когда кто-то идет по набережной, пьет кофе с круассаном или спит, он всегда окутан равномерным антисаспенсом — не ожиданием того, что случится что-то страшное, а знанием, что ничего хорошего точно не случится.
Вроде бы фильм провоцирует банально сокрушаться об упадке нравов и сексуальной разнузданности, но расставленные Дени визуальные акценты — улыбки на лицах девушек, едущих по ночному шоссе, расчетливая пластика Марко, соблазняющего любовницу олигарха,- заведомо отметают все возможные благоглупости.
В каком-то смысле это святая правда: хакер и компьютер давно срослись, Уильям Гибсон про это написал, а Дэвид Кроненберг снял. Но они — классики киберпанка. Ассанж, каким его сыграл Камбербэтч, тоже годится в герои киберпанка. Так нельзя, так нехорошо, это ж неправда.
За первый день съемок «Печати зла» он выполнил четырехдневный план. Продюсеры, конечно, смонтируют фильм «как положено», но благодаря 58-страничному письму Уэллса с изложением всех его не претензий, но пожеланий, фильм, каким его мыслил режиссер, стало возможным увидеть всего-то через сорок лет. Кинематограф Уэллса называют «барочным», подразумевая — и в первую, и в последнюю очередь — визуальное безумие его фильмов.
Эта 160-минутная сказка о геноциде ошеломляет не деталями массовых убийств, а невозможностью ни поверить в таких убийц и такой фильм, ни списать их на больное авторское воображение.
Коста-Гаврас, первым облекший газетные новости в форму триллера, с революционными героями которого мог безбоязненно отождествить себя вполне буржуазный зритель, пережил свой звездный час.
«Спасибо за шоколад» — это концентрат, выжимка, резюме того, что Шаброль надумал за некий отчетный период о человечестве вообще и своей любимой дичи — крупной буржуазии — в частности. Зрителей он жалеет не больше, чем героев.
Ужас, отчаяние и жертвенность, которыми исполнена южноамериканская трагедия 1970-х,- ахиллесова пята фильмов о ней.
Можно сказать, что в «Зорбе» содержится весь Кустурица — младший носитель средиземноморского мироощущения: его «умца-умца» — этакий кабацкий сиртаки.
Короче, все, что наличествует в «Элизиуме», мы видели миллион раз.
«Лучшее предложение» не подделка, а виртуозный триллер, чья неумолимая, захватывающая неторопливость льет бальзам на душу зрителя, исхлестанного истерическим и как бы модным ритмом.
Роланд Эммерих довел почти до пароксизма трогательную голливудскую сценарную схему: предать мир огню и мечу только для того, чтобы герой — лузер, в решающий момент спасающий страну или человечество,- привел в порядок свою личную жизнь.
Можно задаться вопросом, снял ли он фильм об абсурде грузинской жизни, абсурде грузинской советской жизни или абсурде жизни как таковой. Ответ на него может быть только один: «А не все ли равно?»
Фильм Дюмона — достойный ее памятник: аскетичный, колючий, безжалостный, безнадежный.
Это те же «Круглосуточные тусовщики» (2002), посвященные манчестерской рок-волне 1970-х, только пожиже, без драйва.
Вообще, «Ева» — самый французский из нефранцузских фильмов, руководствующийся логикой анархистского сюрреализма, скажем, Жака Превера.
Просто «Роль» напоминает прозу 1920-х, «формалистскую», но — по сути — нелитературную. Выпуклую и колючую, жестокую и фигурную, барочную и протокольную, нашедшую небывалые метафоры для небывалого времени.
«Сибирское воспитание» — фильм, достойный восхищения лишь потому, что он существует, что снял его Габриэле Сальваторес, что если не главную, то концептуальную роль в нем исполнил Джон Малкович. Его можно не смотреть: достаточно смаковать, перекатывая на языке, голые факты.
О Гагарине возможно или камерное кино, вообще без главного героя, или такая феерия, чтобы Кубрик в гробу перевернулся. Или очень дешевое, или очень дорогое кино. Ни в коем случае не среднестатистическое, как «Гагарин».
Словно чувствуя недостаточность для трагедии того, что происходит на экране, Малик впадает в тот же грех философствования, в который впал в последних фильмах Андрей Тарковский. Заговаривает зрителя, терроризирует многозначительно обрывочными сентенциями: «Любовь любит нас».
Идеологический комикс «Что-то в воздухе» — кино автобиографическое, а кажется, что снял его выскочка, собравший все мыслимые стереотипы, относящиеся к той эпохе. Фильм — цепочка эпизодов, каждый из которых иллюстрирует тот или иной стереотип.
Только Альмодовару удается исполнить мелодию из трех аккордов с истовостью испанского развратного монаха, не оставляющей сомнения в том, что он сам свято верит в то, что говорит и показывает.
