Есть карваевская формалистская отрешенность — никто здесь не объясняется в любви: короткий стон говорит о взаимности больше, чем повседневно брошенное «давай поженимся». Есть минляновские паузы и стоицизм, воплощением которого, естественно, оказывается артист Каншэн. Но все это, при внешнем соответствии, — тоже отсутствует.
Там, где Уэс Крэйвен не жалел никого, кроме титульной троицы (и то скорее шутки ради), режиссеры Джилетт и Беттинелли трусливо держатся за сохранность молодняка из Вудсборо, потому в этой франшизе им больше ничего не принадлежит.
«Внутри» — место на биеннале: Дефо мог бы «выживать» при зрителях за стеклом, имитирующим стены, и это завораживало бы даже в формате многочасового перформанса.
Полтора часа беспорядочных побегушек в лесу уступают даже бессвязному двухминутному пересказу этой байки.
Невыразительного наполнения (как и гонора) в «Озере» хватило бы на три хоррора поскромнее, и если — как уверена У Хен — в темноте и «проще увидеть истину», то постигать ее уж точно стоит без этого фильма.
Тот волнующий, но обделенный крупными кинофестивалями фильм — отборщиков, вероятно, ослепило полуденное деревенское солнце, — который вечно выискиваешь в параллельных программах ММКФ и иногда все-таки находишь.
«Безумие» — полуторачасовой патетичный сеанс самовнушения по тому, как отпустить прошлое, разыгранный 50-летним интеллигентом, который скрывается за куда более маскулинными (Кассетти, Воробьев) аватарами.
Почти бесконфликтный очаровательный ромком-вестерн, в кульминации которого вместо вооруженного головореза легенда жанра Джон Уэйн выходит на «дуэль» с актрисой О’Харой, гоняя ее по окрестностям в неглиже (такая неотесанная семейная терапия).
Если цветы меняют настроение, то этот фильм, увы, вгоняет в тоску.
Как и любой триллер о слабой и потому недооцененной — слепой, как в «Не дыши» или «Дождись темноты»; глухой, как в «Тишине» — жертве, «Зло» сводится к зацикленной безотказной манипуляции.
Это фильм о невозможном. О взгляде актрисы Куэлли, напоминающем грозовые тучи. О свете полуденных звезд. О танце (том же объятии) в пустой невесомости.
В первый день в Сеуле Фредди рассказывает о том, что предпочитает читать с листа, но «Возвращение» — не трепетный импровизационный этюд, а механически заученная партитура.
Все это тоскливо, как здешняя Тверская, и совсем не про романтику «Тетриса» — вместо него могла быть любая выдуманная игра.
Не считая десятиминутных титров, «Убийство» умещается в час с лишним — лучшая иллюстрация несуразности этой видеоэкскурсии по Парижу.
И пока Б. Джордан представляет себя режиссером, он проигрывает свой главный бой — актерский.
Этот фильм — немногословный, созерцательный оммаж Терренсу Малику, озвученный клауд-рэпом и призывающий к коммуникации через все те же знаки и широкие жесты.
Гаррелевский «Провозвестник» — 60 минут всепоглощающей тишины. Тяжелый, болезненный вещий сон, который снится родителям, то и дело расстилающим в кадре простынку, чтобы прилечь и забыться.
Психоделическая визуализация музыкального альбома, где восприятие слушателя (режиссера) оказывается не менее важно, чем сам трек-лист.
Гаррель — поэт мгновения, которое так и хочется продлить. И в «Поцелуях», мудром, как встреча с возрастным отцом, фильме, режиссер ставит знак равно между своей жизнью/опытом и фильмами, которые снимает по мотивам.
«Рождение» — не великий фильм, но очень болезненно честный. И любые решение, сложность герои Гарреля выхаживают, стаптывая свою обувь на тихих улицах Парижа. Если путешествия никого и не меняют, как говорил Бодлер, то они точно помогают нам думать.
«Границы» — самый бодлеровский фильм Гарреля. Меланхоличная поэма, концы заглавных букв каждого предложения которой усеяны увядшими цветами и прочими атрибутами упадка. Хоррор о бездонном мороке человеческих душ, где не остается любви, только чувство вины и сожалений.
«Любовник на день» — фильм о маленьких секретах, которые становятся больше, если их с кем-то делить.
Как и в первоисточнике, Твердовский полагается на ассоциативное восприятие. Нежность при виде одеяла, расписанного гжельскими цветами. Напряжение, при нерешительном соприкосновении молодых рук. Зябкость, когда кто-либо настежь открывает окна, пытаясь выветрить вязкую духоту. Где же масштабный замятинский потоп? Человек — и стихийное бедствие, и явление природы. Бестелесная Аня, плещущаяся на глубине под музыку Дебюсси — и есть наводнение снесшее все на своем пути.
Взбесившаяся американская критика разочарованно клеймит «65» неразвлекательным — но это и не спилберговский парк развлечений — и несмешным — а должен быть?
Второй «Шазам» — все тот же младший брат лучшего друга, который вечно таскается за вами хвостом.
