Великая красота — Рима, римлян, римского кино — оборачивается у Соррентино неистребимым китчем, куда большим, чем тот современный буржуазный китч, который он пытается разоблачить. Может быть, такой сдвиг тоже входил в замысел этого фильма, провального и интересного именно как грандиозный провал — сделанного режиссером, который отважно пилит сук, на котором сидит сам.