Роскошная живописная ткань самого фильма — текучая, неспешная, богатая, как старинный гобелен, традиционная до последней нитки, консервативная до последнего стежка, пронизанная ароматами жестокой эпохи и музыкой глубокого человеческого сострадания — захватит и надолго не отпустит. Потому что так сейчас в принципе не снимают. Сдается, Полански сделал фильм назло всем и в первую очередь самому себе — раннему, дерзкому скандалисту и материалисту. А вы говорите, люди не меняются.