Весь этот джаз можно рассматривать как своеобразный символ недолгой режиссерской вольницы; он существует в предельном измерении «авторства» — хотя бы потому, что автобиографичен настолько, насколько это вообще возможно. И потому, что исследует если не сам процесс творчества, то мучительную работу сознания творца.