В России одновременно с миром выходит фильм «Гражданская война» о хаосе в Америке недалекого будущего, где президент, поправ конституцию, занял кресло в третий раз, а объединенные армии Калифорнии и Техаса готовятся штурмовать Белый дом. В российский прокат ленту выпускают под названием «Падение империи», сместив акценты с проблемы диктатуры вообще и рисков возвращения Трампа на критику мировой гегемонии США и империализма. Возможно, российские зрители увидят в фильме экранизацию эпохальной фразы «Скоро вашей Америке кирдык», однако Алекса Гарленда — автора сценариев «Пляжа», «28 дней спустя» и режиссера «Из машины» и «Аннигиляции» — не нужно записывать в полезные идиоты. Накануне премьеры картины Елена Слатина обсудила с режиссером ее настоящий смысл (на экране, как часто бывает у Гарленда, мало что объясняется).
— Вы намеренно воздерживаетесь от объяснений политической идеологии сторон конфликта в вашем фильме. Вы сделали это, чтобы избежать критики со стороны левых и правых?
— Ситуация несколько сложнее. Во-первых, в центре сюжета находятся не политики, а журналисты. И это журналисты старой закалки, то есть не проявляющие политической предвзятости в работе. Очевидно, что большинство современных СМИ ангажированы, их повестка направлена на конкретную аудиторию, которую они стремятся удерживать и наращивать. А в моем фильме речь идет о репортерах, занимающих принципиально нейтральную позицию. Да и сам фильм работает подобно этим репортерам. Наши герои представляют новости так, как это было раньше, то есть непредвзято, и зритель делает выводы сам.
Конечно, в фильме немало политики, но это обусловлено его задачами. Ведь даже если репортер рассказывает о том или ином событии, открыто не выражая своих политических предпочтений, то репортаж все равно будет иметь отношение к политике. В нашем случае речь идет о гражданской войне в США, о президенте, который обеспечил себе три срока, который убивает собственных граждан и ликвидирует своих конкурентов. На мой взгляд, такая фигура несет совершенно очевидный месседж.
Также предельно понятную мысль выражает момент с объединением Техаса и Калифорнии (традиционно эти штаты выражают противоположные политические убеждения, крайне правый и крайне левый штаты. — Прим. ред.). Этот эпизод указывает на то, что, пока у власти находится открытый фашист, политические предпочтения отдельных штатов менее важны, чем необходимость противодействия общему злу.
И американцам следует задаться вопросом: а может ли быть по-другому? Могут ли представители штатов сказать: нет, политические различия важнее, чем неприкрытое нарушение конституции и принципов гражданского общества?
Однако, как и мои герои, я хотел бы оставаться беспристрастным, при этом вопрос интерпретации увиденного открыт для зрителей.
— Но в вашем фильме будто бы неважны и сами причины гражданской войны.
— Все мы понимаем причины начала возможной гражданской войны, поэтому не думаю, что стоит о них говорить. Разве есть сомнения в том, что, если война началась, значит, были причины? Или кто-то не понимает, с чего начались разногласия? Как я уже говорил, я исхожу из ряда допущений, которые считаю обоснованными, и приглашаю аудиторию к разговору, обмену мнениями, комплексному анализу текущих событий.
— Очевидно, что ваша позиция антивоенная. Среди героев будто бы нет правых и виноватых. Просто в условиях войны все довольно быстро расчеловечиваются.
— На мой взгляд, единственная разумная позиция заключается в том, что войны быть не должно. В крайне редких случаях она может быть вынужденной мерой, например когда речь идет об акте самообороны, но сама по себе война — крайне бесчеловечный акт, и ее почти никогда невозможно считать решением проблем. Да, для меня это антивоенный фильм.
— Тем не менее война у вас снята красиво, даже завораживающе.
— В кино есть своя странная сила, и это одна из непреодолимых сложностей кинематографа. Объясню: мы знаем множество фильмов о войне, и в большинстве из них сформулирована четкая антивоенная позиция. Но из-за того, что в фильмах показаны активные военные действия, вызывающие приток адреналина, звучит духоподъемная музыка, применены будоражащие звуковые эффекты, получается, что, какими бы ни были изначальные намерения авторов, фильмы не всегда звучат как открыто антивоенные. Хорошим примером тут может быть «Апокалипсис сегодня». Это потрясающий, поистине уникальный фильм.
Но с самого начала зритель видит уничтожение вьетнамской деревни напалмом под песню «The End» группы The Doors. И всё, с этого момента фильм Копполы нельзя назвать явным антивоенным высказыванием, потому что он слишком соблазнительно зрелищен.
— Раз уж мы заговорили о саундтреке, в «Гражданской войне» он будто создает отдельную историю, параллельную главному повествованию. Кажется, что песни комментируют происходящее. Особенно финальная композиция «Dream, Baby, Dream» Брюса Спрингстина. Подбор песен как бы подчеркивает мысль, что наша жизнь — фарс, в котором сочетаются насилие и юмор. Вы к этому сознательно стремились?
— Спасибо, что обратили внимание. Не только выбор музыки, но и выбор того, когда, сколько и в каком темпе каждая композиция будет звучать, сильно влияет на зрительское восприятие. Ваше прочтение саундтрека близко к моему месседжу, но у меня были и другие идеи. Например, я стремился озвучить атмосферу разрушения и создать с помощью музыки странную гармонию, гармонию неожиданности.
Я понял, что слишком современная музыка не подойдет, поскольку она будто датирует фильм, привязывает его к конкретному времени. Поэтому большинство композиций достаточно старые. Впрочем, в фильме есть песни, которые широкой аудитории могут быть неизвестны. Например, группу Suicide кто-то знает, а кто-то нет.
— Вы говорите о беспристрастности, но фильм-то выходит в год выборов в США. Можно ли считать «Гражданскую войну» предостережением для американцев и всего мира?
— Безусловно, фильм адресован не только американским зрителям. Не только в США, но и во всем мире много политиков-популистов и разделенных по политическим убеждениям обществ. Это проблема и Европы, и Ближнего Востока, и Азии, и Южной Америки. Но Соединенные Штаты (по крайней мере, к настоящему моменту) — крупнейшая и сильнейшая мировая держава. И ни одна другая страна не может сравниться по мощи и влиянию с ними.
— И что нам делать после просмотра «Гражданской войны»? Ведь ваше кино по настроению выглядит как призыв к действию, но не очень понятно какому…
— Я считаю экстремизм очень серьезной проблемой. Мы наблюдаем рост радикальных настроений по всему миру и отчетливо видим их последствия. Они не абстрактны, а вполне осязаемы, не нужно всматриваться или их долго искать. Полагаю, мой фильм призван напомнить о политиках-центристах, чьи задачи многие люди, на мой взгляд, неправильно трактуют, видя в них компромисс, способный урегулировать противоречия внутри страны. Но в большинстве центристских демократий существует масса внутриполитических проблем.
Мне кажется, что основная миссия центристских политиков не сглаживание противоречий, а в предотвращение экстремизма. Фильм призван напомнить, что война — его худшее проявление. Я искренне надеюсь, что зрители вынесут из зала ненависть к экстремизму и порочным практикам, ведущим от здравомыслия к безумию.
— В интервью вы нередко говорили о необходимости переговоров ради прекращения ненависти. В картине показано, что происходит, если переговоры не происходят. Почему лейтмотивом ваших последних фильмов оказалась значимость коммуникации?
— Не знаю, почему так вышло, но вы правы. Хотя я снимал фильмы не только о невозможности диалога. Например, у меня был телесериал «Программисты» о том, почему успешных предпринимателей Кремниевой долины считают гениями, провидцами, хотя они всего лишь бизнесмены, которые работают в эпоху развитых технологий.
Я действительно думаю, что недостаток коммуникации — серьезная проблема современного человечества. Большинство конфликтов связаны с нетерпимостью, а нетерпимость, в свою очередь, является результатом недостатка общения. Зациклен ли я на этой мысли? В общем-то, да, поскольку проблемы, к которым приводит дискоммуникация, вовсе не философские, метафизические или абстрактные, а вполне реальные. Результатом проявления нетерпимости становятся ужасные, глупые и бесчеловечные действия.
Нужно ли нам беспокоиться из-за этого? Нужно ли противодействовать этому? Нужно ли быть начеку? Нужно ли ненавидеть все это? Конечно!
— В России ваш фильм смотрится совершенно иначе, чем в Америке, и все заложенные смыслы зрители будут проецировать на то, что происходит здесь. При этом в нашем прокате он называется не «Гражданская война», а «Падение империи», что задает картине совершенно иной смысл. А что вы вообще думаете о судьбах империй? Они должны умереть?
— Да, безусловно, все империи должны пасть, как все люди когда-то умирают. Возможно, когда-нибудь возникнет идеальная упорядоченная система, которую я даже не хочу называть утопией, так как утопия по своей сути предполагает невозможность достижения. А к такой системе, напротив, необходимо стремиться.
Однако не только на империи, но и на демократии можно посмотреть под другим, менее очевидным углом. Правительства приходят к власти демократическим путем, как, например, недавно произошло в Великобритании, когда выборы выиграла Консервативная партия. Однако со временем правительство начинает разрушать само себя. Речь не идет о работе оппозиции, происходит именно саморазрушение. Амбициозных людей вытесняют, честных убирают, на коррупцию смотрят сквозь пальцы, и в результате структура рассыпается изнутри.
Любым политическим институтам свойственна следующая схема: сперва халатность и беспечность, затем опасения, вызванные защитным инстинктом, далее эскалация и возможные репрессии. Однако в конечном счете всем империям придет конец. И это происходит в результате действий самих империй, а не в силу каких-либо внешних обстоятельств.
Автор: Елена Слатина
Фото: Monica Schipper / Getty Images for IMDb
