Стэнли Кубрик, Джеймс Франко, Дэвид Линч, Джефф Бриджес, Джеймс Дин и другие режиссеры и актеры, которые увлекались искусством фотографии.
Одним из увлечений Андрея Тарковского (4 апреля ему могло бы исполниться 85 лет) была фотография, которой он уделял немало времени в последний период своей жизни. КиноПоиск вспомнил, кто еще из известных кинематографистов изменял своему главному делу с фотоискусством и насколько это было серьезно.
Андрей Тарковский
Идею снимать на полароид режиссер Андрей Тарковский позаимствовал у итальянского киноклассика Микеланджело Антониони. Размытый акварельный свет полароида стал идеальным проводником кинематографического видения Тарковского в фотографию. В его объектив попадали самые обыкновенные сюжеты: вид улицы из окна, утренний натюрморт, задумавшаяся жена, сын на берегу реки, любимый актер Анатолий Солоницын, а еще собака и родной дом. В сущности, самое дорогое и интимное, что было в жизни режиссера. Подернутые солнечной дымкой кадры наполнены нежностью и светом (так и хочется добавить: божественным).
Снимки были сделаны в промежуток между 1979 и 1984 годом и отразили последние месяцы жизни Тарковского в СССР, а также захватили итальянский период. Готовясь к съемкам «Ностальгии», он почти не расставался со своим полароидом, пытаясь с помощью него нащупать нужную для фильма световую интонацию. В 2006 году итальянский сценарист Тонино Гуэрра, работавший над этой картиной, написал в предисловии к вышедшему фотоальбому: «Тарковский часто размышлял о быстротечности времени, и он хотел остановить его хотя бы в этих вот моментальных полароидных снимках».
Недавно 257 полароидов Тарковского, разделенные по подборкам, были выставлены на торги аукционного дома Bonhams в количестве 29 лотов. Так, набор из девяти снимков режиссера обошелся их новому владельцу почти в 2,6 млн рублей.
Стэнли Кубрик был не просто фотографом, а профессиональным фотографом, в течение пяти лет (1945—1950) зарабатывая на хлеб штатным корреспондентом журнала Look. За этот период на его счету оказалось порядка 300 выполненных редакторских заданий и 27 000 фотографий, в которых почерк будущего режиссера очень сложно узнать.
Рассматривая его черно-белый Нью-Йорк 1940-х (людей в метро, боксеров на ринге, американских художников или простых прохожих), никак не скажешь, что автору снимков немногим больше 17 лет. Слишком глубоко. Слишком пугающе просто. «Я думаю, что с эстетической точки зрения, — сказал как-то юноша, — фиксация спонтанного действия, а не тщательно выверенной картинки отражает актуальность и выразительность фотографии».
В той сложности, с какой самый молодой фотокор редакции рассуждает о задачах своего ремесла, кроется та завышенная требовательность к самому себе, которую режиссер сохранил на всю жизнь.
Отец немецкого режиссера Вима Вендерса был хирургом, страстно увлекавшимся фотографией. Именно от него семилетний Вим получил в подарок свою первую фотокамеру — среднеформатный Rolleiflex. В 16 лет он уже обзавелся собственной проявочной лабораторией, однако профессионально заниматься фотографией Вендерс начал лишь в зрелом возрасте. С самого начала и по сей день режиссер предпочитает фотографировать на пленку, называя себя ретроградом. Он считает это единственным способом сохранить длительность отношений между автором и кадром вплоть до проявки и печати фотоснимка.
В 1984 году в ходе подготовки к съемкам фильма «Париж, Техас» Вендерс отправился исследовать пустынные пейзажи американского Запада. Результатом этого путешествия стал фотоальбом «Написано на Западе», за которым последовала одноименная выставка. Раскаленные солнцем пейзажи оказались не просто фоном для будущей ленты, но силой, движущей сюжет и драматургию.
Вендерс не фотографирует людей, ограничиваясь следами их жизнедеятельности, оставленными на фоне пустынных пейзажей: детскими велосипеды, словно только что покинутые магазины, заброшенное колесо обозрения. Нередко любовью к фотографии Вендерс наделяет и персонажей своих фильмов («Алиса в городах», 1974; «Американский друг», 1977; «Съемки в Палермо», 2008).
Во время иранской революции безработный режиссер Аббас Киаростами от нечего делать купил дешевую японскую камеру «Ясика» и поехал исследовать окрестности Тегерана. Многие свои работы он так и снял, даже не покидая автомобиля. Киаростами не раз признавался, что любит не фотографию, а природу, поэтому в его активе в основном ландшафтные снимки. Часто в кадре можно было увидеть снег, который напоминал ему детство.
Своим любимом фотографом Киаростами называл Энсела Адамса, всю свою жизнь пытавшегося запечатлеть идеальный восход луны. В фотографии иранский режиссер находил те же образы, что и в кино: дорога, размашистое дерево, застывшие пейзажи, только избавленные от присутствия человека.
В интервью Мишелю Симону Киаростами рассказывал: «Иногда достаточно одного щелчка затвора, чтобы мгновение жизни на этом величественном полотне стало вечностью. Вот, собственно, что я пытаюсь делать — нечасто, в нужный момент, но всегда с огромной радостью».
Первый интерес к фотографии турецкий режиссер проявил еще в университете. Скучным лекциям по химическому машиностроению Джейлан предпочел изучение основ фотографии в местном клубе. Постепенно хобби переросло во вторую профессию. Джейлан занялся коммерческими съемками, однако быстро к этому делу охладел, с головой уйдя в кинематограф.
Возвращение к фотоискусству пришлось на 2000-е годы, когда были созданы его самые значительные произведения. В тревожной серии «Турция на широком экране» с помощью панорамной камеры режиссер открывает малоизвестную сторону своей родины — заснеженную и промозглую. Сумерки словно поглощают и обесцвечивают город. Величие пейзажей делает людей незначительными фигурками на шахматной доске фотоснимка. Стайки воронов, бродячие собаки, одинокие прохожие — его фотографии окутаны тоской поэтического реализма.
Но одна из самых трогательных серий художника называется «Для моего отца» и посвящена папе Джейлана, который сыграл в нескольких его фильмах. Здесь фотограф создает предельно волнительный и интимный портрет близкого человека. Мы видим его отца на заднем дворе дома прислонившим голову к земле, или лежащим на диване, или испугано накидывающим одеяло по самые глаза. На снимках часто появляется щербатый затылок героя, похожий на запорошенную снегом землю. Излюбленный пейзаж режиссера находит свое место и в человеческом облике.
Уроженец солнечной Калифорнии, вундеркинд Хармони Корин никогда не разграничивал виды искусства. Он рано начал писать сценарии и сочинять музыку, рисовать картины, снимать кино и, естественно, фотографировать. Из широких калифорнийских штанов талантливого парня на свет божий вынул знаменитый фотограф и режиссер Ларри Кларк. Хармони было всего девятнадцать, когда его подключили к работе над «Детками».
После успеха ленты паренек быстро стал своим в американской независимой культуре. Как и в кино, в фотографии он живописал и деконструировал Америку. В серии «Bad Sun» юный, но уже не миленький Маколей Калкин, в образе которого заметно еще не увечье, но намек на трагичность, показан вместе со своей тогдашней женой Рэйчел Майнер. Корин как бы небрежно снимает развалившегося на диване Калкина, c верхнего ракурса отлично просматривается юношеский стояк. Рядом с ним невинно задрала ножку молоденькая балерина. Добавь цвета — и можно принять это за продолжение «Деток».
А еще Хармони Корин фанат рукотворных зинов. После печати он часто дорабатывает свои снимки: намеренно портит изображение, доводя шум или пикселизацию до предела, дорисовывает детали, перечеркивает красками и пишет собственные мысли прямо поверх изображения. В подобной манере была выполнена серия снимков для молодежного бренда одежды Urban Outfitters.
Лени Рифеншталь нашла в фотографии покой. Ей было уже за пятьдесят, когда она решила совершить свою первую экспедицию в Африку. Там Рифеншталь осталась на несколько лет, снимая жизнь и обычаи нубийских племен. Результатом поездки стал фотоальбом «Последние нубийцы», поразивший мир своей откровенностью, красотой и сексуальностью.
Учитывая сложное прошлое Лени, многие критики углядели в фотографиях продолжение традиций «Олимпии» с ее культом тела. Сьюзан Сонтаг даже написала статью «Магический фашизм», в которой обвиняла Рифеншталь в не изменившихся с гитлеровских времен идеалах, находя в фотографиях африканских племен свойственное фашистской эстетике восхищение первозданными ценностями и упоение физическим совершенством. Однако популярность снимков росла, их печатали ведущие глянцевые журналы, выпускались новые фотоальбомы, а Рифеншталь, не обращая внимания на осуждение, продолжала снимать и исследовать Африку практически до самой смерти.
Режиссер Кевин Браунлоу написал в предисловии к альбому ее африканских фотографий: «Даже если бы единственным деянием Лени Рифеншталь были бы поездка в Африку и возвращение оттуда с фотографиями, она бы заслужила свое место в истории».
Еще до знаменитых «Деток» бесстрашный Ларри Кларк слыл в фотографическом мире настоящей легендой. Его альбомы «Талса» («Tulsa», 1971) и «Подростковая похоть» («Teenage Lust», 1983) вошли в ряды современной классики и увековечили провинциальный городок штата Оклахома, в котором Кларк жил и снимал свои мрачные сюжеты.
Мать Ларри была фотографом, отсюда и увлечение камерами еще с подросткового возраста. Нецензурированная фотолетопись города вкупе с черно-белой пленкой, среднефокусным объективом, заставляющим подходить к объекту почти вплотную, были условиями предельно откровенного высказывания о целом срезе молодых людей. Кларк не просто был рядом, он был одним из них на героиновых вечеринках и безрассудных пьяных оргиях. На одном из снимков можно встретить самого фотографа — полуголого и с кровоподтеком на руке, короче, ничем не отличавшегося от своих друзей. Кларка часто обвиняли в романтизации насилия, ведь эстетика вывернутого наизнанку подросткового быта завораживала общественность. Сопричастность же лишь играла ему на руку, давала право снимать без оценки и не отвечать критикам.
Издатели говорят, что продажи «Талсы» многократно возрастают после каждого нового фильма Кларка. Именно его фотоработами вдохновлялись такие режиссеры, как Мартин Скорсезе, Фрэнсис Форд Коппола и Гас Ван Сент. И как ни старался Кларк сделать кинопространство подлинным (убирал искусственный свет, намеренно разрушал идеально выстроенный кадр, искажал речь героев и изменял движение камеры), мрачный гиперреализм его фоторабот так и остался на шаг впереди.
Антон Корбейн еще в юношеском возрасте нашел свое призвание. Мальчик любил брать отцовский фотоаппарат и под видом журналиста заявляться на любые концерты. Издания охотно публиковали его снимки и даже предлагали работу. Затем последовало приглашение от культового британcкого журнала New Musical Express, благодаря которому Корбейн быстро стал своим в богемной рок-тусовке.
Поговаривают, фотографу удавалось подавать звезд интереснее, чем они были на самом деле. Зернистое, предельно контрастное изображение идеально подходило под нестандартные лица рок-музыкантов — от Дэвида Боуи до Ника Кейва и Тома Уэйтса. Кстати, с последним у Корбейна выдалась долгая и плодотворная дружба. «Когда у Антона в руках оказывается черная коробочка, которую он наставляет на тебя, тут же облетают все деревья, удлиняются и становятся пугающими тени, дом начинает казаться абсолютно заброшенным, а я становлюсь похожим на очень симпатичного... гробовщика», — рассказывает Том Уэйтс.
А ведь действительно, снимать кого-то в течение тридцати лет — большая редкость. Отсмотрев накопленный за эти годы съемочный материал, приятели отобрали 200 лучших снимков и выпустили фотоальбом. «Уэйтс/Корбейн» («Waits/Corbijn 77—11»), предисловие к которому написал Джим Джармуш.
В последнее десятилетие Корбейн активно совмещает фотографическую и режиссерскую деятельность, но по-прежнему считается классиком лишь в фотографии. Ретроспективы и выставки Корбейна проходят во всех крупнейших музеях мира практически ежегодно.
В список интересов Дэвида Линча входит не только кино, но и медитация, лепка, электронная музыка, живопись, графика, коллаж, перформанс. Казалось бы, фотография на фоне столь бурной деятельности должна померкнуть и быть чем-то абсолютно прикладным, однако это не так.
У Линча-фотографа четко прослеживаются три главные темы: индустриальные пейзажи, обнаженная натура и сборные модели (это как детские конструкторы в духе «Собери корабль», только вместо корабля выступают тушки рыбы, утки, курицы, которых режиссер сперва препарирует, а после соединяет). Чтобы найти объяснение творческому подходу Линча, кураторы его фотовыставок со всего мира мучительно ищут соответствующие слова, и все они меркнут, когда за объяснения берется сам автор.
Вот как Линч в своей беседе с Крисом Родли прокомментировал создание фотографии «Глиняная голова с индюшкой, сыром и муравьями»: «Ну, у меня на кухне завелись муравьи. Они приходили туда на водопой. Так что я слепил маленькую человеческую голову из сыра и индейки, обмазал ее глиной и водрузил на проволочную вешалку. Индейка с сыром торчала из глаз, ушей и рта. Я знал, что муравьи не устоят перед таким угощением, и, конечно же, на следующий день они уже нашли его, построили целое шоссе и залезали внутрь через глаза и рот. Они буквально кишели вокруг этой головы, утаскивали маленькие кусочки сыра и индейки и возвращались за новыми порциями».
После безумного поведения на съемках фильма «Из ада в Техас», когда начинающий карьеру Хоппер довел режиссера и съемочную группу до белого каления, требуя переснимать один и тот же эпизод до ста раз, актер лишился контракта с Warner Brothers и был отлучен от работы в кино почти на восемь лет.
Во время изгнания увлекающийся Хоппер занялся сначала живописью, а затем фотографией. Благо на дворе стояли 1960-е, а актер находился в самом центре психоделической культуры. Ему не нужно было сильно напрягаться, чтобы нащелкать безмерное количество снимков, которые неожиданно вошли в историю. Запечатленные им образы несли в себе эмоциональный отпечаток времени, а в объектив фотокамеры попадали главные личности эпохи — от Мартина Лютера Кинга и Джейн Фонды до Энди Уорхола и трагичной рок-дивы Нико. Буйствующая Америка, черно-белый взрыв рок-н-ролла, гражданские права, нью-йоркский андерграунд и виды городских пейзажей нашли свое уникальное отображение в снимках Хоппера.
Однако в какой-то момент фотография обрела для него черты навязчивой паранойи. В период с 1961 по 1967 год им было сделано около 18 000 снимков, но быстро нарастающее увлечение вдруг так же резко закончилось. В 1967-м Хоппер твердо решил вернуть самого себя на экраны и занялся подготовкой к съемкам «Беспечного ездока». Серьезно фотоискусством он больше не занимался.
Об Уорхоле-фотографе миру известно крайне мало, гораздо меньше, чем об Уорхоле-кинорежиссере. И это притом что последние десять лет жизни знаменитый поп-арт-художник практически не расставался с фотоаппаратом. Но если портреты нью-йоркской богемы, позирующей на белом фоне, обрели известность в его шелкографических проектах, то мало кто знает о любви Уорхола к пейзажам, натюрмортам и уличной фотографии.
Он брал с собой фотоаппарат в любое путешествие, даже если конечной точкой маршрута была булочная за углом. Отсюда обыденные предметы и места типа общественных писсуаров, влезающие в объектив со всех сторон. На первый взгляд может показаться, что Уорхол фотографировал все подряд. И да, все было именно так. Художник оказался первым инстаграмером до всякого Instagram. Он обожал делать селфи и не упускал возможности запечатлеть на память захламленный стол после ужина с друзьями.
Что же до выбора техники, то Уорхол ценил Polaroid SX-70 Big Shot. Вспышка делала свое дело, заливая плоским светом морщины и неровности лиц всего звездного олимпа. После снятия этой модели с производства Уорхол скупил все оставшиеся. В качестве художника он хотел довести искусство до автоматизма, тем самым вызвав в зрителе равнодушие и уныние, однако получилось совсем наоборот.
Самым известным произведением Криса Маркера до сих пор остается снятая в 1962 году «Взлетная полоса», которая идет всего 29 минут. Мягко говоря, это не вполне обычное кино, а скорее эссе, составленное из застывших фотографий. Уже здесь отчетливо видно, что кадр или снимок является для Маркера молекулой кинематографа, важнейшей единицей языка, которой стоит уделять самое пристальное внимание. Этим режиссер и занимался, не расставаясь с фотоаппаратом до самой смерти.
Затворник, большой любитель кошек, компьютерных технологий и советской теории монтажа, Крис Маркер еще на заре карьеры был одним из последних журналистов, получивших уникальную возможность свободно путешествовать по Северной Корее. В результате этой поездки в свет вышла книга, состоявшая из 51 фотографии. Сквозь черно-белые снимки высвечивается зачарованность художника красотой местных женщин, диковинным бытом и странным симбиозом новой и довоенной жизни.
Уже в 2000-е годы эксперименты с различными медиа завели Маркера в галерейные пространства и вылились в персональную выставку, прошедшую в Музее дизайна в Цюрихе. Вся экспозиция строилась на взаимодействии фотографии и кино — двух главных страстей режиссера. А в 2012 году в рамках Фотобиеннале в Москве прошла обширная выставка Маркера «Фильмы и фотографии», где зрители имели шанс ознакомиться с его центральными работами — от пресловутой серии «Корейцы» (1957) и вплоть до проектов нулевых («Который ей час?», 2004—2008; «Пустые люди», 2005).
Уже более 20 лет Джефф Бриджес между дублями фотографирует коллег и съемочные группы своей неизменной панорамной камерой «Виделюкс». Угол ее обзора составляет 180 градусов, а благодаря возможности двойной экспозиции один и тот же человек может попасть в кадр дважды. Бриджес очень любит применять этот эффект на актерах, от Мэтта Деймона до Филипа Сеймура Хоффмана. На одном снимке человек может хмуриться и смеяться, улыбаться и плакать.
С «Виделюксом» Бриджеса связывает давняя любовь. Впервые актер увидел камеру еще в средней школе на съемках ежегодной фотографии класса. Затем та возникла в его жизни в день свадьбы. Приглашенный фотограф сделал несколько кадров с помощью панорамной камеры. Бриджес был просто восхищен и получил от жены такую же в подарок.
За все время своей фотокарьеры актер успел выпустить 16 любительских альбомов, по одному на фильм, а в 2006 году вышел его первый профессиональный фотоальбом «Снимки», в котором были собраны самые любимые кадры Джеффа.
Известна серия фотографий Денниса Стока, на которых запечатлен Джеймс Дин, гуляющий по Нью-Йорку в длинном черном пальто с камерой наперевес. Но мало кто знает, что Дин и сам был не прочь пофотографировать и даже брал уроки у профессионального фотографа Роя Шатта.
По признанию режиссера Элиа Казана, нарциссичный Дин накупил кучу всякой атрибутики для съемок и часто делал свои автопортреты в зеркале.
Приступить к съемке Дин мог в любую минуту. Чаще всего в его объектив попадали коллеги по фильмам или знакомые фотографы. Вот только авторских фотографий актера почти не осталось, так как большая часть архива была похищена сразу же после его смерти.
Актриса и художница Дайан Китон всегда испытывала нежное влечение к дизайну и фотографии и всюду таскала с собой камеру Rolleiflex. Путешествуя по Америке в конце 1970-х годов, Дайан фотографировала вестибюли и коридоры гостиниц. Результатом этих поездок стал фотоальбом «Reservations», выпущенный в 1980 году. Черно-белые фотографии интерьеров безлюдных отелей, выполненные в неподвижном среднем формате, отдают мистицизмом и навевают меланхолию.
Также Дайан является большой поклонницей книг, в том числе по фотографии и дизайну. Начав с покупки великой монографии Дианы Арбус и вдохновившись работами короля социально-индустриальных ландшафтов Ли Фридлендера, актриса решила приобрести все когда-либо изданные фотокниги. Затея, конечно, обречена, но на сегодняшний день Дайан уже собрала внушительную коллекцию.
Человек-оркестр Джеймс Франко привык жить в сумасшедшем темпе. С легкостью освоив профессии продюсера, сценариста и режиссера, Джеймс покусился и на различные формы современного искусства. В его активе уже несколько инсталляций, участие в различных арт-проектах, Венецианская биеннале, а также творческая дружба с Мариной Абрамович.
Не упустил он из виду и фотографию. Известно его сотрудничество с Elle. На одной из фотосессий Франко снял свою подругу, супермодель Агнесс Дейн, в образе актера Джеймса Дина. В 2013 году в нью-йоркской галерее Pace открылась фотовыставка Джеймса Франко «New Film Stills», состоявшая из снимков, сделанных методом желатиновой галогенсеребряной печати. Фотографии явились своеобразной отсылкой к знаменитой серии автопортретов Синди Шерман «Untitled Film Stills» и стали личным перформансом Франко.
Концепция художницы заключалась в попытке создать снимки, напоминающие кадры из фильмов итальянского неореализма и американского нуара. Следуя за Синди, Джеймс Франко предстает перед нами в различных кинообликах — то томной любовницей, то растерянной провинциалкой, — а каждую фотографию сопровождает стихотворением собственного сочинения.
Проект получился забавным, но довольно карикатурным, в отличие от серьезного посыла первоначальной работы Шерман. Впрочем, стоит ли винить Джеймса Франко в любви посмеяться в первую очередь над собой?