На самом деле все разумные люди должны быть благодарны создателям за 'Скафандр'. Потому что он, наконец, хотя бы частично избавит прогрессивное киносообщество от плаксивых сердобольных отзывов о разнообразной медиапродукции про инвалидов, калек и т.д.
Самое главное достоинство этого фильма — это ярко()выраженное самоироничное и жизнелюбящее отношение жертвы инсульта, вполне реального человека, Жана-Доминика Боби, к своей 'ситуации': он оказался полностью парализован до конца жизни.
Нет, достоинств конечно вагон и целый скафандр: качественная режиссура, не позволяющая заскучать, чего добиться было нелегко, учитывая, что фильм чуть менее чем полностью иллюстрируется от первого лица, и иллюстрируется очень красиво, что в свою очередь является заслугой личного оператора Спилберга, Януша Камински. Мастерская адаптация реальной биографии и её перекладка на художественный киноязык, что позволило ленте приобрести свой собственный эмоциональный колорит.
И всё же, самой сложной задачей, которую выполнили создатели 'Скафандра' является отражение очень тяжелой жизни калеки без слезодавящего пафоса, свойственного подобным фильмам, какому-нибудь 'Внутри себя я танцую'. Писатель-циник в инвалидном кресле — это, блин, комбинация!
Жалость к инвалидам нынче считается проявлением наличия глубокой души у человека, а на самом деле эта жалость никому не нужна и никому не поможет. Жалела ли Жана-Доминика терапевт, разработавшая систему, с помощью которой он смог общаться с людьми и написать книгу? Нет, она относилась к нему так же как и к другим людям. И это правильно, разве жалость как-то помогает человеку? Нет, лишь делает его более жалким. Хотите помочь — так сделайте что-нибудь!
«И тогда я почувствовал как вспорхнула бабочка
Это было знаком – бабочка символ духа и веры»
Жизнь его легкая, свободная, светлая – жизнь бабочки. Он – яркий, пёстрый, красивый. Всё удаётся «по мановению» крыльев: взмах – успешная карьера, ещё один – обожание женщин, невозможно уследить за движениями крыльев – лучшее общество Франции, встречи, банкеты, премьеры – всё дня него. Он – бабочка. Он – Жан-Доминик Боби, редактор журнала «Elle France». Это 1995 год. И это его бывшая жизнь.
Всё переменилось в один день. Инсульт. Кома. Парализация. Единственным, что не было лишено движения это его левый глаз. Только так он теперь может общаться с внешним миром. Всё остальное тело превращается в его ад, в его скафандр. Бабочка начинает жить в новом мире глухом, тёмном и несвободном.
Всё действие фильма происходит от первого лица. Поэтому мы физически, всем телом ощущаем как Боби окончательно превращают в скафандр, когда ему зашивают правый глаз… Мы видим эти большие стежки врача, мы кричим вместе с ним, но нас никто не слышит. Вместе с героем мы видим мир плоским. Боби может видеть только определённую часть пространства. Мы всё это чувствуем, мы живём вместе с ним. Но в нас нет ни жалости, ни грусти. Потому что бабочки не могут грустить и страдать. В нас есть только самоирония и бесконечная любовь к жизни. «Зачем мне этот внешний мир? – говорит Боби. Когда у меня так много воспоминаний». Он ныряет в них, и вместе с ним.
Он живёт и всё вновь оживает вокруг него. В его кусочке жизни, который он может наблюдать одним глазом появляется жена и дети, врачи, друзья. Ему приходят письма и постоянно звонит телефон. Всё снова движется вокруг лёгкой бабочки. Он чувствует и это и хочет общаться. Преодолевая свой скафандр. Сила его желания выше физических возможностей. Доминик начитает общаться с помощью глаза. Моргнуть на нужную букву. Он говорит так.
Говорит. Но простое общение не его главная цель. Он задумывает книгу. Она давно в нём. Нужно только «наморгать» её. «Наморгать» 400 страниц – задача не выполнимая и для здорового человека. Доминик же нисколько не сомневается в успехе. И в него верят. Вместе с девушкой-ассистенткой издательства они «пишут» главы этой книги. Работа продвигается медленно. Никто не отступает. Каждый день Боби пытается вырваться из своего скафандра. Лёгкая бабочка бьётся о толстые стенки своей тюрьмы. Каждый день это «преодоление».
Это превосходная экранизация Джулиана Шнабеля. Очень точно выполнена главная режиссёрская задумка – показать две реальности Доминика Боби – «внутреннюю»: ту лёгкую бабочку, которая живёт в нём и «внешнюю» - его практически мёртвое тело и абсолютно не нужную Доминику теперь обстановку. Кроме того автор фильма удачно расставляет акценты – он визуализирует два главных образа фильма – бабочку. Мы видим её в кадре. И скафандр – тяжёлый, огромный скафандр под водой - мы так же видим его. Удачно сняты кадры его старой и новой жизни. Первые яркие, наполненные светом. Вторые серые, будничные с редкими «вкраплениями» солнечных лучей.
Нельзя не отметить операторскую работу Януша Камински. Очень важно здесь было заснять жизнь «глазами» Боби. Снять именно так как он видит мир герой. В объективе камеры только то пространство, которое он может видеть. Уникальность работы оператора заключалась ещё в том, что зритель не мог отличить кинематографическое пространство от своего собственного. Такое сближение достигается за счёт приёма «первого лица». Зритель словно живёт в Доминике. И переживаёт всё вместе с ним.
Актёрская работа Матье Амальрика так же достойна внимания. Матье действительно смог показать две жизни своего героя прежнюю – яркую, гламурную. Где Доминик – самый значительный светский персонаж. Обаятельный, ироничный, жизнерадостный. И жизнь в скафандре – перекошенное лицо и неподвижность. Сыграть неподвижность, думаю, оказалось гораздо труднее. Безмолвно передавать эмоции - так, чтобы зритель чувствовал и переживал их вместе с героем – это мастерство.
Сочетание всех профессиональных работ – актёрской, режиссёрской, операторской. Подчинение каждой из этих работ одной идее даёт нам не только качественное кино, но и кино интеллектуальное, авторское. Кино, обладающее своим стилем. Узнаваемое. Увидев «Скафандр и бабочку», мы без сомнения можем сказать: «Это стиль Джулиана Шнабеля. Это его работа». Этот фильм, безусловно, можно отнести к Арт-хаусному направлению кинематографа или, другими словами, «авторскому интеллектуальному европейскому кинематографу».
Очень приятно, что такие фильмы выходят на российский экраны. Очень приятно, что есть возможность размышлять над отличной киноработой и получать настоящее интеллектуальное наслаждение от просмотра.
Очень сложный фильм и очень тяжелый. Слишком драматична история, рассказываемая на экране. Почти не верится, что она основана на реальных событиях. Во время просмотра не плачется, но не отпускает напряжение, тяжкое ожидание того, что случится дальше. Фильм производит огромное впечатление, особенно на тех, кому близка тема инсультов и паралича. Он расскажет об ужасном горе и невероятной воле, о человеке, у которого было все, но в момент не осталось ничего, кроме тесного 'скафандра ' и цели. Воли хватило ровно на ее выполнение... Это больно, это страшно, это жизненно. А в голове стучит: 'У, С, А... '
Преуспевающий главный редактор модного журнала Жан-Доминик Боби вследствие инсульта парализован, имея возможность лишь мигать левым глазом. Он обеспеченный человек, его любят близкие, друзья, коллеги, за его выздоровление молятся, а он, подумать только, пишет мемуары! Нет бы, как положено инвалиду, ныть о тяжкой судьбе и спокойно доживать деньки в госпитале. Истый француз: обожает женщин и вино, иронией не обделён, прекрасный рассказчик, для которого важнее всего не утратить память и воображение. Его роман полон чудесных размышлений, а, самое главное, дарит ощущение счастья. Ты поглощён увлечённой натурой автора – не верится, что эти маленькие новеллы создал тяжело больной человек. Осколки образуют зеркало, в чужих воспоминаниях неожиданно проскальзывает твоё отражение. Боби протягивает руку читателю, вместе с которым он неторопливо путешествует по разным пунктам стремительного сознания. Такую откровенную – и грустную, и забавную в меру – книгу не способна испортить никакая бездарная адаптация для кино. А ведь сценарист Рональд Харвуд, склонный к излишнему драматизму (примером чему «Пианист» Полански) очень близко подошёл к убийству невероятных бабочек Жана-Доминика. Сила писателя всё же одержала верх – да, в экранизации слегка сместились акценты, введены эпизоды, которые не существовали в оригинале (опять же усиления ради, чтобы зритель всплакнул немножко, как так, фильм о паралитике и ни одной слезинки), но в картине, продираясь сквозь кинематографический дым, упорно воцаряется атмосфера сопричастности. Боби не читает мораль, не призывает к чему-либо. Главный герой здесь наблюдатель, наслаждающийся жизнью, не окончившейся для него с наступлением несчастья: память и воображение ведут его по нескончаемому, весьма любопытному лабиринту вопросов и ответов, подсказывая в перерывах знакомые ароматы, навевая о деньках славных в компании возлюбленной, очаровывая читателя, а вслед за ним и зрителя, желающего разделить как истинное счастье (время, время, время!), так и горести (о, далёкие близкие!). Джулиану Шнабелю с его стилем сдержанным при помощи великолепного оператора Януша Камински удалось удержать равновесие: Харвуд с его сентиментальностью и принципиальные профессионалы в итоге преподнесли ровное, всепрощающее и в чём-то роковое кино. Беспокойный левый глаз Жана-Доминика смотрит на тебя. Пусть недвижен человек, но ты чувствуешь: он улыбается, ибо чудные бабочки мира помогут вам обоим стать друзьями. Буквы алфавита, как же Вы добры…
Если у персонажа – инсульт, то у ряда русских зрителей – инфаркт, потому что они не могут воспринимать в целом историю Жана-Доминика. Мол, зажравшиеся буржуи, поживи-ка ты день-другой в наших больницах: не будешь соловьём петь, ни мемуаров тебе, ничего вообще, лежи да просверливай взглядом дыру в потолке. Известный тип зрителя: увидев в начале картины зашитый правый глаз, они вопят «Мощно!», потом куксятся – «скукота», «слишком доброе кино» и так далее. Тенденция тревожная: люди всегда любили примитивизм, и то, что некогда адекватный «Золотой глобус» продался с потрохами, наградив красочного «Аватара», крайне сбивает с толку. Мурмурные черти, это ведь те же самые люди, что вручали статуэтку Шнабелю, а теперь – на потеху народу Джиму Кэмерону, горбатящемуся несколько лет над «альбомом». Хм, примитивизм – сильный наркотик, но появилась в 2000-х также мода на бытовую «чернуху». Проблема, ты где? Иди ко мне, забацаем с тобой на пару классное кино, все фестивали лопнут от зависти. У какого-нибудь Ханеке над героем, схожему ситуативно с Боби, главный герой непременно будет подвергаться пыткам, травле, будет скулить и умирать с гнетущей медленностью. Вот так плачевно застревает обыкновенный зритель между экшеном и «артхаусом», не научившись ценить «срединное» кино, где упор не на проблеме или действии, но внутреннем мире героя. В этом главная фишка книги Боби – он просто рассказывает истории, а мы просто слушаем их. Нет страшнее собеседника не сопричастного, разучившегося слушать то, что ему пытаются сказать. Экранизация слабее, но тоже вторит незабываемому духу автора, тоже беседует со зрителем, приглашая его в путешествие, оценки не надобны на дороге памяти и воображения, необходимо пройти нескончаемую дорогу вместе с гидом.
Грандиозные мужчины и роскошные женщины – искушающий актёрский состав! Невозможно не влюбиться в соблазнительную Эммануэль Сенье, как тут не обмануться улыбкой Мари-Жозе Кроз, не спеть оду Марине Хэндс и не ринуться в круиз с Анн Консиньи. Хитрые, подлые работники кастинга, нельзя так обвораживать зрителя. Хорош Матье Амальрик, умудряясь разыграть партию не хуже Дэй-Льюиса из «Моей левой ноги» - шарма ему не занимать. Чистые эмоции выказывает великий Макс фон Сюдов в роли отца. Понимаешь, что значит «актёр от Бога». Ради появления Нильса Ареструпа в проекте следовало выдумать эпизод, которого не было в книге. Ареструп играет заложника террористов, место которому в самолёте уступил Жан-Доминик, а впоследствии он навещает его в госпитале со словами поддержки. Трёхминутный монолог, гениально подано – пожалуй, нет на свете другого такого актёра, умеющего убить и спасти взглядом. Кристальная честность – в кадре появляется Ареструп, а ты про это забываешь, мыслями зарываясь в сущность персонажа.
Все мы своеобразные выпускники в странном, странном мире, чей скафандр верно тянет на дно, но бабочки вырываются на свободу, чтобы увлечь за собой признательных собеседников, помочь им увидеть в ущербе – талант. Талант к жизни, стремление жить просто. Любуясь миром, а не ненавидя его. Рисует Кристи Браун и играет на пианино взрослый ребёнок Хелфготт, выживают герои Ремарка и спасаются от убийц романтики в детективах Агаты Кристи. Почему так мало доброты в современном кинематографе? Хватит прославлять всё мрачное, пессимистичное и циничное. Станцуйте чечётку неповиновения нынешней инерции. И пошлите её на *мурмурное словечко* улыбкой снисходительной.
Посвящается: замечательной Лурдес, превращающей пули цинизма в воздушные поцелуи.
'Скафандр и бабочка' оставляет противоречивое впечатление. На тему людей с ограниченными способностями снято много. В этой автобиографической картине нет определённости. Никто не задаёт конкретных вопросов, никто не ищет на них ответы. Человеческая трагедия глазами её непосредственного участника. При этом, часть съёмок смонтирована так, что мы, действительно, наблюдаем происходящее глазами главного героя - за эту работу отдельный поклон оператору. На мой взгляд именно операторская работа 'сделала' 90% фильма. Виды, взгляды, образы. Они передают ощущения - то, что не охватить словами.
Фильм - история великовозрастного французского повесы, волею судьбы оказавшегося прикованным к постели. Единственное, что осталось подвластным главному герою, это левый глаз и, как он сам выразился:'Память и воображение'. Именно благодаря этим трём 'составляющим', Жан-До пишет книгу, отвечая подмигиванием на нужные буквы, задиктовываемые его помошницей в специальном алфавитном порядке.
Во время просмотра испытываешь широкую гамму чувств. От боли, сочувствия и, даже, страха до душевной гармонии и счастья. Но, вспоминая фильм на следующий день, лично у меня ничего 'не йокнуло'. Просто, очередная хорошая картина в копилку киноопыта.
Прошел дождь, вокруг всё красиво, внутри грустно. Так было недавно - после просмотра фильма 'Скафандр и бабочка '.
Кино хорошее, но, думаю, вне понятий 'нравится ' и 'не нравится '.
Скажите на милость, как может нравиться «взгляд» камеры со стороны человеческого глаза в тот момент, когда этот самый глаз зашивают, протыкают иглой веко и говорят 'ничего страшного'? Читать-то страшновато, правда же? А смотреть и подавно.
Меня передернуло, я зажмурилась. И так в глазу кололо, сосуд лопнул на белке глаза, бывает у людей такое. А тут еще и это.
Но всё же про фильм. Не в глазу там все дело. Остальное потрясло еще сильнее - и не физически, а духовно.
Я всё думала о том, что странно вообще мир устроен - поселили тебя в тело, и сиди. А если человеку вот именно в этом теле неуютно? Или того хуже - тело не двигается, а человек хочет куда-то пойти, что-то сделать? Почему нельзя пересадить сознание в другое тело? Должны же быть хотя бы зачатки такой возможности. Где-нибудь...
Короче говоря, жил был симпатичный мужчина, успешный, умный. И тут у него инсульт случился, и его парализовало. Он, если честно, и не думал ни про какие инсульты, не пил, не курил. И привет.
Полностью обездвижило - остался только один глаз. И этим глазом он стал общаться с миром. С помощью морганий он молча надиктовал целую книгу о том, где бывают его душа, мысли, фантазии, пока его тело остается в том же положении, как в тюряге.
Этот мужчина существовал в реальности - был редактором французского Elle. Его книгу издали, теперь сняли по ней фильм.
Он лежал с перекошенным ртом и просто смотрел на мир одним глазом, а его продолжали любить. Красивый фильм про жизнь, боль и любовь.
Если действительность недоступна, то чем плоха тогда мечта..?
Эта история затрагивает самые тонкие струны души. Она помогает поверить в себя даже самому безнадежному человеку. То, каким сильным был главный герой, заставляет восхищаться, и задумываться о том, как же все-таки прекрасна наша жизнь…
Счастье – оно как воздух: его вдыхаешь и не замечаешь. Обычный человек живет, и ему очень часто кажется, что на каждом шагу его ждут одни неудачи, неприятности… Нет никакого просвета – только обычная рутина, серые будни со своими проблемами. Но после такого фильма жизнь как будто все определяет на свои места, становится разноцветной, хочется многое сделать, что еще не сделал, сказать, что еще не сказал…Эта история заставляет спрашивать и давать ясные ответы. Она заставляет задуматься о том, в чем же все-таки смысл жизни и где его искать.
Очень красивый фильм. Прекрасное сочетание воображаемого с действительностью. Создается впечатление, что время утопает в мыслях главного героя. Почти два часа пролетают, как пять минут, оставив после себя глубокий след: мысли, переживания, мечты…
Ну и конечно же Любовь к окружающему миру – чувство, которое спасает в самых, казалось бы безнадежных ситуациях. Меня просто поразили слова Жана-Доминика: «Я пообещал себе, что больше не буду себя жалеть». И это при том, что он прекрасно понимает свое положение, все-таки находит в себе силы не сойти с ума и быть свободным... если не физически, то хотя бы морально. В своих снах, мечтах, в своей безумно красивой фантазии!
Почти все зависит от нас самих. Можно тысячи раз пафосно кричать о чем-нибудь, но никогда этого не сделать. А можно стать для человека целым миром, не уронив при этом ни единого слова.
10 из 10
P.S. Талантливые актеры, очень тонкая режиссерская и операторская работа. Я поверила Жану-Доминику Боби. А Вы...?
«Мне понадобился резкий свет несчастья, чтобы он осветил мою истинную сущность»
Каково это, быть заключенным в собственном теле? Как жить, когда ты связан с внешним миром лишь левым глазом?
Не буду врать, что эти мысли меня мучали до просмотра этого фильма. Думаю, что большинство из нас подсознательно старается оградить себя от таких размышлений, дабы не нарушать свое душевное равновесие печальными думами. Но смотря картину Джулиана Шнабеля, невольно ставишь себя на место главного героя, главного редактора французского ELLE, Жана-Доминика Боби, и понимаешь, что жизнь абсолютно непредсказуема, и ценить нужно каждое мгновенье, так как в любой момент все, чем ты дорожишь, может превратиться в пустоту.
Смотреть было тяжело. Очень тяжело. Может оттого, что эта история не плод фантазии группы сценаристов, а реальные события, произошедшие в конце 90-х.
Хотелось бы отметить работу оператора: практически весь фильм мы смотрим на мир глазами Жана-До. Довольно необычное решение, учитывая, ограниченность обзора героя. Вобще не могу не выразить уважение этому смелому, сильному человеку! Не знаю, хватило бы мне духа прожить последние два года жизни, такой жизни, так как прожил он!
Зрение и слух были единственными чувствами, которые, подобно двум
искрам, еще тлели в этом теле, уже на три четверти готовом для могилы…
Александр Дюма«Граф Монте-Кристо»
Художник-неоэкспрессионист Джулиан Шнабель нет-нет да и оставит своё ремесло, каковым считали живопись древние греки, ради служения десятой музе, о существовании которой те же греки и не догадывались. На сегодняшний день снято четыре фильма, три из которых объединяет тема преодоления. В каждом из них главный герой — творец — художник, поэт, писатель. И лишь четвёртый о жене режиссёра — журналистке. Впрочем, и Жан-До, как звали друзья Жана-Доминика Боби, прежде чем стать писателем, поработал журналистом и редактором ELLE France. О трагедии этого реального человека, рассказанной в автобиографической книге «Скафандр и бабочка», Джулиан Шнабель снял одноимённый фильм, ставший третьим и пока самым успешным в его фильмографии.
Ставка на три сыграла, да и как иначе? Если верить нумерологии, люди, находящиеся под влиянием числа 3 парят по жизни, словно бабочки. Их кредо — 90% проблем решаются сами собой, причём всегда в их пользу. Так жил до инсульта и Жан-До — гурман, ценитель прекрасных дам — одним словом, бонвиван. Да и Джулиан Шнабель — тот ещё эпикуреец. Похоже, он и сам, осознавал схожесть характеров, перенося эпизод собственной жизни в кинобиографию героя. Троих детей первой жене оставил Джулиан. Жан-До лишь двоих. Впрочем, может опять всё дело в магии? Так или иначе, фильм обласкан фестивальными жюри, кинокритиками, да и зрителями. А всё потому, что на этот раз судьба 10% не была пущена на самотёк, благо тема благодатная, команда серьёзная, с прицелом на Канны, далее везде.
Ответственность за адаптированный сценарий принял на себя оскароносный Рональд Харвуд, поднаторевший в искусстве давить слезу из наивного зрителя по методике, обкатанной в «Пианисте» вместе с Романом Полански. Поскольку книга особых поводов для рыданий не давала, вызывая скорее симпатию к главному герою, в сценарий были введены эпизоды из как бы реальной жизни, хорошо принятые зрителем, книгу не читавшим, но отринутые близкими друзьями Жан-До. А самый близкий — фотограф Брис Аньелли заявил: «Фильм вовсе не рассказ о моём друге, а история для Голливуда»
Потому и подмешан в сценарий мелодраматизм, озвучено желание смерти героем, хотя едва выйдя из комы он думал о жизни — вернуться в парижскую круговерть, пусть с парой палок. Странная метаморфоза случилась с цветом кожи одного из друзей Жан-До, но в его окружении никогда не было мужчин, злоупотребляющих солярием. И, наконец, о женщинах. Мало того, что превознесена жертвенность матери детей Жан-До, которую он никогда не называл женой, а роль любимой женщины всей жизни напротив принижена, так в дополнение ко всему едва выбравшийся из комы паралитик живо интересуется красотками, коих в его больничном окружении предостаточно. И это после инсульта, с синдромом «запертого человека» Серьёзно? Ему бы хоть на время перестать думать о боли. К сожалению, подобные вольности убили атмосферу книги, оборвав крылья бабочки, но скафандр остался, его показывают часто, навязчиво и бессмысленно, хотя чуть реже, нежели французский алфавит ESA…, при помощи которого герой общается с внешним миром.
А ведь можно было снять замечательное сюрреалистическое кино, поскольку книга полна не столь воспоминаниями, сколь игрой воображения — теми самыми бабочками. И оператор Януш Камински поначалу вселял надежду. Он, словно кукольник Шварц, нашёл в военно-морском госпитале тот шкафчик, через дверку которого зритель попадает прямиком в голову Жан-До и смотрит на происходящие в фильме события сквозь его левый глаз. Изображение нечёткое, белёсое, покачивающееся, порой размытое накатившей слезой. Затем сцена с зашиванием правого глаза навевает аллюзии на Бунюэля. Но всё это лишь в начале, далее всё как и должно быть в экзистенциальной драме.
Светлый разум Жан-До заключён в безжизненном теле, его возможности свободной коммуникации с окружающим миром весьма ограничены, самооценка стремится к нулю, что может привести к тяжким психическим расстройствам. Такое состояние Эрик Фромм называл моральным одиночеством. Собственное тело стало тюрьмой для разума Жан-До. Его персональным замком Иф. Он давно мечтал написать современную версию известного романа Дюма, но Vanitas vanitatum et omnia vanitas не давала такой возможности. По злой иронии судьбы он получил её, будучи недвижим. Нет, его книгу нельзя назвать романом, это скорее сборник эссе, но он использовал свою единственную возможность вернуться в социум. Книга стала его побегом из собственного заточения, посланием в вечность, духовным завещанием. Она не о новом Графе Монте-Кристо, но странным образом судьба Жан-До повторяет до мелочей страдания менее известного героя романа — Нуартье де Вильфора. Так где же та грань между воображением и воспоминанием?
Нельзя слышать из скафандра, скафандр - основная метафора фильма. Все остальные образы встроены в почти механическую канву, вытекающую из реалий ухода за больным и попыток этого больного жить. Фильм очень предсказуем. Ситуация очень предсказуема – в версии борьбы за собственную человечность. Не доминирующую, видимо, версию.
Из скафандра выхода нет. Жизнь успешного журналиста доходит до апогея, когда ему показывают отпечатанную книгу, книгу, которую он наморгал единственным своим глазом, но он уже не может управлять своим зрением. Через несколько дней он умрет, что, впрочем, за рамками фильма. И сам апогей не триумф. Потому что у человечности, которой он достигает, уже истончается физиологическая основа. Важна сама попытка сохранить ее, человечность. Гуманистический посыл – неравная борьба с природой человека и со случайностью жизни и смерти смысл имеет, и этот смысл сильней личной и обязательной смерти. И дело не в том, что реализуется некое сообщение – другим людям – слышать бабочкины крылья, а в том, что собственное свершение, свершение себя человеком – вопреки природе уже есть достижение собственно человеческое, никуда не уходящее, соотносимое с вечностью, хотя бы в рамках человеческого общества. Условна эта вечность, но безусловны ее достижения, потому что выше их нет. А бабочка и ее крылья, образы этой человеческой победы – незаметные и легкие, пока не опустился скафандр, и тогда становящиеся символизацией движения к невозможному, к человеку которого уже не будет, который умирает.
Амальрик через весь фильм не наигранно живет в двух ипостасях – прежней и искалеченной. Его типаж очень близок к образам этой истории, между богемностью и лузерством, с малым своим актерством, с просто пребыванием на экране.
Так и его герой просто пребывает в жизни, вторую часть которой он своим усилием доводит до смысла. Пусть этот смысл не обязателен и более всего закрыт сентиментальными картинками, но он есть: трудно быть человеком, а надо, вопреки всему надо.
