лемру, с благодарностью

Разум

Два потерянных, в прямом и переносном смысле, ребенка скитаются по Греции в поисках отца, которого никогда не видели. Вечно отсутствующая мать вместо того, чтобы честно признаться, что папа-разведчик умер при исполнении опасного задания, зачем-то выдумала, что он живет в Германии, поэтому Александру и Вуле нужно добраться туда, во что бы то ни стало. То, что земной рай в фильме греческого режиссера локализовался именно в Германии, с точки зрения новейшей евросоюзной истории выглядит по меньшей мере забавно, но Тео Ангелопулосу важнее было выбрать образ максимально контрастной страны – и фактически несуществующая на тот момент, еще разделенная стеной Германия превратилась для брата и сестры обетованную землю.

Впрочем, географические перемещения совершенно не значимы, потому что любое путешествие – это в первую очередь путь к себе, и через свои мытарства Александр и Вула познают безжалостные законы бытия и изживают наивные детские иллюзии. Безответные безадресные письма, сочиненные в бесконечных вагонных тамбурах, отчетливо напоминают молитвы и полны недетской тоски. И неуловимого отца (именно «отца» и никогда не «папу»!) очень хочется написать с большой буквы и попытаться понять, за что же покинул Он детей своих и существует ли в принципе. Второй вопрос Ангелопулос оставляет без ответа, точнее, предлагает каждому ответить на него самостоятельно, а вот по поводу первого высказывается резко и однозначно, несмотря на символическую многослойность.

Дома мрачных покинутых городов щерятся выбитыми окнами и отпугивают наглухо закрытыми дверьми, пустынные шоссе состоят, кажется, из одних поворотов и запутывают случайных путников. Дождь, переходящий в снег и обратно, дополняет образ озябшего постылого мира, а свинцового цвета море равнодушно бьется в обезлюдевший берег. Но в чем можно винить море, если редкие встреченные на поверку оказываются такими же равнодушными, как стихия: они не способны на сочувствие и бескорыстие, их самым страшным грехом становится тотальная атрофия чувств, неспособность отличить добро от зла. Искусство, которое должно бы проповедовать идеалы, в упадке: труппа бродячих комедиантов не может найти для выступления ни зрителей, ни сцены, актеры привычно твердят свои роли, даже не слушая друг друга, и по дешевке, как со свалки, распродают костюмы. Бог оставил наши земли потому, что мы сами выгнали Его.

Чувства

Как же все-таки неловко признаваться в том, что высоко оцененный, премированный, тонко художественный, изысканный фильм… не понравился. Не затронул струн, не ослепил визуальным совершенством, не поразил изяществом метафор – множественных, но довольно прямолинейных. Так, потерю нравственных ориентиров символизирует рука огромной статуи с отколотым указующим перстом: вертолеты уносят ее прочь, и лишь герои провожают ее полет печальными взглядами. В этот момент даже думается, что классический, еще к античности восходящий, образ дороги как жизненного пути и познания себя, дает чудесную (и очень удобную) возможность не мучиться с сюжетом: новые города, встречи, события будут связаны уже самим фактом движения, и их можно изящно зарифмовать хоть с ветхозаветным исходом, хоть с дантовскими кругами ада.

Временами создается впечатление, что режиссер не просто констатирует, но прямо-таки смакует нарочитую жестокость мира, бездушность и бездуховность затерянной в снегах страны, которая изгоняет и насилует своих детей, забывает историю и презирает искусство. И никаких эмоций, кроме сонного уныния, не вызывает депрессивная эстетика угасающего, тихо замерзающего мира, в котором даже неприкаянный полубог, подрабатывающий проводником по местному аду, вынужден продать верного коня-мотоцикл и отправиться служить покинутому Отцом отечеству. И туман, как верный знак неопределенности и безвременья, конечно же, не в городах, а в головах. Так что сколько ни всматривайся в найденную на улице засвеченную пленку, ничего не разглядишь, кроме непроницаемой белой пелены. И возникает соблазн увидеть то, чего на самом деле нет.

---

Разум без чувства слеп и часто ошибается в выборе пути; чувство без разума слишком доверчиво и пропадет ни за драхму. В паре маленьких пилигримов Вула, как старшая, отвечает за рациональность, а нежный, трогательный, пока совсем не великий, Александр – за эмоциональность. Им не нужно слов для общения, потому что оба – части единой души. Путь начинает разумная Вула, жаждущая «только посмотреть» на мифического отца, но, когда она теряет силы и веру, опорой для нее становится брат, который первым делает шаг в неизведанное, в непроницаемый туман. И только когда разум обретает надежду, а чувство – волю, туман расступается, и открывается обетованная страна.

История о двух детях: брат и сестра, одиннадцатилетняя Вула и пятилетний Александр, которые отправляются на поиски своего отца, для того чтобы его найти им нужно проделать огромный путь из Греции в Германию. Их путешествие оказывается совсем нелегким, сбежав из дома и отправившись в путь, им придется столкнуться со страшной жестокостью людей, несправедливостью и холодностью этого мира. История о детях, но совсем не детское кино. Познавая правду жизни, столкнувшись с ней как она есть, реальная, жестокая и порой равнодушная к страданиям и надеждам приходится отвечать решимостью, стойкостью, а иногда мириться с тем, что происходит вокруг. Мы наблюдаем почти, что вынужденное взросление этих детей, наблюдаем как рушится граница между детством и юностью. В некоторых эпизоды этого фильма явно отражена душевная человеческая черствость, и вымирание той самой души посредством использования режиссером символизма. Например эпизод, когда мужчина едет на машине, напоминающей асфальтоукладчик и тащит за собой привязанную к ней уже умирающую лошадь, затем веревка обрывается и лошадь остается умирать на глазах у детей. Это ли не символ жестокости? Мальчик первый раз увидевший своими глазами смерть, конечно же начинает громко плакать, в следующем кадре мы видим его уже крупным планом, его рев, слезы, который мы наблюдаем достаточно долго, в кадре ничего не меняется, по-прежнему маленький мальчик переживает смерть несчастной лошади. Эта сцена сделана длинной, возможно чтобы зритель успел прочувствовать немного глубже боль ребенка, он сам осознает, что мир вокруг почему-то жесток и несправедлив, а человек, совершивший неблагоразумный поступок, так расправившись с несчастным существом этого не осознал. Еще одним персонажем олицетворяющим зло является дальнобойщик, который подсаживает к себе детей, вроде бы им по пути и все хорошо, но не тут-то было, пообедав и немного выпив в придорожном кафе во время остановки он зазывает к себе в фургон девочку, когда же она, почуяв неладное пытается убежать от него он силой затаскивает её в фургон. После чего наступает длительная пауза, в этот момент у зрителя в душе переплетаются самые разные мысли, а пауза так и тянется. Еще неподалеку останавливается машина, из которой доносится громкая музыка, приглушающая любые другие звуки, мы можем только представить, что в этот момент происходит в фургоне, хотя так не хочется. Вот выскакивает шофер, оглядываясь нет ли кого поблизости. Через некоторое время мы видим как из грязного серого жуткого фургона выползают тоненькие ножки, девочка смотри на запачканную кровью руку… После этой сцены у девочки наступает перемена сознания, формирование мнения о ценностях в этом мире, точнее об обесценивании …Эпизод на платформе: денег для того чтобы купить билет на поезд до Берлина совсем нет, тогда девочка подходит к стоящему на платформе солдату и называет цену - триста восемьдесят драхм. Ровно столько стоит билет. Казалось бы, сейчас нашим глазам предстоит увидеть еще одну сцену, показывающую мерзость и обнищание человеческой души, хотя надежда есть, пока парень ходит по платформе и раздумывает. Актер мастерски сыграл этот эпизод, весь внутренний монолог, мысли и переживания персонажа в тот момент читаются зрителем, взгляд, видя который понятно о чем думает герой, понятно, что терзается в сомнениях, не просто в выборе «да» или «нет», а гораздо глубже, этюд на органическое молчание позволяющий нам прощупать даже характер персонажа за столько короткое время, что он присутствует на экране.

И наконец, после долгих раздумий он просто кладет деньги и уходит. Это, наверное, самый лучший из возможных исходов этой сцены.

Эпизод в кафе с печальным музыкантом-бродягой, играющим грустную музыку, тоже является символом – символом человеческого равнодушия. Хозяин кафе грубо прогоняет скрипача, не дав ни одной монеты, между тем как ребенок радостно аплодирует музыканту, будь у него хоть один драхм - он бы отдал его, не раздумывая, даже не думая о своем голоде. Это еще чистая детская душа, незапачканная грязью истинной взрослой жизни и реальностью не смотря на то, что ребенок уже видел даже смерть и жестокость.

И все-таки на пути поиска своего отца нашим героям встречается положительный персонаж, светлый, не помышляющий о чем-то плохом, злом, чистый и искренний- парень по имени Орест. Он помогает им избавиться от страха и душевных тревог. В одном из эпизодов парень находит среди мусора обрывок фото или кино - пленки. Пленка-брак, на ней видно что-то неясное, мутное. Он начинает фантазировать: вот река, вот дерево в тумане. Пейзаж в тумане, точно такой же, как и все напрасные поиски отца этих детей, несуществующего как мираж. Конечно, он когда-то был, но сейчас его поиски абсолютно напрасны. С появлением Ореста грядет череда новых событий и открытий - самое главное из которых открытие первой детской любви, она не дает счастья, но и не дает боли, появление нового необыкновенного еще до конца не осознанного и такого непонятного чувства - новая ступень в развитии личности девочки, взросления. Но тут же ей приходится постичь горесть, чувство испытываемое ей - конечно же, безответно. Ей кажется, что ее предали, непонимание происходящей несправедливости заставит ее переживать и сочувствие и сожаление Ореста дают мало успокоения. Не все желаемое может быть достигнуто - еще один урок, который получают главные герои фильма.

Для еще большего погружения зрителя в атмосферу печали Ангелопулос, как и в других некоторых своих картинах, например, «Вечность и один день», где также присутствуют мотивы странствия, одиночества, сохраняет в изобразительном решении фильма холодный колорит, серые меланхоличные краски. Дороги и грязь размытая дождем, промышленные зоны, пустые недружелюбные пляжи также являются символом печали, пустоты, несбывшихся надежд, отчаяния, одиночества Как только на экране наступает какой-либо новый момент душевных переживаний, либо новый виток странствий наших героев, к холодному художественному изображению прибавляется и тяжелая печальная музыка Eleni Karaindrou & Jan Garbarek- adagio, которая еще больше заставляет нас сопереживать. Каждая деталь фильма наполнена своим настроением, которое благодаря мастеру режиссуры Ангелопулосу так легко передается зрителю, и глубина и смысл каждой сцены молчания, пускай даже длинной легко читаются нами и порой говорят больше, чем любые слова.

На протяжении всей картины главные персонажи находясь в странствии, остаются в поиске, который, увы, так и не приведет их к желаемому, встреча так и не состоится, пройдя большое количество испытаний, узнав, что такое человеческая жестокость, несправедливость, черствость, но и любовь и сочувствие, оказавшись, наконец, на границе Германии, дети остаются один на один со своей призрачной мечтой, которая так и останется просто пейзажем в тумане.

Одиннадцатилетняя Вула и пятилетний Александр решаются на побег из материнского дома, чтобы совершить путешествие в Германию, к отцу, которого они никогда не видели. Реальная мать в кадре так и не появляется, а существующий только в грезах отец незримо присутствует, будто оберегая детей, которые тайком друг от друга пишут ему письма. Герои путешествуют поездом, пешком, грузовиком, автобусом, мотоциклом и лишь под конец садятся в лодку, которая должна достичь цели. Проходя свой нелегкий путь, они взрослеют и познают разочарование, унижение, любовь, надежду, дружбу, благодарность и сочувствие.

Ангелопулос откровенно любит своих героев. Как хороший отец он не дарит иллюзий про светлый мир, полный добрых людей и избавленный от подонков. В дороге, как и в жизни, люди разные. Задача лишь в том, чтобы научить распознавать одних и обходить стороной других. Режиссер тяготеет к длинным общим планам, количество диалогов сведено к минимуму, их вытесняют внутренние монологи, атмосфера и остроумное использование библейской и мифологической символики. Картина грека обладает очень редким свойством: ее с одинаковым успехом можно рассматривать как трогательную историю двух детей, ищущих отца, так и как современный миф про познание самого себя и истин мироздания.

Вообще проводимое в фильме противопоставление Греции и Германии очень интересное. Для современных греков Германия это место достатка и спокойствия, тогда как собственная страна не прекращает бесконечных хождений по мукам и кризисам разного рода. Находящаяся в южных широтах Греция в фильме необычайно холодная, промозглая и очень неуютная, тогда как Германия, находящаяся на севере Европы, для героев не меньше, чем земля обетованная. В кадре часто идет снег, дождь или стоит густой туман, но эти субстанции едва ли имеют метеорологический характер, скорее отображая внутреннее состояние героев и моральное состояние страны. Знатоки географии прекрасно знают, что между Грецией и Германией нет ни сухопутной, ни морской границы, а поэтому физически невозможно пересечь грань, к которой стремятся герои.

Не может ее пересечь по другой причине и труппа бродячих актеров, слоняющихся по всей Греции с одной-единственной пьесой. Это не только символ оказавшегося ненужным искусства, на примере престарелых артистов режиссер размышляет про потерянное во время гражданской войны и режима «черных полковников» поколение, разучившееся радоваться жизни и верить в лучшее. Юные герои, двигающиеся вперед к мечте, противопоставляются движущимся по замкнутому кругу и смертельно уставшим служителям Мельпомены. Характерен момент, когда забредшего в пустой кабачок скрипача презрительно выставляют наружу, ведь никому его музыка уже давно не нужна, и только юный Александр искренне аплодирует прекрасному.

Тема дороги всегда занимала ключевое место в творчестве греческого классика Теодороса Ангелопулоса, а единственным местом, дарившим ему покой в жизни, было пассажирское сидение автомобиля, с которого он во время вынужденных переездов мог наблюдать меняющиеся пейзажи за окном. Это свойство режиссерского стиля видится как продолжение традиций греческих мифов, герои которых часто понимали самые важные вещи для себя, находясь в пути.