Когда встречаются двое - это всегда предвкушение, ожидание: случится ли, сложится? А если еще эти двое люди неординарные - интересней вдвойне. Элис владеет салоном тату и являет собой наилучшую рекламу своего бизнеса - ее тело усеяно татуировками 'на память' о бывших возлюбленных. В них искусно вписаны имена парней, которые она 'покрывает', как только любовь проходит. Дидье - лохматый, бородатый хиппи, играющий на банджо музыку с 'растительным' названием блюграсс, очень похожую на кантри. Эти двое влюбляются с первого взгляда, и шальная карусель их жизни раскручивается с головокружительной скоростью - только успевай замечать. Вот они нагишом катаются на лошадях, занимаются любовью в грузовичке, выступают в барах, живут в сарае на ферме. И вот уже Элис в кофте грубой вязки, из-под которой неуклюже выступает округлый живот, а Дидье ремонтирует дом, где они поселятся все вместе. 'Все' означает теперь еще и маленькая девочка Мейбл. Девчушка растет свободным, раскрепощенным существом, идеально вписавшись в эту нестандартную семейку. В своих ковбойских сапожках она легко и весело протаптывает тропинку в сердце каждого. Как маленькая птичка, порхает она по жизни, окрашивая ее в яркие цвета. Пока не случается беда.
'Если не хочешь чувствовать - умри', - советует один известный психолог людям, которые не могут справиться с трудной жизненной ситуацией и приходят к нему с вопросом: 'Что делать?' Прежде чем начать ковыряться в чужой жизни, он честно признается: 'Я не знаю...' И ведь, действительно, не знает. А кто знает, что поможет человеку, потерявшему в жизни все самое дорогое? Слова утешения? Вера? Родные, друзья? Работа? Что может помочь, если уже невозможно как обычно проснуться утром, сварить кофе, собрать ребенка в школу, просмотреть почту, позвонить маме? Остается только свернуться калачиком на кровати, тупо уставившись в стенку, и так существовать. День за днем. Если все, что составляло смысл жизни, такое естественное и незаменимое, как воздух, уходит, и становится невозможно дышать. Невозможно жить. Есть только боль. Она заполняет тело, мозг, душу. И теперь нужно научиться жить с ней, потому что так, как было раньше, не будет уже никогда. Может, эта боль уйдет когда-то, кто знает? Или хотя бы притупится от времени? Одно ясно: выходить она будет медленно, капля за каплей, изматывая и опустошая. Ее надо пережить, выболеть, выблевать. Выплакать. Ее надо принять. И тогда вдруг окажется, что боль отступает. И можно жить. По другому, не так как раньше, но можно. И начать чувствовать. И, возможно, даже радоваться.
У Элис и Дидье не получилось. Они не смогли услышать друг друга: Элис ушла в себя, а Дидье цеплялся за старое. Они не смогли разделить боль, хотя Дидье и пытался: Элис вобрала ее в себя полностью. Не смогли начать жизнь заново, даже перекрасив стены и выбросив ставшие ненужными вещи. И не смогли остаться вместе, хотя и любили друг друга до конца жизни. Мне не нравится 'натурализм' в кино, когда все слишком 'too much'. Этим приемом, видимо, хотят заставить зрителя поверить, что все показанное - истинная правда. От такой правды тошнит, с ней не хочется сталкиваться ни в жизни, ни на экране. В результате кино оставляет в лучшем случае эффект неприятия, в худшем - омерзения. Но в 'Разорванном круге' такая правда, от которой щемит сердце, накатывают слезы, а в горле ком. И при этом не возникает желания выключить телевизор, а хочется сопереживать. Эта правда не отпускает - именно так и бывает в жизни.
Идея фильма пришла в голову Йохану Хелденбергу, сценаристу и исполнителю главной роли. С возрастом его стал волновать вопрос взаимоотношений человека с Богом. 'Когда что-то в жизни идет не так, говорят: 'Сам виноват'. А когда происходит что-то хорошее, то это обязательно от Бога. И мы становимся зависимы от Божьей воли. Ответственность за свою собственную жизнь человек должен взять на себя', - так на пресс-конференции 63 Берлинского кинофестиваля Йохан Хелденберг объяснил причины, побудившие его к написанию сценария. К сотрудничеству он призвал режиссера Феликса Ван Гроенгинена. На роль Элизы позвали известную бельгийскую певицу и актрису Вирле Баетенс. (В Берлине ее было не узнать: рыжеволосая стрижка с неровной челкой, на зубах брекеты, на ногах синие колготки - повзрослевшая Пеппи Длинный чулок, за частыми хрипловатыми смешками пытающаяся скрыть смущение из-за пристального внимания к своей персоне). Харизматичному Йохану, чувственной Вирле и тонкому Ван Гроенгинену удалось создать пронзительную историю любви, рассказанную людьми и музыкой. Повествование фильма выстроено таким образом, что зритель постоянно пытается восстановить целостную картину, увязать причины и следствие. Кусками, как это делает память, всплывают разные события. И это держит в напряжении до самого конца. Финал оглушителен. Мозг 'зависает', пытаясь одновременно обработать безысходное горе и светлую радость. Вирле Баетенс рассказала, что каждый раз, когда смотрела уже готовый фильм, последние 10 минут плакала. Я вот тоже не удержалась.
Нельзя отдельно не сказать о музыке в фильме, ибо она здесь - один из главных героев. Изначально режиссер хотел взять две песни и рефреном пустить их через весь фильм. Но Йоган Хелденберг, с 15 лет играющий на гитаре, а в 40 покоривший и банджо, буквально 'влюбил' Феликса в блюграсс. Он говорит, что музыка - самый главный подарок, который он сделал себе в жизни. И этим подарком Йоганн сполна поделился со зрителем. Фильм монтировался семь месяцев - столько понадобилось, чтобы сложить искусную мозаику из кадров и песен, которые исполнили Йоган и Вирле. В итоге получился полноценный диск саундтреков к фильму с красивой и оригинальной обложкой.
Совсем недавно 'Разорванный круг' отправился в Лос-Анджелес, чтобы принять участие в гонке за 'Оскара' в категории 'Лучший фильм на иностранном языке'. Не знаю, какая судьба ждет его в Америке, но Европа уже проголосовала 'за': на последнем Берлинском фестивале он взял три статуэтки. Одним из 'медведей' был приз зрительских симпатий - главное признание, на мой взгляд. И это тем дороже, что смотреть этот фильм о любви и счастье, о жизни и смерти, о Боге и человеке невыносимо тяжело. Сердце сжимается от мысли, что все мы - песчинки, несомые водоворотом жизни - не в состоянии ничего изменить, если небу угодно иначе. Так больно... Но пока мы чувствуем - мы живы. А значит есть надежда.
Эта картина была удостоена на последнем МКФ в Берлине сразу двух наград, одна из которых оказалась «призом зрительских симпатий». Однако этот факт сам по себе почти никогда не является поводом для того, чтобы наши прокатчики начали делать хоть какие-то телодвижения по продвижению таких картин к более широкой зрительской аудитории. В таком случае этот шаг за них обычно делаю я...
Итак, Дидье и Элиза - двое креативных харизматиков – встретились, чтобы украсить и без того не скучные будни друг друга и жить вместе в собственном трейлере за городом. Дидье ради удовольствия играет на банджо и поёт в местной группе американские песни, а Элиза активно и творчески покрывает себя и клиентов небанальными татушками в личном салоне. В общем, живут и радуются, да ещё и заводят ребёнка – очаровательную девочку Мейбл.
Но с течением времени у обоих потихоньку начинают вылезать наружу те личностные качества, которые изначально, в угаре взаимной влюбленности, оказались незамеченными. И неожиданная онкологическая болезнь дочки лишь способствует проявлению всё нарастающего непонимания Дидье и Элизы. И может быть, при ином раскладе эта проблема была бы как-то сглажена, но в данном случае различия в паре оказываются принципиальными. Элиза верит в бога и чудеса, а Дидье из-за невозможности помочь своему невинному дитя становится законченным атеистом.
Его обличительным высказываниям в адрес американского президента, по религиозным соображениям способствовавшего запрету опытов со стволовыми клетками, мог бы позавидовать сам Майкл Мур, некогда активно наезжавший на главу государства в своём документальном «Фаренгейте…». Эмоциональная речь Дидье, обращенная со сцены к собравшимся в зале зрителям во время очередного выступления группы, оказалась заряжена столь сильной энергией, что даже я начал поёживаться перед экраном от осознания собственной сопричастности к случившемуся.
Бельгийцы сняли фильм не просто сильных чувств, но ещё и весьма прихотливо рассказанный. Постоянные флэшбеки переносили повествование в разные временные отрезки, требуя неусыпного внимания, дабы не запутаться в развитии фабулы, и тем самым весьма далеко уводя историю от формата банальной мелодрамы. Думается, что не в последнюю очередь из-за сложности драматургической конструкции картина была отмечена ещё и призом за лучший сценарий на престижном нью-йоркском фестивале «Трибека».
А для тех, кто любит музыку в стиле блюграсс (кажется, так называется это направление), которой здесь отведена едва ли не четверть общей продолжительности картины, создан просто уникальный прецедент, чтобы в полной мере проникнуться гаммой переживаний в отношении двух бескомпромиссных натур, не выдержавших высоковольтного напряжения взаимных чувств.
Разгадка фильма «Разомкнутый круг» для меня в том, что практически все ключевые фразы его героев содержат слово всегда, причем в основном в негативном значении - временности, бренности, непрочности. «Тебе бы хотелось, чтобы всегда было как раньше». «Это было слишком прекрасно, чтобы длиться всегда». «Все на свете умирает и навсегда остается мертвым»... И лишь ключевая сентенция фильма, финальная, призрачно-светлая, дает надежду, что в слове и в чувстве всегда нет вечного привкуса обмана, самообмана и разочарования, есть лишь вкус веры и чуда: «Свет погасшей звезды будет лететь всегда».
Почему фильм назвали «Разомкнутый круг»? Весь он - проверка «круга» любви на прочность. Неслучайно бессмертный символ этого чувства - кольцо. Его ненарушенный круг – Вечность, то самое всегда, в которое так верят все влюбленные. Удивительно теплый, человечный и в то же время неимоверно печальный вопрос фильма: когда угасает Всегда двоих, когда оно проходит, продолжает ли все же светить, как свет погасшей звезды. Умирают ли счастье и радость? И почему они умирают?..
В «Исповеди маски» Юкио Мисима есть такой парадокс: «Всё это было слишком роскошно: и обильный свет, лившийся с небес, и ощущение абсолютной душевной наполненности, - и поэтому мне показалось, что сейчас непременно произойдёт что-нибудь ужасное…» В фильме пойманы, причем именно так – рядом, два эти состояния: сверхнаполненности и сверхпотери, сверхсчастья и сверхстраха, и с контрастностью мазков импрессионизма даны в неразрывной близи. Однако это кино, несмотря на льющиеся через край обиды, кровь, истерики, удивительно здоровое. В нем нет никакой болезненной психологии, умышленно страдательного, утрированно злого. Просто есть боль.
Любой певец радости, восторга, жажды жизни уверен, что они естественные природные человеческие состояния. Для такого художника боль – это человечно-живое, а не холодное и мертвое, как гвоздь, забиваемый в крышку гроба. Герой, долго плутавший между силой («Мы должны идти дальше, моя девочка») и срывом («Ты малодушная трусиха»), играет и поет вместе с друзьями над телом умершей жены. И почему-то это не пугает ни абсурдом, ни цинизмом, ни эпатажем. В их отношениях, в их чувствах победило Всегда, а его не хоронят (хотя даже дочь, даже собственное имя можно похоронить, даже себя можно, так сделала она). Этому всегда поют песни, влюбленные в жизнь, в землю, в свет, который не гасят время и расстояние. Это редкое кино. Признавая реальность временности и смерти, оно настолько обожает жизнь, ее легкую музыку, ее разливы, звезды, весны, страсти, ее глупые чудеса, что поет жизнеутверждающее всегда даже над трупом самоубийцы.
А еще это редкое для арт-хауса кино не для понять, подумать, а для поймать, уловить, угадать, ощутить. Его герои – стихийные люди, живущие с безалаберностью стрекоз, с эфемерностью «легкого дыхания» импрессионизма. Друзья света и простоты, отрицающие любой здравый смысл и порядок, у них все не из головы. Здоровые, цельные, довольные молодостью, жизнью, собой, свободные, как воздух. Они с жадной радостью и с захлебывающимся восторгом пили жизнь, разбрасывая, как брызги, вокруг себя дикую красоту счастья. А потом судьба, не спрашивая, вырвала их из миллионов и столкнула лицом к лицу с несчастьем (так стрекоза сталкивается с зимой в знаменитой крыловской истории). Болезнь ребенка разлучает их не друг с другом, а с прежним образом жизни. Но их характеры, их человеческая суть, их счастье жить, их взаимная любовь даже тяжелым горем не отменяются, они только перестают быть наивными. Есть выражение «Triste alegria» (печальная радость, скорбная радость) – вот таким становится счастье героя после потерь. Уверена, это кино не о том, как беззаботные стрекозы разбиваются о камни жизни. Оно о том, как научаются светить, даже будучи погасшей звездой, и лететь – даже сломав крылья.
Кьеркегор когда-то написал о библейском страдальце Иове, потерявшем все: «он не сказал: 'Господь забрал', но в первую очередь он сказал: 'Господь дал'... Душа Иова не была зажата в молчаливом подчинении скорби, но его сердце сначала расширяется в благодарности, потеря всего заставила его первым делом благодарить Господа за то, что Он дал ему все благословения, которые Он теперь забрал от него...». Мне кажется, когда герой поет над телом любимой, он благодарит... И её, за то, что счастье было, и Того, в которого не верит... Жаль, она не смогла так.
P.S. «О милых спутниках, которые наш свет Своим сопутствием для нас животворили, Не говори с тоской: их нет; Но с благодарностию: были». В. А. Жуковский.
P.P.S. Вопрос, который пытал меня весь фильм: может ли человек, питаясь просто чьей-то любовью, устоять, когда начинается черная полоса, или нужно что-то еще? Нужно... Умение с благодарностью сказать «была» о погасшей звезде. И видеть ее свет. И петь о нем песни.
Оговорюсь, что прочитав описание, я ждала жизнерадостную оду любви, но, получив правдивую и многостороннюю жизненную историю, ничуть не разочаровалась. И пусть бОльшую часть фильма по щекам текли слезы, а по окончании невозможно было собрать свои эмоции 'в кучу' еще несколько часов - это лишь потому, что все происходящее в фильме было настолько правдиво и искренне, что я прожила эту жизнь с героями, а не смотрела на экран (как бы банально это ни звучало). Ни в одном моменте не возникает ощущения, что кто-то переигрывает или, наоборот, 'недоигрывает'. Даже из второстепенных героев. А такого из вновь выпускаемых фильмов я давно не видела.
Игра со временем (попеременно показываются разные временные промежутки истории) обостряет ощущение происходящего и позволяет прочувствовать трагичные моменты еще более трагичными, а счастливые - еще более счастливыми (ибо эти два контраста постоянно смешиваются друг с другом в фильме).
Весьма приятным дополнением стало музыкальное сопровождение. Также интересно обыгрывается тема религии и веры.
В итоге, 10 из 10. И все еще не успокоившийся шквал эмоций и мыслей...
I got a letter this mornin, how do you reckon it read?
It said, 'Hurry, hurry, yeah, your love is dead'
I got a letter this mornin, I say how do you reckon it read?
You know, it said, 'Hurry, hurry, how come the gal you love is dead?'
В очередной раз блюз отыскал для себя крайне необычное убежище. Сонная бельгийская деревушка, совсем не походящая на Мемфис или на штат Магнолии, но именно здесь будет спета баллада про смерть, надежду и прощение. Дидье, всецело посвятивший всю свою жизнь блюграссу и Элиза, скрывающая прошлые отношения под многочисленными татуировками. Ковбой и красотка, что случайно встретились в местном тату- салоне, а у ковбоя хватило смелости пригласить красотку на собственный концерт. Рассвет. Обветшавший дом и крошечный грязный трейлер в качестве временного убежища. Счастливый быт двух беззаботных людей, внезапно узнавших о том, что совсем скоро им предстоит, ко всему прочему, еще и стать родителями. Интересно, что может пойти не так?
Смерть и ее незримый силуэт, проходящий тонкой красной нитью со всем возможным только ей спектром эмоций. Гибель глупой вороны, обретшей вечный покой подле стеклянной веранды. Или маленькой певчей птички Мейбл, прожившей недолгую жизнь под звуки музыки и песни любящих родителей. Очень часто в кинематографе, особенно претендующем на наличие некой идеи, можно увидеть последние дни тех, кто попросту не заслуживает такой участи. Будь то показное морализаторство Мими Ледер или наивное приключение маленьких рыцарей в «Великане» Челсома, но зачастую подобное событие исполняет роль именно кульминации для очередной печально- поучительной истории. В «Разомкнутом круге» смерть ребенка – инструмент. Своеобразный скальпель в руках творца, который позволит ему вскрыть характеры своих персонажей, с попутной игрой в контрасты и перебрасыванием временных потоков для еще большего обобщения; создания незамысловатой, но крепкой петли из страсти и музыки, с попутным привнесением боли и страха. С противостоянием религии и атеизма для определения более подходящего из них на роль непрочного костыля в тяжелое время. С поисками ответа на вопрос «Кто виноват?» и его трансформацией в желание попросту навсегда покинуть руины былой жизни.
Эпизоды, хаотично разбросанные по полотну истории… Или не хаотично? Про болезнь певчей птички зритель узнает с самых первых минут, что даст режиссеру возможность не играть в пределах предсказуемой интриги с последующим катарсисом для всех и вся. В первую очередь Грунингену важны персонажи, и только они. Яркие, хоть и достаточно простые образы Йохана Хелденберга и Верле Батенс, борьба которых приковывает проходящего мимо киномана к экрану. В их боль веришь сразу, безо всяких сомнений. В их радость, когда вся жизнь обернута поверх светлых ожиданий, прекрасной музыки и идеализации некоего «правильного» образа жизни. В прощание со всей этой ерундой близ крошечного белоснежного гробика. И, в конечном итоге, зрителю остается поверить в финал этой жизни, когда для них не останется никаких иных вариантов, кроме тех, что представлены в прологе. Весь их жизненный путь напоминает мелодию, что была сыграна единожды для полей, пастбищ и тишины, прерываемой лишь песней джунглей или же прощанием со светлым, непорочным существом. В торжественном церковном выступлении и его последующей трансформацией в гневную, обличающую тираду от безутешного родителя…
'Разомкнутый круг' – это Американская мечта, что сомкнула свои объятия над чуждым для нее пространством реализма. Вполне банальные отсылки к 11 сентября и политической жизнедеятельности звездно- полосатых старателей черного золота, конечно же, несколько топорны в разрезе истории об подобной потери, но режиссер и не стремится акцентировать все свое внимание на одной- единственной теме. Ему куда интересней контрасты, которые образуют яркое, тепло- матовое полотно, оставляющее после просмотра двойственное, но вполне искреннее чувство светлой печали. Поблекшего и мимолетного воспоминания об песни, которая очень близка тебе, но так и непонятно – где и когда ты ее умудрился услышать.
Фильм 'Разомкнутый круг' я решила прежде всего посмотреть из-за актрисы, играющую главную роль. Недавно её увидела в фильме 'Материнский инстинкт' и не смогла остаться равнодушной к её игре. Эти фильмы, в которых она сыграла, несмотря на то, что стилистически очень разные, схожи общей тематикой - трагедия, смерть ребенка, смерть близкого человека... Но по силе эмоциональных впечатлений от просмотра, лидирует, несомненно, 'Разомкнутый круг'.
Дидье и Элиз - самая обычная пара влюбленных, которые впоследствии становятся семьей. У обоих есть увлечения, которые приносят им доход и удовлетворение. У Дидье это музыка, у Элиз - татуировки. Всё в их жизни идёт своим чередом, в том числе и рождение ребёнка. Но не всё так радужно в этой истории. Жили бы наши герои долго и счастливо, если бы не случилась беда...
Если бы картинку фильма можно было передать словами, то я бы нарисовала это так: приятный весенний день, чуть прохладный ветерок, птички летают, вокруг простые жизненные радости и повседневные дела, между людьми крепкая привязанность и любовь... После трагического события в жизни главных героев, внешняя картинка по сути не меняется, хотя даже они пытаются её изменить (делают ремонт, к примеру). Но в эту повседневность врываются настолько оглушающе сильные эмоции, что не разглядеть их за обычными бытовыми моментами невозможно...
Огромное количество смысла в этом фильме можно обнаружить. Вопросы веры на темы: атеист-верующий, вера в знаки, татуировка, как символ вечного на бренном теле.
Давно не смотрела таких честных, простых, одновременно сильных и глубоких фильмов. Очень рекомендую.
Я не искусствовед и не критик. У меня нет художественного образования, я не знаю теории кино, и 'Ты что, не видела этот фильм?!' слышу достаточно часто. Первый уровень восприятия кино, как любого искусства, - это банальное нравится/не нравится, которое в случае кино определяется очень просто - хочется ли мне во время просмотра нажать на паузу, заварить чай, проверить почту, почитать про вомбата, жившего у художника Росетти, на Википедии, или нет. Пусть это обывательский подход, но я уверена, что кино должно быть интересно смотреть, и сложность затрагиваемых тем на эту интересность влиять не имеет права. Я разумный образованный человек, и если мне понадобится непредвзятая информация, буквальная точность или беспримесный реализм, я сумею нужное мне раздобыть. Кино же может быть каким угодно, вот вообще никаких ограничений, кроме одного - оно не имеет права быть скучным.
Разомкнутый круг - кино не скучное.
Если копнуть чуть глубже - это кино красивое.
Мне внешняя его сторона, картинка, напомнила фотографии - знаете, такие удивительные фотографии, на которых неприглядные, неэстетичные, не отличающиеся ни шармом, ни стилем вещи какой-то магией превращаются в воплощенную красоту. То ли фотоаппарат хорош, то ли фотограф душу дьяволу продал. Вот и здесь так же. И быт красив, и люди прекрасны.
Я не хочу пересказывать сюжет.
Я хочу сказать о неожиданностях. Об открытиях.
Я хочу сказать, что этот фильм - очередное подтверждение вынесенной мной истины. Каждый человек - один, и того, что происходит у него в голове, никогда не понять другим. Даже если он будет пытаться объяснить. А он не будет.
Когда распались скрепы, делавшие из двоих - одного, и не просто распались, а взорвались, опалив и располосовав обоих, удержаться вместе они не смогли.
И жутко видеть, как люди от бессилия тычут друг в друга острыми ножами, стараясь поглубже ранить. Я увидела, почему самую сильную боль могут причинить самые близкие люди. Я увидела, как загибающиеся от страданий человеческие существа без жалости бьют в самое неприкрытое, самое больное. Бьют туда, куда бить нельзя.
Случилось горе, и человеческие улиточки заползли каждая в свою раковину. Спрятали свое нежное, саднящее нутро. Им бы раствориться друг в друге, растопить, сплавить свою боль с болью другого и вынырнуть, выплыть. Нет. Не сумели.
И не так уж важно, какие именно были у них там непонимания. Она верила, что ее умершая дочка птичкой прилетит на ее окно. А он клеймил верующих фанатиками и обвинял в снобизме и торможении медицины. Они любили друг друга. Они могли помочь друг другу. И безумно, ужасно горько видеть, что они не справились.
Настоящий разрыв шаблону у меня случился на сцене похорон девочки. Когда отец и друзья музыканты начали петь, я вздрогнула и скривилась. Кощунство же... Я не понимала, что люди могут жить музыкой. Слышала эту фразу, но не понимала, что это такое. Теперь поняла. Эта сцена и финальная сцена в больнице лично для меня в фильме самые важные. Потому что они открыли небольшое окошко в мир, которое раньше для меня было закрыто. Никакого пафоса, никакого особенного значения или смысла - они просто дали мне немного другой ракурс, слегка иной угол зрения. Но это важно.
Разомкнутый круг - это хороший фильм. Про хороших людей, настоящих, странных, банальных, одиноких, живых, слабых, трогательных людей. Фильм не выбивает слезу, совсем нет. Он просто показывает нам наше беззащитное брюшко, и становится страшно.
Феликс Ван Гроенгинен рассказывает нам драматически-музыкальную историю нескольких лет из взаимоотношений модной ныне, можно сказать, «атипичной» парочки. Парень – американофил и, кажется, что всё его нутро пропитано штатами, от образа жизни до хобби (вкусовые рецепторы – звёздно-полосатой формы). Живёт на ферме в домике для кемпинга, владеет красным пикапом и играет на банджо, исполняя при этом, вместе с группой, кантри музыку на уверенном английском языке. Девушка – тату мастер, воспринимающая мир через образы. Носит на себе полный спектр различных популярных татуировок, включая, закрашенные имена своих бывших парней, будто бы являя собой олицетворение Америки (что, особенно раскрывается ближе к финалу). Даже желая соблазнить своего нового поклонника, она в звёздно-полосатом бикини, предстаёт в «пин-ап» образе на капоте его ковбойского авто, предварительно разместив туда рисунок в стиле южных штатов. Дальнейшее развитие их отношений приводит не только к совместному участию в музыкальной группе, но и к рождению прекрасной дочери (дитя «америки») и, кажется, что для утопического рая, картонно-созданного из сложенных образов, не хватает лишь террасы, как бы замыкающей круг. Только отношения не могут вечно строятся на взаимной полярности образов «американ-дрим’а», и, в определённый момент, наступает соприкосновения с реальностью, перенося героев в «реалистичную» часть картины.
Тем самым, фильм можно условно разделить на две части, причём как сюжетных, так и кинематографических. «Утопическая» часть - приносящая через реализацию бесконечных образов современного социального счастья и драмы некую модель «попсового» кинематографа, при этом, давая взамен предполагаемым зрительским «пфф-каньям» на тему «это я уже видел», эмоцию умиления, насильно вытягиваемую через весёлые и беззаботные кантри мотивы на фоне улыбок неунывающего ребёнка, страдающего неизлечимой болезнью. И вторая разрушительная, «реалистичная» часть - где разрыв образцового круга, приводит к краху утопической модели, пересмотра ценностей и взаимоотношений. Эту часть можно смело отнести в некий экзистенциально-психологический строй. При помощи всё тех же искусственных приёмов, только музыка приобрела меланхоличный строй, а прежнее умиление сменилось откровенной болью, через трагедию, нервные срывы, крики, ссоры и взаимное непонимание героев.
Хотя, как я уже и сказал, приёмы по вытягиванию эмоций весьма подлые и искусственные (иногда даже начинает казаться, что их тянут рыболовным крючком, задевая вместе с одной эмоции, некоторые соседние, оставляя взамен нарывающую рану), нельзя не оценить способ повествования через нелинейные «флешбеки». Свободно микшируя временное пространство, автор, в первую очередь, притягивает зрительское внимание через интерес распутывания сюжетного клубка, а во вторую – даёт особый эффект эмоционального присутствия, а, следовательно, истинное чувство переживания. Порой кажется, будто мы знаем о героях чуть больше, чем показано в данном отрезке времени, словно предугадывая\вспоминая, что случится в будущем. При чём, этот приём реализован так, что позволяет зрителю не только прочувствовать, но и проанализировать ситуации и действия героев со стороны.
Даже при всей своей «околосанденсавской» стилистике, «околофилосовской» тематике и завёрнутая в модную оболочку (по форме мне, чем то напомнило некую смесь из ирландской работы «Однажды» и американской «Blue Valentine»), благодаря выше описанной модели повествования, а также замечательному саундтреку, сильной и уверенной актёрской игре - картина смотрится весьма притягательно, с неподдельным интересом и эмоциональными всплесками.
Перефразируя ФИПРЕССИ: «Разорванный Круг» – песня в стиле кантри, со своей любовью, душевными переживаниями, трагизмом и всей той головной болью, что может преподнести нам жизнь, как свидетельство того, что человек способен вытерпеть и пережить всё, до тех пор, пока есть хоть какая-то песчинка надежды или веры. Эта очень личная история, произошедшая в крошечной Бельгии - есть олицетворение окончательного падения курса «американской мечты».
Романтических баллад на тему притягивания друг к другу разного рода противоположностей можно навскидку назвать с десяток – если говорить об удачных – и много больше, если порыться как следует на свалке загубленных сценариев. На одной из таких, кажется, должен был оказаться файл с историей Дидье и Элис, и это даже кажется справедливым в первые полчаса. Не из-за разбросанных тут и там клише, которые в контексте воспринимаются нормально, но из-за тлетворного подхода к истории о больной раком девочке, и это уже позже тоже не особо удивительно. Куда Ван Гроенгинен заведет героев, зрителя и тонкое наблюдение о закате отношений через смерть, нервный смех и редкие слезы, сопровождающиеся на удивление мелодичным кантри, вряд ли знал даже он сам.
Не изобретая колесо, но и будучи отнюдь не консерватором, режиссер работает строго по любопытной парадигме. И чем хуже отношения у его героев, тем лучше становится сам фильм: хорошо видно, как со временем раскрепостились и разожгли настоящее пламя Хелденберг и Баетенс, как гармонично легли друг на друга вокальные номера и визуальный ряд с преобладанием темного в цветовой палитре. Как постепенно вышел на первый план сюжет о романе искусства изобразительно и образно-звукового, и о печальном его конце как предопределенном исходе. Она, в общем-то, условный художник, он – такой же условный музыкант, а трагедия не в болезни ребенка, а в сухом остатке всепожирающей страсти, захлестнувшей, закружившей романтиков по странной траектории, и правда, будто по кругу, давая проверку на прочность импульсивным участникам изматывающего пробега. Тема смерти, вставленная сюда рефреном, конечно, и определяет жанр, размыкая круг, по которому двигаются и супруги, и сам зритель, причем подобный эффект достигается и посредством ловкого тасования флэшбеков, и аккуратного укрепленного сюжетного костяка.
На фоне же подобных этому тематических фильмов бельгиец изо всех сил старается не удариться в патетику, заменяя пафос чем-то еще. К примеру, несколько неуклюже вплетены между строк политические и религиозные мотивы, где первое смотрится инородно, а в связи со вторым, напротив, осознаешь всю тяжесть положения родителей, схоронившись свою дочь – они словно подспудно бросают вызов самому богу, за всеми этими претензиями к бушевским идиотским законопроектам. И пусть выглядит это гораздо лучше, чем звучит, впечатляет больше всего, смелость режиссера, прошедшего по тонкой грани между нудным морализаторством и элементарной пошлостью. Спасает, пожалуй, не только драматургия, по которой хоть сверяй часы, но поэтичность, благодаря которой и эротизм выглядит красиво, а чувственность и в начале, и в конце – не ложной.
Поэтам, как известно, диагнозы не ставят, по крайней мере, не таким, что и такой финал могут окончить хоть на пронзительной, но позитивной ноте. Заставляющей вспомнить, что при всей американизированости – дабы рассмотреть их мифологию под другим углом – сами американцы так не снимут: этим ведь всегда выгодно отличалась европейская культура от бывшими бы здесь не уместными методов фабрики грез.
Некоторые фильмы, даже получившие награды на крупных фестивалях, почему-то добираются до нашей страны с большим опозданием. Словно кто-то решил - ни к чему нашему зрителю такое тяжелое кино, да еще с идеализацией Америки со стороны главного героя. Идеализация эта, правда, условна, но об этом чуть позже... Мировая премьера фильма состоялась 10 октября 2012 года, а в России фильм был выпущен только 16 января 2014 года - зато с качественным переводом, что немаловажно. По счастью, песни, звучащие в картине не переводили, а ведь водится за нашими прокатчиками и такой страшный грех.
Главный герой картины Дидье - фанат Соединенных Штатов, которые он считает 'землей свободы' и родиной его любимой музыки кантри - сам он играет на банджо в небольшом оркестре, носит ковбойскую шляпу и сапоги и, кажется, всерьез называет себя 'ковбоем'. При этом он живет в трейлере, как истинно свободный мужчина без обязательств - до встречи с девушкой, которая перевернет всю его жизнь, владелицей тату-салона Элизей. Картина построена по принципу мозаики - события из разных периодов жизни героев показываются в художественном беспорядке, так задумал режиссер, поэтому спойлеры допустить почти невозможно - сюжет, по всей видимости, надо воспринимать целиком. То есть так хотелось бы режиссеру - чтобы вся картина была видна сразу, а не постепенно. Элиза рожает Дидье девочку. Он совершенно не готов к появлению ребенка, осознавая, какая это ответственность - и поначалу криком кричит, что 'это нечестно'. Тем не менее, мужчина принимает решение и меняет свою жизнь - переезжает из трейлера в дом, и даже пристраивает к дому террасу - по просьбе жены. Девочке отпущено всего семь лет. Затем она заболеет раком и умрет. Игра оркестрика Дидье над гробом почему-то показалась мне кощунственной. Но я еще не знал, что был совершенно не прав - меня подвело восприятие.
Этот фильм, надо сказать, обманул мои ожидания дважды. Первый раз, когда я счел его обыкновенной 'слезодавилкой' - это когда режиссер использует запрещенный прием, например смерть ребенка, чтобы разом уложить чувствительного зрителя на лопатки. Но потом, когда Дидье разражается со сцены антирелигиозным богоборческим монологом и затем, после феноменальной сцены в больнице, когда по коридорам ходит призрак Элизе, я понял - что фильм куда глубже, чем обычная 'слезодавилка'. Режиссер, словно раздваивает нашу реальность, предлагая выбор между верой и неверием, невероятно раздвигая рамки зрительского восприятия. Да и сама ситуация такого сильного горя в семье. Известно, что такое горе может разрушить любые отношения. И разрушает. Но вдруг показанная напоследок татуировка на теле Элизе, которую она наносит в последний день, говорит о другом - о том, что эти отношения вечны. Именно так - вечны и нерушимы! Их уже никогда не разрушить, не разомкнуть круг.
Также я обманулся и с замыслом режиссера, решив, что он попросту метит на 'Оскар'. А картина была номинирована на 'Оскар' (почему-то 2014 года) в номинации 'Лучший фильм на иностранном языке'. Но награду не получила. Еще бы, ведь Дидье умудрился назвать Джорджа Буша нехорошим словом - за то, что тот запретил выращивать эмбрионы ради стволовых клеток, наложив вето на эти научные исследования по религиозным соображениям. Если бы стволовые клетки были, дочку Дидье могли бы спасти. Но поначалу вся эта 'ковбойщина', музыка в стиле кантри, даже 11 сентября по телевидению - указывали на то, что Феликс Ван Гроенинген нацелился на главную награду мирового кинематографа. Но нет, он опять совсем не то имел в виду. Снова я обманулся.
И финальная сцена в больнице, когда друзья и Дидье вместе начинают играть веселое заводное кантри, отпуская Элизу-Алабаму (так она попросила ее называть) во вселенную - безумно сильная. Примерно такое же впечатление у меня оставил в свое время выстрел в темноте хохочущего кинозала в финале балабановского 'Морфия'...
Этот фильм, которому я сначала хотел поставить низкую оценку, оказался на поверку очень сложным и необыкновенно сильным! Он останется со мной на долгие недели, месяцы, а возможно - и годы. Эта картина из тех, которые не хотят отпускать - о ней думаешь снова и снова, и она постоянно обрастает новыми смыслами.
