- А твоя великая победа?
- Мученичество
- Твое избавление?
- Смерть
Предыстория
Когда Жанна появилась на свет, Столетняя война продолжалась уже 75 лет. После смерти Карла VI надежда на избавление Франции от английских захватчиков стала совсем призрачной. Его безвольный, да еще и оставленный без права на наследование престола сын уж точно неспособен был вести за собой народ. Жанна росла здоровой, жизнерадостной девочкой, занималась хозяйством и была очень набожной. Особенное впечатление на нее произвело одно из пророчеств, бывших в то время в ходу. Оно гласило, что Францию погубит женщина, но спасет девушка. Казалось, что пророчество сбывается: губительницей стала Изабелла Баварская, вынудившая короля на унизительные компромиссы с врагом. Мучительно переживая страдания своего народа и ощущая свое бессилие, Жанна уверовала в свою божественную миссию и начала действовать.
За довольно короткий срок 17-летняя девушка одержала ряд знаменательных побед, снискав доверие дофина Карла VII, добилась его коронации и приобрела окружение из преданных последователей. Казалось бы, все это не должно вызывать иных чувств, кроме восхищения, но у царедворцев и священнослужителей она вызывала только ужас - у первых из-за страха перед крестьянскими бунтами, у вторых - перед возможным развенчанием их как наместников Бога на земле. Их происки не прошли даром - король потерял всякий интерес к своей спасительнице, и злодеи торжествовали: вскоре, после одного из сражений, Жанна была взята в плен.
Для того, чтобы казнить девушку по закону, англичане решили представить ее колдуньей и организовали суд над ней. Судили ее видные богословы Парижского университета. Хитроумные и многоопытные, они расставляли Жанне ловушки, но она отвечала искренне, с никогда не изменявшим ей здравым смыслом. Несмотря на изматывающие допросы и изощренные пытки, она проявляла неизменную твердость.
О фильме
Именно в этот период ее жизни видим мы Жанну в фильме Дрейера. Нужно сказать, что ни один прием из использованных великим режиссером не прошел даром. Крупные планы производят просто оглушающее воздействие. Испещренные морщинами так же, как испещрены трещинами пороков их души, лица церковников вызывают отвращение, и не остается никакого сомнения, что если кто-то и есть у них 'на другом конце провода', то это дьявол. Неподдельные, рвущие душу на куски, эмоции Фальконетти, забирают по частям самообладание зрителя, опустошают, вырывают из состояния привычного равнодушия.
Сам фильм настрадался не меньше Жанны - оригинальный негатив был утрачен в пожаре. Последующие версии порезаны цензурой. Вот что забавно - ведь на воре и шапка горит: порезан французской цензурой из-за нелицеприятного изображения церкви, запрещен в Великобритании из-за изображения английских солдат бездушными садистами. Спрашивается: чего так копошиться, если это - дела давно минувших дней? Разве что мало что изменилось...
Все актеры изумительны: ненависть, отчаяние, сострадание, мука, нетерпение, недоверие, надежда, коварство - прожить все это настолько реалистично - кажется невозможным. Такая 'жизнь на экране' не могла пройти даром - как известно, Мария Фальконетти более никогда не снималась в кино, получив сильный нервный срыв. Хоть Тарковский и называл Станиславского 'идиотом и графоманом', здесь его система что называется 'выстрелила'. Без лишнего ерничанья, без суеты, без надрыва - только чистые переживания, мельчайшие движения, взгляды - все производит впечатление устрашающей реальности происходящего.
О Жанне
Была ли она святой? Не знаю. Не думаю. Слабость, сомнение, ужас - они делают ее более земной, но они же и делают всю историю во стократ трагичнее. Невозможно думать, что обычная девушка, не старше меня, чьи руки должны были ласкать детей и собирать цветы, держала в этих руках меч, бесстрашно кидалась в бой. Невозможно думать, что такая самоотверженность и преданность были встречены насмешкой, жестокостью и предательством. Разве Христос не воскликнул в последний момент 'Боже мой, для чего ты меня оставил?' Как же можно ждать запредельного мужества и стойкости от такого хрупкого создания, как Жанна?
Да, она была верной христианкой, но что более важно и несвойственно многим христианам - она была христоподобна. Память о ней останется в сердцах многих неравнодушных людей, оставаясь смутным и, увы, недостижимым идеалом.
1928-ой для истории кино был годом переходным, 'десятая муза' медленно и болезненно переходила на звук. А потому, этот год стал не самым урожайным на киношедевры: 'Октябрь' Эйзенштейна, 'Ящик Пандоры' Пабста, 'Цирк' Чаплина- вот пожалуй и все откровения високосного 28-го...И можно было бы его посчитать одним из самых заурядных за всё время кинолетописи, если бы не одно 'Но'- картина Карла Теодора Дрейера- 'Страсти Жанны д`Арк'!
Никогда ещё в истории кино до этого фильма, да и после него как оказалось тоже, экранное человеческое лицо не было столь мощным эмоциональным оружием воздействия на зрителя. Последовательно сменяющие друг друга сверхкрупные планы достигают драматического накала, в то время как Дрейер следуя манере художников ренессансного Гротеска, создаёт калейдоскопический пантеон лиц, уродливость которых, есть печать внутреннего состояния души их обладателей.
Тем разительней отличие, от этого судейского паноптикума, образа орлеанской девы- в запредельном исполнении Рене(Марии?) Фальконетти. Изолированные от общих планов кадры с лицом актрисы- подобны иконам, а совершенная по интимности манера игры, на крайнем пределе, за гранью которого начинается аффектация, так и вовсе говорит о том, что перед нами- лучшая женская роль в истории кино!
Снимая крупные планы глаз Жанны, Дрейер словно бы обнажает душу мученицы, давая возможность зрителю, заглянуть в эти 'зеркала', чтобы увидеть отражение собственного сочувствия.
Датский режиссёр создал модернистскую мистерию 'последнего искушения', запечатлев на панхроматической плёнке почти осязаемую боль и борьбу духа, где единственной возможной интонацией является взгляд. Триумф перспективы и декадрирования, возвращает изображение к своей исходной точке- двухмерной визуализации. Также здесь прослеживается связь с 'Броненосцем 'Потёмкиным'- задумка со съёмкой актёров без грима заимствована у Эйзенштейна, да и лексика монтажа подобна.
И как не отметить присутствия в фильме великого и безумного Антуана Мари Жозефа Арто, основателя 'крюотического театра', человека прожившего по психушкам и проведшего в опиумном угаре- полжизни, борясь с хроническими депрессиями. Здесь он предстаёт в роли монаха Жана Массье, единственного сочувствующего Жанне, что зная его биографию- очень символично.
Именно сейчас все и должно произойти… После краткого и совершенно ненужного пролога перед вами обязательно возникнет арка. Хрупкое творение человека уже давно прикрывшего за собой старую дубовую дверь. Эта арка Дрейера... Невесомая и почти полностью покрывшаяся толстым налетом пыли. И только у самого основания отчетливо заметны неряшливые надписи тех немногих кто еще помнит о существовании этого ошеломляющего по своей природе чуда...
Суд в самом разгаре. Собрание величайших теологов своего времени под чутким руководством английской пятерни. Насмерть перепуганные манекены неистово вопят и задают каверзные вопросы. Эти старые пауки с напускным презрением отбрасывающие слова несчастной Жанны… Гневно вопящие на ту кто появилась на этот бренный свет лишь для служения собственной стране. Служению народу, богу и королю. И только молодой монах, которого играет великий Антонен Арто поддерживает несчастную девушку. Он и несколько его собратьев взявших на себя роль невольных наблюдателей за поисками нужных слов. Нельзя же сжечь святую! Нужны доказательства, которые позволят громкий суд. И каждому понятно, чем это все в конечном итоге обернется.
Карл Теодор Дрейер создал не просто метафизическую арку. «Страсти Жанны д’Арк» это, безусловно, одно из самых величайших творений десятой музы. Но монолитные фигуры Дрейера и вышеупомянутого Арто отходят в сторону перед актрисой одного единственного фильма…
Марии Фальконетти.
Девушка, история которой так и осталась за плотной стеной времени. Бесчисленных поколений промелькнувших после появления легенды. Не очередной звезды, история которой обязательно зайдет за небосвод… Это легенда, одержавшая великую победу. Дитя кинематографа.
Пронзительные крупные планы заставляют не просто сопереживать или чувствовать волнение. Ряд лиц проходящих сквозь зрителя в конечном итоге завладеет им. Разрывая сердце уже давно отвыкшее от подобных потрясений и заботливо собирая его многочисленные осколки для финальной сцены с костром. И огонь, в конечном итоге пожирающий не только всякого человека решившегося на просмотр этого фильма, но и прекрасную женщину в чье существование ты хочешь верить. Как впрочем, и в раскаяние самых узколобых служителей одного мертвого бога. В страх солдат утренние звезды которых не спасли их от ярости толпы.
Величие подобных фильмов… А стоит ли об этом говорить? В этом бренном мире существует не столь уж много арок способных встать на один уровень с творением Дрейера. Они как сверкающие слезы на лице у Марии Фальконетти. Как «Видения света» Ричарда Эйнхорна ставшие печальным эхом основной трагедии.
«Страсти Жанны д’Арк» это отголосок не только мрачного в своем невежестве средневековья. Это кино, без которого мир потерял бы одну важную часть собственной души. Осколка еще не полетевшего в костер…
Нечеловечески длинный, душу тянущий судебный процесс. Уродливые лица церковных ханжей. Крупные планы лица Жанны. Страдающие, чистые, полные слез глаза. Боль и вера.
Как бы ни была хороша Йовович, как бы ни был талантлив Бессон, - до сражающей наповал эмоциональной силы картины Дрейера им так далеко!
Мощное кино, не уступающее в выразительности средневековым готическим статуям. По мне, это лучший немой фильм из всех. Снимать фильм со множеством крупных планов было совершенно революционным решением. По мере развития кино планы постоянно укрупнялись и камера все ближе приближалась к актерам, в 1990-е годы логически придя к съемкам лиц во время разговоров вообще в упор, так что лицо актера иногда даже не помещается в кадр (так любят снимать коммерческие фильмы в Голливуде).
Тем самым Дрейер опередил голливудскую моду на 60 лет. Но по сравнению с величием этого фильма в целом такое достижение даже и упоминать не обязательно. Когда допрос Жанны заканчивается, и действие выходит за пределы собора, фильм переходит в иное пластическое измерение. Сцена казни Жанны - одна из самых эмоциональных сцен в мировом кино. А игру Рене Фальконетти, которая почему-то больше не исполнила ни одной роли в кино, многие критики считают лучшей в истории. Фильм этот надо обязательно смотреть и обязательно до конца. Настоящее искусство требует жертв, в том числе, и от зрителя - то есть, нужно пересилить себя и перетерпеть медленные моменты, и ваше терпение окупится на 100%. А все остальное об этом фильме уже давно сказали лучше меня.
Святая Жанна д’Арк, отважная воительница… призванная сражаться и спасти свою страну от врага, даруй… услышать в своей жизни зов Божий и иметь отвагу верно ему следовать… Святая Жанна д’Арк, молись за нас.
Прекрасная, полная сил дева; воительница в сверкающих доспехах; бесстрашная освободительница, уводящая за собой одним именем своим; отважная, мужественная, говорящая с ангелами на одном языке… Ни одну из этих земных ипостасей реальной женщины в фильм не позвали. Жанна входит в кадр мелкими шагами человека напуганного, с отчаянным горящим взглядом, подозрительная, не понимающая. Она ещё поборется, надеясь, видимо, на чудо, но постепенно и эта хрупкая надежда угаснет, как исчезнет привидевшаяся тень французского флага, - прямоугольника с крестом, который суждено нести ей всю свою недолгую жизнь. Жизнь, которая здесь, в прямоугольнике экрана, уже не будет ярким факелом, озаряющим отныне свободное будущее родной страны. Теперь это свеча на ветру, чей неверный свет лишь сильнее подчёркивает подступающую со всех сторон тьму.
«Страсти Жанны д’Арк» похожи на вырванный из исторического контекста абзац: знаковый, судьбоносный, но только один. Как театральная рампа, он высветил лишь эпизод из биографии национальной героини Франции – в угоду гармонии художественного замысла режиссёр отказался от всего остального. Фабула, построенная на протоколах допросов церковного суда, выдержана в стилистике документальной ленты, воссоздающей события с хроникальной последовательностью; вот только события пяти месяцев втиснуты в одни нескончаемые, томительные сутки. Жанна Дрейера – мученица, жертва. Одинокая, всеми покинутая, обуреваемая сомнениями, трясущаяся от страха. Не такой предстаёт она в жизнеописаниях, не так глядит с полотен. Разве что иллюстрированные жития святых, канонически воздевающих очи горе, да скорбные надгробные статуи были моделями для создания образа – не человека, нет… Святой. Весь фильм создатель убивает свою героиню, ведёт её к этой святости за обмякшую от изнеможения руку. Мучительно долго душит вопросами, давит судебными проволочками, режет острыми, словно ножи, издевательскими улыбками судей, а потом сжигает дотла.
Этому фильму было суждено родиться немым. Рассеянная полуулыбка Жанны и перманентно возведённые к небу глаза достойны слабого, надломленного голоса – и эта неестественная черта ещё дальше отстояла бы от Жанны настоящей, с её с решительной речью и особой, подчёркиваемой современниками выдержкой. По задумке Дрейера лента и должна была остаться беззвучной, дабы сила воссозданных на экране страданий дошла до каждого в интимной тишине, что громче всяких звуков. Чтобы пережить всё вместе с Ней, от начала до конца. Чтобы кожей ощутить беспринципность и лживость высокопоставленных святых отцов, словно вороны слетевшихся на свеженькое мясо – интриганов, двуличных, мелких и порочных. Они 'читаемы' и без слов. Изборождённая морщинами кожа, запавшие глаза, искривлённые в насмешке губы, обрюзгшие телеса под просторной одеждой, недостойная суетливая возня с намерением запутать подсудимую сетью теологических уловок, не давая времени выпутаться из силков, - всё это не «говорит», а почти кричит о бесчестности продажного судилища. И это тоже приговор, вынесенный режиссёром тем, кто посмел, кто поднял руку…
Есть и Божий суд, наперсники разврата. И не важно, что впоследствии другой церковный суд реабилитировал осуждённую, что суд истории оправдал её стократ; что и судили тогда не женщину, а дело её, великое дело. Дрейер, как демиург собственной художественной вселенной, дал себе право рассудить самолично. Он рисует своих героев крупными мазками – светом, тенью, искажёнными ракурсами, бесчисленными крупными планами, - и несметная толпа священников становится почти демоническим легионом порочных и запоминающихся, даже в эпизодах, типажей. Английские стражники подчёркнуто уродливы, немногочисленные сторонники сочувственно благообразны, народная толпа не исторически патриотична. А в центре всего – Дева, не Мария, а почему-то мадемуазель, Фальконетти. За полтора года работы над картиной она не сыграла - прожила свою роль. Дрейер выточил свою Жанну, словно Галатею, заставив лицо человека, измученного, колеблющегося, обернуться светлым, одухотворённым ликом Святой. С внешностью, почти лишённой признаков пола, с горестной складкой губ и тончайшими движениями мимических мышц. Страдающая, мятущаяся душа, раздетая объективом камеры до такой степени эмоциональной обнажённости, что впоследствии актриса навсегда отказалась сниматься в кино. И будь эта роль единственной, её хватило бы для билета в вечность.
Мессия, Дочерь Божья. Дрейер канонизировал Жанну; спустя восемь лет после Ватикана, канонизировал вторично. И, наверно, грешно и пошло было бы судить его за это.
Кино – это наркотик. Великое кино на большом экране – страшный и прекрасный наркотик. Кинонаркотик напоминает любовь. Увидишь картину, а потом себя не помнишь, бежишь где-то внутри куда-то к кому-то. Но добежать не получается, потому что утыкаешься воображаемыми пальцами в экран. А потом киномеханик включает верхний свет.
И вот ты смиренно выходишь из кинотеатра после “Страстей Жанны Д’Арк” и не понимаешь, кто ты, где ты, зачем поджигать сигарету, за каким чертом фары слепят глаза, зачем ехать домой и шевелиться.
Думаешь, надо вернуться, спасти актрису любительского театра Фальконетти, схватить ее за руку и вытащить из 1928 года в 2011-й, схватить Антонена Арто и тоже утащить. Забрать их, налить вина и сказать: “Останьтесь!”
В зале на всю катушку работает кондиционер, но зрителя бросает в жар, когда веревки сгорают, и труп Жанны падает в пылающие дрова.
Там, где до сих пор 1928 год, закончились съемки, и актриса Фальконетти выжила из ума, приняв близко к сердцу образ Жанны. Там, где до сих пор 1981-й год, в закромах психушки в Осло нашли в целости и сохранности оригинал фильма, который, как все думали, был утрачен.
... От боли не больно стоящим поодаль.
Живущим сегодня от жара не жарко...
Она терпит все эти нечеловеческие страдания и немыслимые муки, она бессильна, у нее отобрали последнее, теперь она - безмолвное тело и кричащая душа. И вот, наконец, ее тело сожгли, остался лишь пепел. Но мертвым не больно. Теперь ей никогда не придется повстречать этих жалких людишек.
Это лицо, эти чувства и эти слезы. Их невозможно забыть.
Этот фильм правильнее было бы назвать «Страсти Жаннетты». Фамилия д’Арк «пристанет» к Жанне через 22 года после дня казни. Да и не похожа, простодушная деревенская девушка на легендарную спасительницу Орлеана. Она ли командовала армиями? Она ли шла вслед за ангелом, несущим призрачную корону? Она ли убедила в своей богоизбранности комиссию каноников и измученного нашествием «спасителей Франции» дофина Карла?.. Или отсутствие тождества – намеренный шаг режиссера, аналог молитвы в Гефсиманском саду, когда величие спадает, как плащ, на миг обнажая слабость плоти, трепет сердца на пороге неизбежности?
Как бы там ни было, перед объективом кинокамеры предстает блаженная. Растерянное и измученное создание, которое то и дело разражается слезами, тщетно пытается угадать малейшие оттенок сочувствия, понимания или доброты на лицах судей. Исполненная веры простая душа, не способная и помыслить, что все закончится чем-то иным, чем обещанным свыше освобождением из оков: естественным ли, по справедливому приговору ученых богословов, или чудесным, аки библейские отроки из огненной печи. Понадобятся спрессованные в полтора часа месяцы допросов, предательств и запугиваний, чтобы свет в этих глазах померк, а на смену ожиданию чуда пришло понимание и смирение. Героиня не просто страдает перед нами: она перерождается, оставляет позади прежнюю себя на тернистом пути к благодати. И вместе с Жанной, раня ноги о тернии, идет гениальная Рене Фальконетти, безрассудно сжигающая разум и сердце, чтобы из 36 летней актрисы превратиться в 19 летнюю подвижницу. Идет зритель, для которого революционные сверх-крупные планы Дрейера обнажают саму суть героини, малейшее усилие и движение ее души.
Не ограничиваясь мимикой актрисы, создатель с невероятной для немого кино щедростью использует слова, изощренные диалоги, в которых холодный ум встречается с простодушием, и, как ни старается, не может превзойти его. При всей своей кажущейся распахнутости, фильм невероятно глубок, выверен до мелочей. Даже то, что на первый взгляд кажется фальшивыми нотами, пресловутой кинематографичностью, легко находит себе объяснение. Например, в одной из сцен врача призывают следить, чтобы Жанна не совершила самоубийства, искренне верующая – тягчайшего из грехов. Бред? Бред! Однако на реальном процессе обвинители нешуточно толковали как попытку самоубийства прыжок в ров с целью побега.
Кто же эти казуисты-обвинители? Столь же беспристрастно, как и жертву, камера демонстрирует лица/души солдат, палачей, простонародья и, конечно, судей во главе с обманчиво благодушным епископом Кошоном (Эжен Сильвен). Поэтому даже удивительно, сколь многие зрители, привыкшие к четкому противопоставлению плохого и хорошего, одномерно воспринимают компанию французских теологов как свору жестокосердных убийц, чуть ли не порождений ада. Полноте, да разве это мы видим? «Дьявол послал вас, - чтобы мучить меня, - говорит Жанна». И да – послал, укрепляя и разжигая пороки каждого. Один не зол, но эгоцентричен и равнодушен. Второй, давно «работая» инквизитором, видел сотню таких вот Жанн. Третий откровенно соблазнен властью и английскими деньгами. Четвертый в своем лицемерии ослеплен мужской одеждой, верит в возводимую напраслину. Пятый, подобно капеллану из пьесы Шоу, не ведает, что творит и, пьянея от собственных слов, думать не думает, что результатом теологического спора станет оседающее в пламени тело… Люди, самые обычные слабые и близорукие люди, способные понять и оценить величие Жанны не более, чем свинья – свежий и сладкий вкус апельсина.
В самый трагический момент фильма Дрейер перемежает сцены костра картинами выдуманного народного бунта. Камера, столь пристально следившая за Жанной прежде, оставляет ее в час величайшего мучения и величайшего торжества. Этот неожиданный 'эпос', венчающий дистиллированную драму, кажется почти неуместным... пока не вспоминаешь давние слова на черном экране: «Я буду одна, наедине с Богом». Оставим же ее наедине с Ним, на самом пороге достигнутой столь великой ценой благодати. Оставим, но уже никогда не забудем.
На самом деле, сказать после просмотра фильма было нечего. Только встать и аплодировать. Величественность.
Это фильм должен быть обязательным учебным пособием для начинающих (да и уже начавшихся) актеров и режиссеров. Пусть они не будут в своей профессиональной деятельности использовать приемы из этого великого фильма, но они должны знать, что можно так снимать и так играть.
Настоящий шедевр немого кино. Через 18 лет этому фильму будет век. За это время появился звук, цвет, компьютер, цифра, 3D и не известно, что еще успеет появиться. Но этот фильм навсегда в истории кино, как один из лучших его представителей. Бессмертный.
Отдельное спасибо композитору Оле Шмидту, который родился в один год с выходом этого фильма, но написал музыку к нему много позже (изначально фильм показывался под живой аккомпанемент, что игралось - неизвестно). Очень точно написал, чутко.
И огромнейшее спасибо всем тем, благодаря кому мы можем видеть этот фильм спустя почти век.
Такой сильный, эмоциональный фильм. Настоящие страсти.
