Первая серия этого многосерийного фильма, рассказывающая историю создания машины счастья, производит удручающее впечатление. Действие, по большей части, напоминает цирковое представление с участием коверного клоуна, которого манерно разыгрывает Евгений Герчаков, использующий в деле что-то похожее на атрибутику фокусника-иллюзиониста. В его трактовке образ изобретателя Ауфмана полон снисходительности, упрощений, сюсюкания и наивной несерьёзности, грозящих обратить в шутку вполне серьёзный разговор на важную тему.

Единственный, кто сразу обращает на себя внимание, - Андрей Новиков в роли юного Дугласа Сполдинга, относящийся к своей работе с ощутимым тщанием, выгодно выделяющим его на гротесково-шутейном фоне разыгрываемого действа.

Подлинная важность возникает с появлением Иннокентия Смоктуновского. Его полковник Фрилей становится ярчайшим образом всего фильма, чей предсмертный экскурс в прошлое превращается в поток живых картин ушедшего времени, куда отправляется любопытная ребятня и чем так дорожит старый вояка, не желая расставаться с памятью о подвигах своей бурной молодости.

Немедленно выявляется невосполнимый дефицит средств, который испытывала съёмочная группа при создании своего фильма: едва похожая на правду униформа сражающихся солдат Севера и Юга лишена знаков различия, путая бойцов противоборствующих сторон. Кукольные декорации домов дополняют вспышки скромной пиротехники и все тот же глубоко задумчивый, а временами - испуганный взгляд Дуга Сполдинга, в крике страшного сна переживающего земные пути всех отживших человеческих жизней сразу.

Домашний уют на плечах неторопливой Веры Васильевой, порывистость легкого ветерка – в воодушевлении Владимира Зельдина, журчание ручейка – в говоре задорных мальчишек, летняя гроза – в появлении взбалмошной тети Розы, прочность камня – в рассуждениях старьёвщика Джонаса - кино испытывает эмоциональный подъём, немного покорёженный сбивающимся ритмом неровного действия.

Открытием становится пятнадцатисекундная роль Михаила Ульянова, появляющегося в камео друга полковника Фрилея, Хорхе, который, находясь на другом конце соединённого с Мехико телефонного повода, держа выставленную в окно телефонную трубку, возвращает умирающего туда, где он давно уже не был.

По-настоящему фильм оживает с углубляющейся серьёзностью последних двух серий, где расставания, прощания с друзьями и близкими, страдания, боль и бессильная злоба, открывают вдумчивому мальчику первую мудрость его начинающейся жизни.

Везде видна кропотливая операторская работа оператора Александра Носовского, наполняющего кадр пейзажными красками и ярким светом летней поры, находящего нужный наклон, позицию, точку, шарящего окрест недрёманным оком киносъемочного объектива, останавливая его пристальный взгляд на крупноплановом портрете мальчишеской задумчивости.

Не в помощь только порывистая музыка, редко попадающая в визуально-мыслительный тон всей истории, лишь только в одном в одном-двух моментах точно настроенной на присущий рассказу общий лирический лад.

Эпизоды-серии выстраиваются в линию. Линию жизни, идущую от осознания подростком своего явления на этот свет, мысленного открытия своего существования, ощущения ценности бытия, неизбежности расставаний с друзьями и близкими, не исключая и свою собственную смерть.

Разлитое по бутылкам, вино из одуванчиков хранит свет и тепло прошедшего лета, как созданный великими трудами фильм сберегает недетскую глубину романа великого писателя, много значимую, чем обычное развлекательное кино.