Что есть оркестр без дирижера? И что есть дирижер для оркестра?
На эти сакраментальные вопросы отвечает мастер парадоксов Федерико Феллини в своем пасквиле о свободе, которая, похоже, воплотилась из того самого «призрака», что был высмеян сюрреалистом Бунюэлем четырьмя годами ранее. «Репетиция оркестра» - это кинематографическая басня с неутешительной моралью, в которой тележурналист снимает фильм о буднях симфонического оркестра, присутствуя на репетиции и в перерывах беседуя с участниками коллектива. В процессе съемок происходит невероятное – недовольные своим высокомерным дирижером и подстрекаемые профсоюзными лидерами музыканты устраивают перманентный митинг, перерастающий в массовые беспорядки с увечьями и погромом.
Оркестр выступает в этой притче как символ общества в его, так сказать, первозданном виде. Музыка являет собой символ великой гармонии, чем, разумеется, облагораживает своих извлекателей-инструменталистов, и потому назвать этот ансамбль толпой просто не повернется язык. В противном случае было бы уместно не только упомянуть о коллективном бессознательном, но даже провести параллель с племенем дикарей… Однако не всё оказывается так банально и обобщенно – не каждый оркестрант превращается в неуправляемого дебошира и вандала. Мысль режиссера простирается дальше – в бурлящем котле его буйной фантазии варится множество компонентов, вытекающих друг из друга по принципу матрешки. Это и идейно-политическое противостояние, и социально-классовая разобщенность, и извечная проблема отцов и детей, и падение нравов в череде сменяющих друг друга поколений, вплоть до демонстрирования низменных инстинктов (пианистка, прелюбодействующая под своим роялем, олицетворяет «пир во время чумы»), и обусловленные внешними событиями поведенческие трансформации каждой отдельно взятой личности. Еще несколько минут назад эти милые романтики от искусства с благоговейным трепетом рассказывали о своих музыкальных инструментах, обретая в глазах зрителей чуть ли не ореол святости над головой. И вот пьянящая доза свободы до неузнаваемости преображает благопристойную молодежь, отчаянную в своей бешеной энергетике и разрушительном энтузиазме, в своем отсутствии житейского опыта и мудрости. Не лучшим образом предстает и старшее поколение - толстокожее и спокойное вплоть до равнодушия, привязанное к своим собственным, нажитым с годами порокам: это всё сплошь «тихие» алкоголики, бездушные циники, «люди в футлярах», «вшивые» интеллигенты, безразличные ко всему мещане, оторванные от реальности жалкие отщепенцы и т.д. В духе Феллини - предельно наглядно и с громогласным сарказмом - зрителю показано, как плюют на всё, что их окружает, взрослые граждане и как столь лелеемая молодыми свобода в итоге оказывается для них непосильной ношей. И не просто непосильной (ведь теперь нужно принимать самостоятельные решения), но даже опасной для жизни. С этих позиций древнюю часовню, в которой проходит репетиция оркестра, следует рассматривать как символ некоего ареала мирного сосуществования, разрушающегося по причине внутренних конфликтов. На алтарь двуликой свободы режиссер приносит и традиционную для подобных событий жертву (блаженная арфистка) - ради эмоционального шока, который заставит бунтующих опомниться и осознать всю губительную нелепость происходящего.
Феллини настолько конкретен в своих кинематографических приемах и высказываниях, что, кажется, двух мнений о его картинах быть просто не может. С другой стороны, он настолько многогранен в своих воззрениях и интересах, что никогда не ограничивается одной лишь политикой, или одной социологией, или же психологией. Вот и в «Репетиции оркестра» он собирает букет из всех этих составляющих, насыщает его своей едкой иронией и с почти карикатурным пафосом выставляет напоказ каждую позорную мелочь в этой безумной профсоюзной вакханалии. На одной чаше весов мы наблюдаем в образе бастующих такую условную крайность, как анархия, а на второй – противоположную ей крайность в лице диктатора-дирижера, взирающего на своих подопечных свысока и не имеющего с ними никакой духовной или творческой связи. В финальной сцене испуганно-покорные лица оркестрантов, ищущих спасения в музыке, и «яркая» речь их сурового лидера расскажут зрителю еще о многом. Нет в этом мире ни идеальности, ни справедливости, а есть лишь холодный и бесстрастный закон равновесия, в котором каждому – своё, и да поможет нам музыка.
«Все внешние звуки банальны, стабильны, вторичны, лишь гулкое сердце ведёт за ударом удар…»
но я говорю жизнь, и ты говоришь музыка
но я говорю смерть, и ты говоришь тишина
Рахман Кусимов
В обрамлении из цветистых, фривольно-сластолюбивых «Казановы Феллини» и «Города женщин» «Репетиция оркестра» контрастирует не только с ними. Почти так же, как Татьяна Ларина, «она в семье своей родной казалась девочкой чужой» на фоне остальной фильмографии маэстро. Лишённая пилигримства натурных съёмок, снятая в стиле мокьюментари за шестнадцать дней (без учёта затрат времени на монтаж и озвучивание), поющая осанну Аристотелевым единствам, эта кинолента способна побороться за пальму первенства с Туринской плащаницей по количеству споров вокруг своей истинной сути. Кто-то считает её простой и бесхитростной, как жизнь одноклеточного организма, а кто-то полагает, что, разверни туго натянутую нить её сюжета вертикально, та легко достанет до небес подобно одной из высочайших башен Италии Моле Антонеллиана. Кажущаяся линейность происходящего маскирует смысловой лабиринт. Рискнём зайти?
Интрига картины поначалу не предвещает ничего грозного: в здании старой часовни, в камерной атмосфере собирается репетировать симфонический оркестр. Его участников снимает телевидение. Они рассказывают на камеру о профессиональных секретах («ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка»), о самих себе, умудряясь противостоять жаре и наёмному дирижёру с нарастающей экспрессией. На глазах у зрителей и закадровых тележурналистов интеллигентная публика разительно меняется. Не без подстрекательства профсоюзных лидеров люди обретают повадки диких животных, срывают с себя одежду, крушат всё вокруг и исступлённо скандируют: «Долой власть музыки! Долой музыку власти!» И, только пережив ряд животрепещущих событий, присыпанные штукатуркой, словно сахарной пудрой, они присмиреют и с просветлёнными лицами снова сплотятся в едином музыкальном порыве, будто иллюстрируя стихотворные строки Александра Дольского:
Нам говорит согласье струн в концерте,
что одинокий путь подобен смерти.
Есть в музыке такая сила,
такая тягостная власть,
что стоит под неё подпасть, –
и жизнь покажется красивой.
Но музыканты, - вот напасть! -
порой горды невыносимо
и неоправданно спесивы,
что публике попали в масть.
Они забыли, что призванье
не рента славы и утех,
и за таланты, как за грех,
грядёт работы наказанье.
А музыка, живя в природе,
сама служителей находит.
Первый поворот, первый слой киноленты, не разлагаемый на метафоры и аллегории. В титрах имена актёров указаны напротив названий музыкальных инструментов, и мы можем прочесть, кто из них во время съёмок обуздывал индивидуализм гобоя, а кто выдавал тайные симпатии виолончели. Отшучиваясь, что собрались здесь, чтобы издаваемыми вибрациями покачать паучка на паутине качелей у самого свода, причастные к искусству люди словами-мазками рисуют целую галерею портретов тех, с кем или с чем неразрывно связаны. Саркастично или восторженно, но неизменно – с любовью.
Закулисье оркестрового быта под аккорды симфонической сюиты Нино Рота увлекательно, но мы идём дальше. То, как шаток порядок, до какой степени разладился коллективный механизм, обобщённо показывает деформацию всего человечества. «Потому что оркестр - и вы должны это себе представить - является и действительно должен быть иерархичной структурой, своего рода слепком человеческого общества. Не какого-то определённого человеческого общества, а человеческого общества вообще…» (Патрик Зюскинд «Контрабас») Распадаются привычные связи, утрачиваются не ноты – многовековые нормы, традиции, ориентиры. Поверх какофонии и поведенческой анархии проступает печально знакомый политический мотив: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, - кто был ничем, тот станет всем…»
Когда-то дирижёра почитали, ему слепо подчинялись, а он мог позволить себе мимолётом «сдирать кожу» с музыкантов едкими замечаниями. Времена изменились: в связке «дирижёр-оркестр» руководитель стал слабым звеном. Не претензии ли к актёрам и системе итальянских профсоюзов, которые к концу 70-ых годов прошлого века переросли до размеров неподъёмной гири и привели к спаду производства, завуалированно звучат в словах героя, придавая им горечи? Не крик ли это и режиссёрской души?
Кстати, о душе. Следующий поворот, и новая порция размышлений. Занятно, однако «Репетицию оркестра» можно назвать условным приквелом оскароносной диснеевской «Головоломки», ведь картина Феллини на примере отдельно взятой ячейки показала структуру личности, психологическую сущность индивидуума. Пороки и слабости, доброжелательность и веселье уживаются не обязательно в разных людях – они существуют в любом из нас. Как часто внутренний дирижёр не в силах справиться с нашим глубинным хаосом! И, как следствие нравственного диссонанса, «…остаёшься один, посреди бурелома, бедлама, и широкий овраг, потрясённо молчащий в груди, – оркестровая яма».
Мы самонадеянно не желаем прислушиваться к собственной мелодии – той, что «внутри тихо звучит по наитью…» И разговор о самом сокровенном плавно переносится на другой уровень, в иную, религиозную плоскость – как бы подразумевая, что человек призван руководствоваться не столько знаками свыше или интеллектом. Не символично ли именно арфы Феллини лишает оркестр, тогда как в начале фильма из исповеди оркестрантов вырисовывается схема жизнедеятельности их многоголосого существа, где первая скрипка – это его мозг и сердце, флейта – голос, а арфа – душа?..
Наша экскурсия по коридорам и этажам кинематографической конструкции Федерико Феллини заканчивается, но кто мешает вам продолжить её самостоятельно?
Изящно и непринужденно, как истинный итальянец, Феллини коснулся темы, от которой у немцев вот уже сколько десятилетий застывают в неловком напряжении спины.
Эта тягостная для немцев тема -- человеческая неспособность к само-организации, вернее -- склонность человеческих существ организовываться вокруг тиранов, неосознаваемая нужда в некой деспотической фигуре, способной сплотить и упорядочить массы.
В качестве метафоры народа у Феллини – оркестранты, дирижер – их лидер. Да, мы все своего рода артисты, в нас заложена потребность творить (музыку, красоту), но нам не хватает умения делать это организованно, сообща и главное – мирно. Каждый музыкант любит свой инструмент, лелеет в себе самом свою тягу к прекрасному, стремится к свободе и паренью духа... Но так или иначе, стремясь создавать прекрасное и идеальное (к примеру, общество), мы беспощадны друг к другу. Как бы красива и гуманна ни была идея изначально, её исполнение нами, простыми смертными, часто оказывается трагически-разрушительным...
О «химии», возникающей в отношениях тиранов и их жертв, писатели и киношники уже писали и снимали. Оруэлл, Голдинг и Хаксли, Карло Пазолини и Лилиана Кавани – каждый по-своему анализировал и переосмысливал эротизм и притягательность власти и подчинения и бегство от свободы. Феллини делает это с непревзойденной тонкостью. Не случайно для этого нужен ему именно оркестр и именно дирижер-обитатель высших сфер, «стоящий над», рассуждающий возвышенными категориями: каждый уважающий себя фюрер, независимо от масштаба и цвета его политики – от Муссолини до Лимонова – в душе прежде всего настоящий эстет и «аристократ духа»...
Тема садо-мазохизма между ведущим и ведомыми к середине ХХ веке получила новый толчок развития. Развитие технологий и технократии как способа управления группами людей – вот что сделало эту тему по-новому пугающей. Именно технократический мотив воплощает в «Репетиции Оркестра» та машина, что глухими повторяющимися ударами постепенно разрушает стену храма, в котором собрались музыканты. Эта же машина, невидимая глазу ни зрителя, ни музыкантов, в итоге убивает блаженную арфистку. Филигранность Феллини: машина безлика, в кадре её нет, но эффект «налицо».
И все же, скорее всего, Феллини хотел показать не сам ужас от переживания (неизбежного?) нашествия технократии, он хотел показать нашу феноменальную приспосабливаемость к любой ситуации, умение выживать. В то же время он показал наше неумение это выживание обеспечивать гуманностью к себе самим и к собратьям по оркестру. Возвышенные стремления и утонченность в мгновение ока могут смениться тем, что принято называть низменными порывами и необузданной агрессией; стремление к красоте, упорядоченности и гармонии сменяются страстью к разрушению и хаосу. И именно эти страсти и устремленья делают такой логичной фигуру фюрера – того, кто упорядочит и утихомирит эту бурную стихию... И оркестранты, как дети, как бы ни хотелось им свободы, словно ждут твердой руки фюрера, и утешения, покоя, умиротворения, которые он им несет. И да, не исключено, что снова когда-нибудь восстанет бунтующее дитя, стремящееся к низвержению сковывающих и довлеющих над ним правил, и возжелает оно на обломках старого мира построить справедливый и гармоничный -- новый мир... Но не сбыться тем мечтам и высоким стремленьям без достойного ведущего, а ведущим дитя признает только того, кто ему в укажет на его ничтожность и несостоятельность. Именно так, кажется, и возникает доверие.. ..
И оттого, что оркестранты наконец-то освобождены от тяжелого бремени свободы, а значит - и от ответственности, и в силу того, что теперь они знают, что фюрер поставит «всё на свои места», так слаженно и звучит оркестр и так умиротворённа сама мелодия в самом конце...
«Ноты сошлись в один узор,
И в полночь явился диpижёp,
И все мы обратили ему взор
И стали послушны.
Он пел, мы молились на него,
Он пел, мы плевали на него,
Он пел, и мы не знали никого,
Кто был его лучше...»
Гр. Сплин / «Жертва талого льда».
Федерико Феллини, как известно, не любил перерывов в работе. «Репетицию оркестра» он снял всего за шестнадцать дней. Ещё шесть недель ушло на монтаж и озвучивание.
Лента на удивление проста по своей сюжетной организации: она строится как телерепортаж об одной репетиции оркестра в старинной капелле. Но чуда слияния оркестра и дирижера не происходит. Начавшаяся перебранка перерастает в яростный бунт музыкантов против высокомерного маэстро, что приводит к разрушению зала…
Прежде чем распевать какие-то оды, я просто хочу сказать, что «Репетиция оркестра» — один из самых идейно-философских фильмов Режиссера. Дело в том, что Феллини как режиссер многогранен, поэтому в каждой своей картине – разный. Всегда он к чему-то стремился. А, значит, где-то он придавался ностальгии («Рим Феллини»), где-то проносился сквозь итальянское высшее общество («Сладкая жизнь»), где-то занимался нарциссизмом («8½»), а здесь он именно философствует, во всей красе. Опорную точку для своих размышлений Феллини устанавливает с помощью оркестра, т.к. в нём можно соединить множество людей, а значит и множество мнений, точек зрения. А здесь не обойтись и без споров, разногласий. И в спорах, как известно, рождается истина. Только у Феллини она никогда не рождалась. Он, как и все достойные режиссеры, всю жизнь чего-то искал. И дать зрителю он может лишь поводы для размышлений. А поводов в его произведениях предостаточно. Но, с «Репетицией оркестра» дело обстоит малость по-иному.
Если же в неутомимой истории с двенадцатью присяжными, судящими подростка, режиссер путём слияния разных слоев общества брал по одному образу, а в конце добивался общего единодушия и ключевой кульминации, то в «Репетиции» этого ждать не приходится. Т.е. дирижеру, конечно, удается взять в руки ситуацию, но выглядеть-то это будет настолько фальшиво, что во рту у зрителя пересыхает, оттого, он и понимает, что это все было сделано преднамеренно, дабы открыть обывателю, хоть на что-то глаза. И будто по зову судьбы данная лента была предназначена для телевидения. А телевизор смотрят многие.… И особенно в Италии, где Феллини — герой страны, картину смотрели с придыханием. Поэтому эта притча вызвала лавину рецензий и откликов в итальянской печати, причем каждый толковал её по-своему.
И что самое важное в любой философии – убеждение. Фильм по-настоящему убеждает. Он провозглашает, конкретизирует, но последнее слово всегда за зрителем. Либо ты принимаешь картину, либо нет. Но, мне думается, фильмы Феллини сложно не принять.
Картина доказывает. Доказывает по средствам своей композиции, ведь в фильме переплелись множества образов, всевозможных убеждений – к которым ты прислушиваешься и которые, в свою очередь, способны внушить тебе принципы и формулировки. Они, в любом случае, будут ценны в будущем. Построена композиция данного фильма, открыв перед тобой противоречивую бездну в которую с огромным грохотом стремятся пасть мнения героев. Вообще, эти фильмы (модно их называть сейчас «альманахами»), где преобладает большое количество действующих лиц, либо есть место развернуться многочисленных сюжетным линиям — очень удачны, т.к. зритель вправе выбрать какую-то одну сторону повествования (или же одного героя) и наслаждаться, внимая каждое действие, происходящее на экране, которое, в последствии, возможно и в чем-то убедит. Вот вам и реальный пример из «Репетиции» — понаблюдайте и подумайте, как каждый из музыкантов представляет свой инструмент, он, как бы, своеобразно представляет свою собственную жизнь. Проанализировав речь каждого можно выбрать себя самого и представить свой «инструмент» самому себе. Возможно, и этот аспект способен на что-то натолкнуть. Люди ведь устроены по принципу – «видеть то, что ожидают увидеть и не обязательно правду». Так вот «Репетиция оркестра» — при всей своей силе способна показать ту самую правду. Она способна дать пищу зрителю, вкусив которую, он, может быть, захочет измениться.
Но, конечно, особого внимания заслуживает самый целостный и горький посыл картины. Это некий плачь, завуалированный под плачь об ушедшем времени, где время рисуется образом настоящего счастья, которое мы потеряли, забыли? Люди просто-напросто перестали счастье видеть? Так? Нет, это только кажется, на самом же деле Феллини говорит о том, что счастья как такового никогда и не было. Были лишь фейерверки, которые через несколько «мгновений» прекращали гореть, как музыка, которую забывают. Причины этого Феллини сразу же и нарисовал – люди никогда не слушали друг друга (символично, не правда ли, если учесть, что все в фильме слушают и играют?), теряясь за своими собственными глупыми предрассудками и предубеждениями. Не случайна и фраза дирижера — «Церкви рушатся, а верующие превращаются в атеистов». А что, можно ли отследить в истории точку, когда произошел на земле необратимый крах, после которого жизнь пошла к чертям? Нет, всё это было с самого начала. И церковь никогда не рушилась, её попросту не было. Однако все продолжают петь о том, что всё рушится, рушится, рушится и рушится. И неужели должно быть сломано ВСЁ, прежде чем мы, наконец, друг друга услышим?
Ладно, говорить можно бесконечно, но, к чему эти разговоры? Со своими нескончаемыми балладами мы рискуем стать лишь одними из тех многих музыкантов…
Надо сказать сразу, что Федерико Феллини - один из любимых мною режиссеров, а 'Репетиция оркестра' - одна из любимых притч в мировом кинематографе.
Фильм в котором каждый увидит ассоциации не только с личностным интимным пространством самого Феллини, но и со своим.
В 'Репетиции оркестра' действие происходит в старом зале который профсоюз арендует для репетиции музыкантов, которые в нем состоят. Группа кинематографистов снимают фильм об оркестре. Постепенно документальное повествование знакомит нас с музыкантами, инструментами, характерами персонажей, которые непременно братья близнецы своих орудий. Вот это первая скрипка, вон тот одинокий толстяк это бас труба, а эта тетечка, летающая в облаках, и упорно не реагирующая на происходящее, это арфа.
Постепенно мы видим как эти маленькие характеры складываются в один большой, в 'душу' оркестра. Что то начинает сотрясать здание, сначала редко, но с появлением еще одного 'великого характера' все чаще и чаще.
Эти перемены начинаются с прихода дирижера.
Господа репетиция началась!
Метафора автократии которая идет сквозь весь фильм развивается и показывает нам как общество приходит к диктатуре. Вот еще свободное и бунтарское общество устраивает мятеж, все это приводит к непоправимым событиям, к смерти. И недавние бунтари уже безмолвно подчиняются тому самому диктатору. Финальная сцена с речью дирижера, обращенной к оркестру, постепенно переходящая в одну из речей Гитлера остается в памяти надолго. Именно такие картины сами наталкивают на размышления, при том что совсем не скрывают ответы.
В старом здании собирается на репетицию оркестр, состоящий из самых разнообразных инструментов и музыкантов, играющих на них. Это и гобой, и тромбон, и кларнет, и арфа, и рояль, и скрипки, и виолончель, и труба с барабанами. Каждый музыкант считает свой инструмент уникальным и лучшим, главным во всем оркестре. И всеми силами пытается доказать свою правоту: пространно повествует о достоинствах своей скрипки или флейты и уничижает роль других инструментов.
Но это только начало. Вскоре в оркестрантах просыпается бунтарский дух и они начинают выказывать недовольство своим дирижером, который порой излишне резко и критично реагирует на их старания. Обиженные музыканты незамедлительно берут власть в свои руки и устраивают форменный пикет. А результат их жажды демократии не замедлит последовать…
Актерский состав данной картины примечателен тем, что каждый персонаж и, соответственно, актер, исполняющий его роль, удивительнейшим образом подходят каждый к своему инструменту: и эксцентричная, даже немного сумасшедшая флейтистка, и импозантный кларнетист, и утонченная пианистка, и хипповый барабанщик.
Не знаю, кто какую мораль разглядел в этом фильме, но я для себя четко уяснила вот что: людям в массе своей все-таки нужна власть. Иначе все вокруг рухнет.
В 'Репетиция оркестра' Маэстро Феллини поразительно реалистично показывает мир музыкантов симфонического оркестра.
Неизбитый жанровый маневр Феллини - соприкосновение кино с музыкой, которой буквально пропитана картина, происходящая в виде интервью в симфоническом оркестре и репетируемой в нем же сюиты Нино Рота. По сюжету, многие музыканты по ходу беседы говорят о какой-то другой реальности, открывающейся им через музыку. Один из оркестрантов рассказывает о том, что восприятие музыки субъективно: можно услышать ноту «си» и лишиться чувств.
Для меня представленная лента является чем-то родным и близким, проецирующая мое музыкальное окружение, напоминающая меня саму. Но что же вдруг начинает происходить в фильме по мере развертывания сюжета? На экране разгорается настоящая война! И становится ужасно стыдно за своих братьев-музыкантов, которые вытворяют бог весть что. С этого момента начинаешь задумываться о том, что же этим безумием хотел сказать великий режиссер. Неужто здесь незримо отражены идеологические проблемы 70-х годов минувшего столетия? Вероятно... Тогда становится ясным, почему в свое время этот фильм не нашел должного отклика и понимания у зрителя. Фильм 'Репетиция оркестра' еще более символичен, нежели другие произведения Феллини.
События разворачиваются в старой римской церкви, где на репетиции оркестра попадаешь в мир с иными условностями и законами, в мир, где духовная жизнь имеет совершенно другую интенсивность. Поэтому часто 'Репетицию оркестра' отождествляют с храмом 'ума и интеллекта', в котором происходят сакральные процессы, колыбелью лучших качеств человеческой сущности.
Пафос «Репетиции» - в переплавлении режиссером в одной гигантской плавильной печи самых разнообразных жизненных перипетий, по-настоящему живого, бурлящего человеческого общения; в приобщении к святая святых утонченной музыкантской среды - симфоническому оркестру, который выступает в роли носителя самых различных характеров, 'миров' и судеб.
Люди, недавно говорившие о своей 'высокой', безмерной любви к искусству, выкрикивающие самые проникновенные слова о красоте музыки, превращаются в истинно обезумевших разрушителей, варваров. Бунтари бесчинствуют, предаются ожесточенному разгрому: оскверняют память великих композиторов (кидают грязь в портреты, висящие на стенах), поднимают руку друг на друга, доходят до извращенных действий (сексуальная сцена под роялем на виду у потерявшей рассудок толпы). Репетиция искажается, трансформируется из «нормального», рабочего состояния - в сферу психического разлада, звериного безумия.
Центральная фигура этого неустойчивого мира - деспотический, вспыльчивый дирижер, вечно всем и всеми недовольный. Этот персонаж - достаточно волевая, императивная личность, но в какой-то момент его силы перестает хватать, чтобы сдерживать амбиции, претензии и баловство подчиненных. Его 'слабость' становится началом центрального конфликта «Репетиции».
Этим фильмом маститый итальянский режиссер еще раз подтвердил свои способности создавать интригу, взяв за основу кажущийся скромным сюжет, основанный на коллективном интервью.
«Через прекрасную игру актеров Феллини представил нам так называемые «теневые» личности, существующие в каждом из нас» (И. Поперечный).
Как и во всех остальных картинах, вероятно, режиссер продемонстрировал себя, структуру своих личных и интимных ценностей, то, что Феллини не захотел публично раскрывать при жизни. И это говорит о том, что значимость фильма была в первую очередь важна для его собственного внутреннего мира.
Признаться, вот уж никак не думала, что фильм этот оставит по себе настолько сумасшедшее впечатление! Да и смотрела я его поначалу так неуклюже, будто ненавязчивую монотонную драму, уж никак не ожидая полномасштабных революционных действ и переворотов в своей собственной черепушке от всего творящегося на экране!
Средняя киношка, думала я, средняя, на восьмерочку, не больше. Но последние двадцать минут круто повернули все крупицы моего представления о происходящем не только в музыкальном зале для концертов камерной музыки, но и в бушующем разладе музыкальных инструментов, роящихся внутри нас самих. Перед нами предстает нечто вселенское, на века и мили выходящее за пределы отображенного в кадре времени и пространства. Это нечто охватывает и само мироздание, порожденное хаосом!
В этом самом, как мне видится, кроется маркирующая Феллини особенность - всегда-то он выдаст по-гениальному неожиданный финал, при этом подытоживающий и ярко подводящий все произошедшее ранее. 'Репетиция оркестра' нисколечко не является исключением. Удивительно здесь то, что сюжет сам по себе, то есть содержащий внушительную событийную часть, напрочь отсутствует. Но при этом у нас есть талантливые музыканты и не менее талантливые инструменты, которые по сути также играют свою роль, отнюдь не второстепенную.
Буря страстей, неуёмно бушующая в участниках оркестра, кульминацией вырывается наружу, проецируясь на самом киношном пространстве. Все кружится, утопая во власти первобытной стихии. Струна порвалась, как же она будет волновать души? В хаосе нет места музыке, нет места творчеству, нет места дирижёру. Но абсолютно всё, не исключая и любой конец света, приходит к своему завершению и дает толчок к становлению чего-то нового.
Развернутой и старой как мир метафорой музыканты снова волнуют все струны души! Ничто и никто не покинет круг бытия! Всё вечно!
В здании старой базилики XIII века ещё в XVIII был организован музыкальный зал, благодаря невероятной акустике. Многие известные дирижёры мечтали исполнить свои любимые опусы именно в нём. Во второй половине ХХ века здесь репетирует и выступает известный оркестр. На одну из его репетиций приезжает телевизионная съёмочная группа. Её присутствие в зале почти незаметно, она лишь беспристрастно фиксирует будничную жизнь и рабочие моменты, а также берёт интервью у музыкантов оркестра. Первый конфликт назревает уже в тот момент, когда оркестранты узнают о том, что съёмка не будет оплачена.
Федерико Феллини снял фильм гениальный в своей простоте. Я бы сравнил его с изобретателем глобуса, являющегося моделью земли. Его оркестр - модель любого человеческого сообщества, будь то предприятие, общественная организация или государство. Конечно же, маэстро имел ввиду прежде всего Италию, но те же параллели можно перенести в любую часть мира, независимо от национальных, расовых различий и политико-экономического строя. Подобно тому, как музыканты превозносят важность своего инструмента и его исключительную важность в общем звучании оркестра, так и каждому обывателю свойственна завышенная самооценка и стремление принизить ближнего. Первая скрипка, фортепиано, флейта, кларнет, виолончель - каждый мнит себя первым в общем деле и лишь для дирижёра(Бальдуин Баас) нет авторитетов. Он готов опустить на грешную землю любого. О себе он говорит: 'Казалось бы, дирижёр король и бог, но он чувствует себя сержантом, вынужденным раздавать музыкантам пинки и подзатыльники'. И коллектив чувствует это 'сержантство'. Оркестр с уважение отзывается о предыдущем дирижёре, он был сухой и властный. Нынешний же лишь жалкий временщик, бывший музыкант. О своём учителе он говорит: 'Он вёл за собой, превращая вино в кровь, а хлеб в плоть'. Сам же относится к своему делу, как к работе на заводе. В нём нет творческого горения. После перерыва на кофе конфликт вступает в новую фазу, в довершение ко всему гаснет свет и это, словно спусковой крючок, пробуждает всё самое потаённое, низменное. Дирижёр полностью самоустраняется, пуская ситуацию на самотёк. Пианистка (Элизабет Лаби) находит момент весьма удачным, чтобы предаться любовным утехам под своим фортепиано. Все стены исписаны граффити 'долой дирижёров'. Атмосфера близка по накалу к той, которая была в фильме 'Весёлые ребята' Григория Александрова. Справедливости ради нужно признать, что не все участвуют в 'празднике непослушания', те что постарше и умудрены опытом, бессильно наблюдают за творящимся хаосом. Самоустранился и профсоюз, ставший катализатором беспорядков. Когда вакханалия достигает апогея, под действием внешних сил рушится стена здания. Казалось бы, трагедия, но вместе с разрушением приходит свет, приносящий отрезвление и первым оно приходит к дирижёру. Он призывает каждого взяться за свой инструмент и строго следовать нотам. И оркестр наконец зазвучал как должно, пусть и на фоне руин, а дирижёр сделал единственно правильный вывод и попытался стать диктатором. Получится ли? Время покажет. У одного учителя, неплохо игравшего на скрипке, получилось, хотя свою жизнь он закончил на виселице.
Эта гениальная картина меньше всего нуждается в оценке, настоящий шедевр, в нём всё безукоризненно: режиссура, операторская и актёрская работа, уже ставшая классикой музыка Нино Ротта, глубокий, нестареющий философский смысл. Для него мала принятая здесь шкала в 10 баллов, но, следуя общему правилу, не могу оценить по-другому, имея ввиду цифру на порядок выше.
Изящно и непринужденно, как истинный итальянец, Феллини коснулся темы, от которой у немцев вот уже сколько десятилетий застывают в неловком напряжении спины.
Эта тягостная для немцев и не только тема – человеческая неспособность к ненасильственной самоорганизации, вернее, склонность человеческих существ организовываться вокруг тиранов, неосознаваемая нужда в некой деспотической фигуре, способной сплотить и упорядочить массы.
В качестве метафоры народа у Феллини – оркестранты, дирижер – их лидер. Да, мы все своего рода артисты, в нас заложена потребность творить (музыку, красоту), но нам не хватает умения делать это сообща и главное – мирно. Каждый музыкант любит свой инструмент, лелеет в себе самом свою тягу к прекрасному, стремится к свободе и паренью духа... Но так или иначе, стремясь создавать прекрасное и идеальное (к примеру, общество), мы оказываемся беспощадны друг к другу. Как бы красива и гуманна ни была идея изначально, её исполнение нами, простыми смертными, часто оказывается трагически-разрушительным...
О «химии», возникающей в отношениях тиранов и их жертв, писатели и киношники уже писали и снимали. Оруэлл, Голдинг и Хаксли, Карло Пазолини и Лилиана Кавани – каждый по-своему анализировал и переосмысливал эротизм и притягательность власти и подчинения и бегство от свободы. Феллини делает это с непревзойденной тонкостью. Не случайно для этого нужен ему именно оркестр и именно дирижер-обитатель высших сфер, «стоящий над», рассуждающий возвышенными категориями: каждый уважающий себя фюрер, независимо от масштаба и цвета его политики – от Муссолини до Лимонова – в душе прежде всего настоящий эстет и «аристократ духа»...
Тема садо-мазохизма между ведущим и ведомыми к середине ХХ веке получила новый толчок развития. Развитие технологий и технократии как способа управления группами людей – вот что сделало эту тему по-новому пугающей. Именно технократический мотив воплощает в «Репетиции Оркестра» та машина, что глухими повторяющимися ударами постепенно разрушает стену храма, в котором собрались музыканты. Эта же машина, невидимая глазу ни зрителя, ни музыкантов, в итоге убивает и блаженную арфистку. Филигранность Феллини: машина безлика, в кадре её нет, но эффект «налицо».
И всё же скорее всего Феллини хотел показать не сам ужас от переживания (неизбежного?) нашествия убивающей технократии, он хотел показать нашу феноменальную приспосабливаемость к любой ситуации, умение выживать. В то же время он показал наше неумение это выживание обеспечивать гуманностью к себе самим и к собратьям по оркестру. Возвышенные стремления и утонченность в мгновение ока могут смениться тем, что принято называть низменными порывами и необузданной агрессией; стремление к красоте, упорядоченности и гармонии сменяются страстью к разрушению и хаосу. И именно эти страсти и устремленья делают такой логичной фигуру фюрера – того, кто обещает упорядочить и утихомирить эту бурную стихию... И оркестранты, как дети, как бы ни хотелось им свободы, словно ждут твердой руки фюрера, и утешения, покоя, умиротворения, которые он им несёт. И да, не исключено, что снова когда-нибудь восстанет бунтующее дитя, стремящееся к низвержению сковывающих и довлеющих над ним правил, и возжелает оно на обломках старого мира построить справедливый и гармоничный – новый мир... Но не сбыться тем мечтам и высоким стремленьям без достойного ведущего, а ведущим дитя признаёт только того, кто ему в укажет на его ничтожность и несостоятельность. Именно так, кажется, и возникает доверие.. ..
И оттого, что оркестранты наконец-то, кажется, освобождены от тяжелого бремени свободы, а значит – и от ответственности за происходящее, и в силу того, что теперь они знают, что сильный фюрер поставит «всё на свои места», так слаженно и звучит оркестр и так умиротворённа мелодия в самом конце.
