Сестры Бронте уникальные и абсолютно разные. Читала из них: 'Джейн Эйр' Шарлотты и 'Грозовой перевал' Эмили - интересные и неожиданные романы.

Шарлотта Бронте представленна в фильме наиболее обычной и олицетворением старшей рассудительной сестры. Она в большей степени похожа на всех нас, из этого мира, земная. Но все-таки внутри ей чего то недостоет и наверное ее это мучает. В 'Джейн Эйр' рассказывается о самой обыкновенной девушке, 'серой' и непревлекательной, давно смерившейся со свой судьбой, вскоре ее все же настигает счастье, но появляется и стена в виде какой то дикой тайны, создается ощущение, что она как буд-то не достойна абсолютного счастья.

Эмили Бронте здесь меланхоличная, тонко чувствующая. Ее роман 'Грозовой перевал' является пронзительным, и натура Эмили передана здесь именно как автора этого романа. Она в основном поэт, и стихи ее мрачные. И очень личные. И в сцене где Шарлотта находит их и предлагает публиковать приводит ее в бешенство. Здесь представлена ее стихия - это пустошь, холодный ветер, остралист, все сплошь мрачные места. Она живет в другом мире, своем собственном.

Энн Бронте в фильме очень спокойная девушка, чуждая чувств других. Её они скорее удивляют и она абсолютно не хочет их понимать. Она 'течет' мерно по жизни, просто пытаесь делать свое дело. И все же она представленна этаким лучем света в мрачной и скучной жизни сестер Бронте, хотя и очень отстраненным. Её перу пренодлежит роман 'Агнес Грей', который вскором времени я надеюсь прочитать, котрый наверняка отразит личность Энн.

Сестры Бронте оставили свой неповторимый след в литературе. В 'Les soeurs Brontë' они представляются мне как элементы природы: Шарлотта - земля, Эмили - воздух, Энн - вода и так же можно вспомнить их брата, который являлся огнем, который быстро сжег себя.

«Где-то я читал, что поэты делятся на две категории. Хорошие, то есть те, кто сжег свои плохие стихи и уехал продавать оружие в Африку, и плохие, которые издают свою продукцию и продолжают писать стихи до последних дней.»

Что такое «Сестры Бронте» Тешине? Биография ли? Я бы не решилась идти столь плоскостопными шагами. Такими ножками только до канала «Культура» и можно дойти. Тешине снял настоящий викторианский роман, в котором характеры выписываются действиями персонажей, а их – этих действий – в картине море и громадье. Вот к примеру, Эмили сидит за шитьем и медленно умирает, а лихорадочная Шарлотта бросается в пустоши со словами – «Ну что же в них такого? Что же там? Что…» Будто умоляет сестру открыть ей свою тайну. И возвращается с болот лишь с пучком вереска. «Все дело в нем?» Но Эмили молчит.

Не странно ли вам, зрителям, читателям, становится от осознания факта, что Шарлотта Бронте после смерти Эмили Бронте не написала ничегошеньки стоящего? Тешине кружит вокруг этой тайны, сгоняет ветер со всех сторон. И если присмотреться, он откровенно безжалостен к Шарлотте. Какая она жалкая и подобострастная перед учителем в Брюсселе. Какая она равнодушная к родне, раз жалеет о приезде на похороны тетушки. «Она умерла! Она мертва, и что с того…» И начинается истерика жаждущей света и общения старой девы.

Тешине снимает намеками, но этих намеков предостаточно, все они нацелены в одно звено – в одну фигуру Эмили, потому что по мнению Тешине, и я с ним согласна, гением в семье была именно она. С детства разделенные попарно, Бренуэлл и Шарлотта в «Сестрах Бронте» по земному порочны – жаждут славы и света, денег и любви, Эмили и Энн – экзальтированные, погруженные глубоко в себя, в случае с Энн – это религиозная, глубоконравственная погруженность, граничащая с внешним нейтралитетом; у Эмили сложнее – она нашла своего внутреннего Демона, питается им, питает себя. Такому не научишься в Литинституте. Даже с пучком вереска в руках. Тешине не останавливается на полпути. Слова о предполагаемом двойном авторстве 'Джен Эйр» - «Авторов двое. Она написана мужчиной и женщиной», - слова для середины XIX века звучащие не как откровение, скорее данность для литературного общества Лондона, в одиноко стоящем доме престарелого священника, с литературно одаренными отпрысками в количестве четырех, эти слова отскакивают эхом чахоточной тайны, все время застревающей где-то в дыхательных путях. Дорогу пусть выводит воображение зрителя. Хватит ли его у вас?

10 из 10

Я давно хотел посмотреть «Сестры Бронте», хотя бы из-за того, что в нем играет две мои любимые французские актрисы — Изабель Аджани и Изабель Юппер, и примкнувшая к ним Мари-Франс Пизье. Наконец, я обзавелся копией заветного фильма в формате Blu-Ray. Тем не менее, я решил еще ненадолго отсрочить просмотр «Сестр Бронте» и прочитать книги Шарлотты, Эмили и Анны Бронте.

История кинематографа знает множество примеров экранизаций произведений сестер Бронте, чаще всего экранизировали «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте и «Грозовой перевал» Эмили Бронте. С другой стороны, жизнь сестер Бронте редко переносилась на язык кинопленки.

Жизнь слишком коротка, и не стоит тратить ее на то, чтобы лелеять в душе вражду или запоминать обиды

Я, к сожалению, не знаком с актерскими работами Мари-Франс Пизье. Благодаря этому ее актерская игра стала для меня еще более приятным сюрпризом. Ее Шарлота Бронте есть внешнее воплощение Джейн Эйр: взрослая, рассудительная и ответственная. Для того, чтобы кратко писать героиню Мари-Франс Пизье лучше всего подойдет цитата из сборника «Разноликие персонажи» Гилберта Кита Честертона: «Ее героиня — старая дева в шерстяном платье и с пламенной душой».

Шарлотте Бронте, как и Джейн Эйр, приходится жертвовать личным счастьем. После смерти тети и тяжелой болезни отца, на Шарлотту пало бремя главы семьи. Она, как и свое литературное альтер-эго, не сломалась под этим тяжелым бременем и благодаря старшей сестре мы имеем удовольствие быть знакомыми с творчеством двух других сестер Бронте. Боги смилостивились над Шарлоттой и дали ей возможность прожить чуть дольше, быть принятой в высших литературных кругах и выйти замуж.

«Я вижу покой, которого не потревожить ни земле, ни адским силам, и для меня это залог бесконечного, безоблачного будущего...»

При прочтении романа «Грозовой перевал» я представлял себе в образе Кэтрин Эрншо только одну актрису — Изабель Аджани. К сожалению, эта великая актриса так и не сыграла этого персонажа, но она смогла его воплотить в образе Эмили Бронте. Зрители, привыкшие к «горящим на экране» Адели Гюго и Камилле Клодель будут удивлены увидеть Изабель Аджани в такой спокойной, на первый взгляд, роль. При дальнейшем просмотре данной картины актриса раскрывает внутренний огонь своей героини.

После первой публикации «Грозового перевала» большинство критиков сошлось в ошибочном мнении, что данный роман был написан мужчиной. Изабель Аджани показала сочетание женского и мужского начала в своей героине — одетая в мужскую одежду для прогулок по мрачным полям Йоркшира; один из героев даже говорит Эмили, что она должна была родиться мужчиной. Эмили Бронте получилась самой скрытной и замкнутой из сестер, но ее редкие эмоции подобны пронизывающему ветру севера Англии. Она испытывает самые глубокие и искренние чувства к своему брату Брансвеллу Бронте, можно сказать, что его смерть подкосила среднюю сестру.

«Высшее наслаждение — исполнять свой долг и ни к кому не испытывать ненависти»

Практически любой человек при упоминании имени Изабель Юппер будет ассоциировать ее с Эрикой Кохут и иными «стервами с покореженными судьбами, проститутками, убийцами, садомазохистками, фетишистками, лесбиянками» (плагиат с обзора на kinopoisk.ru). Данная актриса преуспела в этих образах, но если изучить ее творческий путь более подробно, то она с не меньшим мастерством снималась в «обычных» ролях. Анна Бронте, в исполнении Изабель Юппер, получилась похожей на героиню ее одноименного романа Агнес Грей.

За два года до выхода «Сестер Бронте» Изабель Юппер снялась в «Кружевнице» и в Анне Бронте можно найти много параллелей с Помм. Как и Помм, Анна Бронте — тонко чувствующая, искренняя и наивная девушка «не от мира сего». Младшая из сестер Бронте работает гувернанткой с жестокими детьми и родителями, обращающимися с ней, как с рабыней. Несмотря на все окружающую ее человеческую и физическую грязь, Анна сохраняет свою внутреннюю чистоту. Она единственная сестра, которая нашла общий язык с Эмили и смерть средней сестры подкосила ее.

«Вся радость безвозвратно исчезла из мира»

Оценивая «Сестры Бронте» с визуальной точки зрения, на ум приходит сравнение с фильмом Стэнли Кубрика «Барри Линдон». Как фильм Стэнли Кубрика смог в мельчайших деталях правдоподобно отразить Европу конца XVIII века, «Сестры Бронте» отобразили север Англии первой половины XIX века. Андре Тешине, вместе с оператором Брюно Нюиттеном, показали блеклый и депрессивный Йоркшир: пронизывающие ветра, сильные снегопады, серое небо и грязные дороги. Глядя на этот пейзаж, сразу понимаешь, откуда у Эмили Бронте возникла идея для «Грозового перевала».

Подводя итог, хочется сказать, что получился правдоподобный фильм с сильными актерскими работами. В год своего выхода «Сестры Бронте» померкли на фоне «Апокалипсиса сегодня», но сейчас мы можем объективно оценить этот фильм.

9 из 10

Жюстин Пикарди, автор книги о Дафне Дюморье, вошедшая, как это водится у чересчур увлекшихся биографов, в неуставные отношения со своим предметом, последовательно доказывала, что увлечение Бренуэллом Бронте, биографию которого Дюморье считала своим opus magnum, прибрело у Дафны характер специфического наваждения: 'Почти невыносимо было видеть, как эта очень сытая, очень, несмотря на любовь к инфернальности, благополучная в житейском плане женщина пытается, пусть и виртуально, через годы, через тексты, со всеми своими нерастраченными в жизненной борьбе силами повиснуть на слабой, худосочной от лишений и недоедания шее этого зачервивевшего, не успев раскрыться, несчастного, нищего, 'вкусившего мало меда' молодого человека, навязывая ему физиологические и творческие эрекции, к которым он, по раннему, калечащему истощению своему просто не был способен. Вообще, мне кажется, видящие семью Бронте под углом сформировавшей их чувственной, сексуальной депривации, ничего об этой семье не понимают. Бронте сформировал голод. Голод, вкупе с религиозной верой в то, что яства земные могут быть заменены яствами небесными, - и месть их собственной физиологии этой бесчеловечной вере'.

Андре Тешине в каноническом фильме семьдесят девятого года не берёт уже привычных нам по псевдовикторианской литературе фрейдистских отмычек, дабы вскрыть викторианские шкафы на предмет скелетов и викторианские склепы на предмет post mortem тестов на девственность, он честно распахивает их дверцы, а там - шаром покати. Медвежий угол Хоэрт в западном Йоркшире, среди дымных, одновременно сырых и безводных вересковых пустошей. Крошечный дом викария со смотрящими на могилы окнами всех без исключения спален (буквально кукольный по размеру, только для грустных, списанных из детских игр кукол, 'кукольный дом престарелых', по выражению Дюморье). Опрятная не бедность даже, но нищета, с подсчётом зёрен риса и отмеряемой по линейке каждому бараньей ногой раз в неделю ('Когда Брендуэлл пристрастился к лаудануму, мы с Шарлоттой стали постепенно сокращать свои ежедневные порции овсянки и зелени, и достигли, почти не замечая этого, в конце концов половины от первоначально нами съедаемого. С Эмилией и договариваться было не надо - она всегда ела, как пташка', - напишет незадолго до своей смерти Анна Бронте). Перманентный животный страх за здоровье отца, священника, поскольку его смерть означала для всего семейства потерю идущего нагрузкой к духовной функции домика, то есть крыши над головой (по иронии судьбы, Патрик Бронте пережил всех своих шестерых детей, даже умершую в неполные тридцать девять 'долгожительницу' Шарлотту, мирно отойдя в мир иной в почтенном возрасте восьмидесяти четырёх лет). Живые и страшные воспоминания об унесшем жизни двух старших сестёр концлагерного типа пансионе в Кован-Бридж, описанном позже Шарлоттой под именем Ловудского приюта в 'Джейн Эйр'. Заведомая уверенность в том, что любые утехи плоти и тщеславия - признание, брак, любовь, обогащающее дружество, даже обычный, но сытный обед - не для них, не для обделённых. Смирение перед своей долей. И - страстная потребность поведать о своей доле имущим, на их надменном языке.

Вообще феномен семьи Бронте, их тощее, голодное величие - в разрыве ими канона единства между языком и и эмоциональным инструментарием с одной стороны и изображаемыми реалиями с другой. Бронте - это не лубочные бедняки, целиком, со всеми рефлексами и чаяниями своими вымышленные и синтезированные в лабораторях господских гостиных, но живые, господски образованные и чувствительные, но не по-господски страдающие люди, гнев, ярость, муку и надрыв которых от самых грубых причин голода, холода, вызванных тяжелыми жизненными условиями болезней, пренебрежения, издевательств по ходу действия не способен компенсировать никакой хеппи-энд (чаще, впрочем, у Бронте издевательский, куцый, нагло сующий в нос читателю фигу). Потому что от голода надрывается сердце, выпадают зубы, открывается чахотка, от голода даже слепнут (как слепли обгрызанные крысами малыши в Кован-Бридже). А от унижений и пренебрежения истирается, в дыры изнашивается душа.

Бренуэлл, единственный из всей семьи переживший двадцатипятилетним нечто вроде плотской любовной страсти в интрижке с сорокалетней Лидией Робинсон, хозяйкой дома, в котором он служил гувернёром, и выброшенный Лидией за ненадобностью, когда она овдовела (поскольку ну не выходить же ей, в самом деле, за нищего учителя замуж) - как-то физиологически не выдерживает краха надежд, и оступается, поступается принципами своего романного, Вальтером Скоттом отточенного воспитания, канючит, шантажирует, пишет в письмах к друзьям подловато-залихватское ('От этой женщины мне нужны были деньги и статус, статус и деньги - куда больше, чем её стремительно увядающее тело', - это отрывок из письма скульптору Лейланду), чем предаёт сам себя, человека, достигшего впечатляющей, хоть и никому кроме него самого не нужной духовной высоты всем лишениям назло. А потому ему неприлично жить дальше, он должен сам стереть себя с автопортрета. Именно это играет Паксаль Греггори своим скуластым, истовым, с дрожащими губами лицом - самостирание, самоустранение себя, как чего-то неприличного, появившего на свет в прокреативном раже верующей семьи, не знавшей, что с ним делать дальше, беспечно, безответственно, недобросовестно, недостаточно оснастившей его для жизни в большом мире. Бренуэлл Паскаля Греггори не должен больше обременять сестёр, прикованных к нему, как он думает, не любовью, но катожной цепью самых вульгарных взаимозависимостей. Стирая себя с картины, ныне находящейся в Национальной Портретной Галерее, он думает, что освобождает для сестер жизненное пространство, даёт воздуха их усталым, тронутым фтизией, лёгким. И они поняли его, о чём свидетельствует стихотворение Эмилии, последнее, обращёное к едва похороненному Бренуэллу: 'Пусть ненавидят все и пусть спешат забыть тебя скорей, но я лелею в сердце грусть о жизни сломанной твоей ! За осуждения слова прости меня - я не права. Должна ли в сердце чуять стыд лань, что от хищников бежит ? Волк, издающий смертный вой, виновен в том, что он худой ? Как зайца осуждать за крик ? - Ведь умирать он не привык.' Поняли - и последовали его путём, жизнью платя за таланты и прозрения не по чину.