- Я помешан на сирени, - сказал Ленц. – Для меня сирень – воплощение тоски по родине. Весной тысяча девятьсот двадцать четвертого года я как шальной снялся с места и приехал из Рио-де-Жанейро домой – вспомнил, что в Германии скоро должна зацвести сирень. Но я, конечно, опоздал. – Он рассмеялся. – Так получается всегда.

Передо мной за окном куст сирени. Ветер мягко раскачивает его жесткие ветви, клонящиеся под тяжестью цветов. Этой весной сирень особенно хороша. Ее густой тягучий аромат проникает в комнату, окутывая каким-то дурманящим облаком сладкого запаха. Когда его вдыхаешь поглубже, то кружится голова от вдруг появляющейся горечи цветов.

Здесь, в комнате ветер не ощущается, потому кажется, что сирень за окном кивает мне в ответ, соглашаясь с ничтожностью шага между сладким и горьким, счастьем и отчаянием. Ее срывают как в красивые пышные букеты в подарок, так и сажают на кладбище. Это величайшая мудрость, которая может быть в цветке. Но у меня есть небольшой глупый секрет. Он только мой и ничей больше, возможно, от того для меня это истина. Аромат сирени существует вне природы. Сирень – дыхание произведений Ремарка. Их философия, суть и смысл.

…Три товарища. Роберт Локамп, Готфрид Ленц и Отто Кестер. Школьные приятели, фронтовые друзья и, наконец, совладельцы авторемонтной мастерской, пытающейся выжить в зыбком времени без завтрашнего дня. Нужда убеждает лучше самого красноречивого оратора, потому чертовская уверенность в политике заменяет Германии потерянную уверенность в повседневной жизни. Многое смешалось, ответы уже ни к чему. Городское кладбище служит местом свиданий влюбленных, свобода пугает, а нужда, страдание и отчаяние вплотную граничат с сытостью, леностью и праздностью. Маяки погасили. Каждый выплывает сам.

И вдруг сквозь сумерки безверия просыпается тоска по огню, согревающему путь человека. Не блуждающему свету, лживо сулящему избавление от всех горестей, а мягкому теплу, спасающему от стужи сейчас и здесь. Такова дружба Кестера, Ленца и Робби, их общая нежная привязанность к гоночному автомобилю Кестера – верному «Карлу», призраку шоссейных дорог, как они окрестили его. Такова любовь Роберта и Патриции Хольман. И если скупой пекарь заказывает роскошный портрет жены лишь после ее смерти, хвастая заботой о памяти супруги, то сколь же бесконечно искренни слова Роберта, обращенные к Пат:
- Ты любишь меня?
- Нет. А ты меня?
- Нет. Вот счастье, правда?
- Большое счастье.
- Тогда с нами ничего не может случиться, не так ли?
- Решительно ничего.

В мире, где больше нет маяков, дар дружбы и любви слишком ценен, чтобы выставлять его напоказ, словно дорогую, но никчемную безделушку в освещенной неоновым светом витрине магазина. Нечего отнимать, когда ничего нет… Не купить за все сокровища мира спокойную уверенность рук Кестера, ведущего своего «Карла» по опасной дороге. Не купить разгоняющее тоску подтрунивание над друзьями «последнего романтика» Ленца. Не купить тех цветов, что в парке или церкви срывал Робби в подарок Пат. Не купить ее искренней радости в улыбке каждому новому дню… Бывает, дружба и любовь соперничают друг с другом, но только не здесь. Пат, Робби, Кестер, Ленц, «Карл», - последнее прибежище чего-то более осмысленного и правильного, чем пыльное обывательство.

Но есть вещи, которые случаются, а мы ничего не можем изменить. Тогда все разлетается на осколки. Мы словно обречены терять и всюду опаздывать, не зная, существует ли прошлое, настоящее и будущее одновременно; и остается ли в нас то, что кажется потерянным, и если так, то значит ли это, что ничего не было напрасным в том, что мы привыкли считать жизнью?. .

Это не покорность и не борьба, а что-то за их пределами, извечный инстинкт, дремлющий в человеке. Так с мрачной решимостью в безмолвии жалкой ночи рыскали Кестер и Робби, желая одного – отомстить за друга. Так с отчаянным весельем танцевала на празднике бледная Пат среди людей, знающих, что умирают не только от ран, а температурной линии, идущей в самый верх правого угла листа бумаги. Так ничего не сказав Роберту, Кестер продал последнее, что у него осталось – свой гоночный автомобиль. Нет, это больше, чем дружба и любовь. Это что-то, что лежит за сердцем, за умом, за характером, и без чего сердце, ум и характер были бы пусты.

…Весной в Германии по-прежнему зацветает белая сирень, наполняя дурманящим ароматом близлежащие скверы и площади. Нередко прохожие приносят ее цветы домой, украшая комнаты. Тогда кажется, будто сирень была в них всегда.