О недостатках этого фильма в сравнении с романом было сказано достаточно, чтобы лишний раз не возвращаться к этому вопросу. Увы: тридцатые годы - определенно не то время, чтобы экранизировать роман Ремарка, и даже не потому, что старые фильмы по сути своей отличались простотой. Вопреки более чем видному человеку, писавшему сценарий, в нем пропало главное, что заявлено в самом названии, - мужская дружба, товарищество. Вместо того, чтобы подвести к ней зрителя на эмоциональном уровне, режиссер подает нам дружбу как нечто, само собою разумеющееся, то, что не нуждается ни в подтверждении, ни - что печально - в достаточном обосновании через игру актеров. В отличие от очень достоверной и достойно сыгранной Пат, все три товарища так или иначе уступают своим прообразам - Ленц, за счет увязанной с ним драмы, более интересен, но откровенная политичность 'на злобу дня', исполненная с удручающей даже для своего времени наивностью и шаблонностью, увы, не делает кинокартине чести. Из прочих недостатков, которыми можно - и должно - попрекнуть фильм, назову навязчивую страсть ко всяческого рода диалогам и обсуждениям: порой кажется, что они бесконечны и ими исчерпывается весь фильм. Подобный подход не всегда бывает проигрышным, но в случае 'Товарищей' он явно отнимает динамизм и напряженность чувств, за исключением финала и красочной сцены с местью.

Сказанное выше отнюдь не значит, что фильм не отличается достоинствами. В нем есть актерская работа, которая - ожидаемо в плане игры и совершенно неожиданно в плане персонажа - стоила для меня всех остальных. Это Брейер - бывший Биндинг - приятель Пат, сыгранный Лайонелом Этвиллом. Будучи театральным профессионалом высшей категории, Этвилл достиг того, чего не смогли - а иногда и не хотели - сделать другие его коллеги, многие из которых не скрывали свое пренебрежение к киноискусству в сравнении с театром: он в совершенстве овладел тем, другим, новым видом искусства, при этом сохранив все лучшее, что дают актеру годы, проведенные на сцене. Ни в одной роли - рискну сказать, что и практически ни в одном эпизоде - он не позволил себе снизить планку, даже тогда, когда его карьера подошла к печальному концу. Нередко исполняя роли второго плана [в оригинале - supporting ('поддерживающие')] в крупных и качественных постановках 30-х, Этвилл не просто исполняет роль с присущим ему неизменным профессионализмом: он, невольно или сознательно, замыкает на себе внимание зрителя, всегда находясь в 'центре' кадра благодаря своей сильной, напористой, почти шекспировской натуре. Владея особой харизмой - и подкрепив живость образов ядовитой, саркастической иронией, Этвилл блестяще владеет незаменимым для актера свойством: в отличие от тех мастеров сцены, кто, внутренне переосмыслив персонажа, играет некоторого человека с определенными, присущими ему чувствами, Этвилл играет 'образ' - не столько свое видение персонажа или драмы, сколько то, что должно быть, то, чего не может не быть, и, что самое важное, именно то, что ожидает зритель, то универсально-усредненное, что называется 'типаж'. Играя полицейского инспектора, он воплощает в себе всю полицию, играя скульптора - всех служителей искусства; играя же Брейера, своей экспрессией, построенной на неизменно сильной, драматичной передаче чувств, он восполняет эмоциональный пробел на фоне общей затянутости фильма и некоторой 'приземленности', обыденности центральных персонажей, представленных, скорее, не в типично голливудском пафосном духе, - что, возможно, только сыграло бы фильму на руку, - но в стиле, более рассчитанном на 'интимность' передачи чувств. Его Брейер - не просто неприятный, а то и опасный тип времен брожений и нестабильности в обществе: это негодяй, которого нельзя не запомнить, от которого нельзя отмахнуться, которого невозможно игнорировать.

При этом Брейер - отнюдь не черно-белый, театральный негодяй, пусть и смягченный жизненностью образа, однако же, противопоставленного 'возвышенным' товарищам и Пат: вызывая необходимое отторжение своей подчеркнутой низостью и бесцеремонностью, Этвилл в то же время относится к персонажу с изрядной долей едкой ироничности - играя, он оценивает и сохраняет право быть не только Брейером, но и самим собой. Склонный к напору, агрессивной игре, эффектности, которой во многом способствует специфичный внешний облик, он с удовольствием балансирует на тонкой грани ироничности и неприкрытого фарса, но никогда не изменяет безупречному чувству меры, ввиду чего его негодяи вызывают не только те самые отрицательные чувства, какие им положено вызывать у зрителя, но и заслуженный восторг. То, для чего режиссеру понадобился целый фильм, - создание глубокого, пронзительного, символичного и чувственного этюда, - Этвилл воплотил в одной короткой сцене, без ненужных слов, постукивая тростью по бамперу машины.

Если бы этот фильм был книгой, можно было бы сказать, что именно здесь начинается 'роман в романе', - вот где циничность, неприкрытость, приземленность послевоенных лет, вот где безжалостность и бездушность грядущего режима, - вспомним, что фильм снят в 38-м году, накануне Второй мировой, - вот где итог той прозы жизни, жертвой которой немногим позже становится Пат. Автомобиль, проданный Брейеру ради спасения девушки, - такой же символ уходящей романтики, как парусник в эпоху тяжелых эсминцев, и становится он подлинно символичен именно тогда, когда уходит последняя надежда на то, чтобы снова 'подняться в небо', на том самом самолете, который стал 'отцом' автомобиля, или же вновь сыграть на рояле, который, кажется, годится лишь на то, чтобы загородить собою выход из скромной комнаты Пат. Брейер, в отличие от 'старых' военных романтиков и старых же друзей, - человек новой эпохи: его разрыв с тремя товарищами еще более очевиден, чем разрыв между Ленцем и его политическими противниками, - потому, что он представляет практичность, чуждую романтике, вещь гораздо более опасную, чем неосмысленные перестрелки сторонников той или иной партийной доктрины. Для того, чтобы выразить всю неумолимость нового порядка, при этом не отняв у Брейера той 'человечности', которая стоит между живущим образом и безжизненной агиткой, Этвиллу не понадобилось ни множество глубокомысленных реплик, ни, скажем прямо, усилий режиссера - всего лишь постукивание тросточкой по бамперу. Если и существует классический актерский подход к классической же теме, то Лайонел Этвилл воплотил его неоспоримо.