«Я счастлив, что люблю это кино» - сказал Тарантино, выходя из зала после просмотра «Чункинского экспресса». Что ж, а я после просмотра промямлил «Жаль, что у меня высокие требования ко всему».
У жизни, безусловно, есть чувство юмора. Квентину понравился Ка Вай – надо же, а ведь эти парни сапог сапогу пара. Потрясающие режиссёры и шероховатые сценаристы. При просмотре их фильмов восхищаюсь постановкой и кисну от сюжета. Тарантино умеет прописать каждый диалог таким образом, чтобы он выдержал тонкую грань между претенциозностью и пустотой. А Вон так вообще может без единого смачного прикола либо матерного слова притянуть внимание к тягучему разговору персонажей.
Другое дело, что репликационное мастерство – лишь один из элементов сценаризма. Овладение им, конечно, дорогого стоит, особенно вне юмористической парадигмы, но всё же жанр драма безнадёжно зависит от сюжета. Так что автору-перфекционисту нарратологию тоже надо бы штудировать, но Квентин и Ка Вай привыкли тотально забивать на главный закон этой науки: если развивать сюжет слишком медленно, в голове зрителя сработает импульс карабканья на стену. Сперва я вынесу за скобки «Великого мастера», потому что браться за боевик, будучи до мозга костей артхаусменом, ровно что доверить Гарету Эвансу байопик про инди-певца, и потребовать многомиллионной прибыли в прокате; простим режиссёру этот странный поступок. Теперь скажу, что посмотрел три махрово-авторских фильма Вон Ка Вая. И знаете, что?
А ничего нового. Моё предположение касательно частичного креативного паралича Ка Вая подтвердилось. В «Пока не высохнут слёзы» мы увидели не Бог весть какую занятную историю, но она, по крайней мере, была цельной и внятной. В «Диких днях» так вообще сюжет выстроен грамотно, без существенных дефектов. Но вот сценарий к «Чункинскому экспрессу» Вон решил написать самостоятельно, отцепив Джеффри Лау. И улетел в эту свою нирвану.
В «Слёзах» был брутальный гангстер, который уверенно ведёт боевые действия на половом фронте. В «Днях» был великовозрастный мажор, томно впечатляющий зрителя пикапом заоблачного уровня. И вдруг нате – теперь главных героев сразу двое, но нет, они не будут взаимодействовать. У каждого из них вообще своя история, и обе небрежно запихнуты в один фильм. И тот, и другой – полицейские. Да уж, выкуси, Абель Феррара, Вон Ка Вай – вот он, человек, максимально унизительно дискредитировавший образ стража порядка в кино.
Первый коп – двадцатипяти, между прочим, летний женострадалец. Его бросила подружка, он постоянно названивает ей и кушает консервированные ананасы. Трудно поверить, но я только что описал суть его истории. Просто гипертрофированная ретрансляция глупых поступков на почве влюблённости, без интересных поворотов либо ситуативной специфики. Вдобавок… Как же нелепо наш герой пытается подцепить женщину – хоть в учебник заноси в качестве антипримера. Эпизод из «Диких дней», где Лесли Чун за минуту с лишним покорил сердце Мэгги Чун, великолепен уже тем, что заключает гениальную в своей простоте модель соблазнения, а эпизод приставания Такеши Канеширо к Бриджит Лин – будничный фейл, не вызывающий ничего кроме испанского стыда.
Второй коп – лишённый какого бы то ни было интереса к чему бы то ни было городовой под номером 663. Безынициативный овощ с вечно скучающим лицом. Несмотря на то, что ему выделено намного больше хронометража, про его историю рассказывать особо нечего. На 663 запала взбалмошная продавщица. Обычно задавать вопрос «А почему она его полубыла?» глупо, на всяк товар найдётся свой покупатель, но в данном случае девчонка запала на аморфное существо. Чем он может приглянуться не последней, в общем-то, женщине Гонконга? На этот вопрос нет вменяемого ответа, скажу больше – на его поиски нет ни малейшего желания тратить силы, настолько история лишена обаяния.
И даже не хочется упоминать классического для каваевских фильмов плюса – приятной атмосферы, обусловленной красивой игрой света и цветов. Не хочется, потому что он служит гнетущим напоминанием о том, как могло быть здорово, если бы Вон писал сценарий в паре с Лау, как в старые добрые. Постановка от Ка Вая, нарратив от Джеффри – муа, крем-бруле.
Все начинается с модного в своей синюшной контрастности мелькания кадров — заслоумоушенная биомасса затягивает тебя в безвоздушную пучину голосов и лиц, но не спеши млеть, дорогой зритель: то не картинное отражение ничтожности одной человеческой единицы в смазанной круговерти цикличности бытия. Это лишь издержки перенаселения на восточном краю одного очень большого материка, инфа 146%. Алло, алло! Кто говорит? Мэй, Минг? В тех землях нет понятия «изменил», есть понятие «перепутал». В этой связи и не смекнешь толком, то ли кое-кто заигрался в арт-хаус, перемешав сюжетные линии, запараллелив мотивы поступков и разжижив характеры персонажей, разделив их по большей части на безвольных и безумных, то ли просто все косоглазые на одно лицо и легко взаимозаменяются. Кажется, истина где-то посередине.
Русский мужик, когда напьется, звонит бывшим. Внутренний мир азиата, видать, устроен иначе. Он звонит всем бабам подряд, когда нажрется просроченных ананасов. Любовь — чувство всеобъемлющее, необъятное, а у героя нашего, если вы понимаете, уж очень узкий взгляд на проблему. В том, чтобы искать имя любимой на банке консервов, нет ничего предосудительного — ровно до того момента, пока весь мир, вся жизнь и вся любовь не оказываются запаянными внутри нее и не начинают размеренно портиться и праздно вонять. Сие могло бы стать прелестной метафорой для лирического пинк-снот-муви, но Кар-Вай не ищет легких путей и избегает логических последовательностей. Потому печальколикий ананасоед-полицейский виляет хвостом едва ли не на первую встречную самку, попадающуюся на пути. Главное — найти этому объяснение повесомее, мол, ананасы — вот это они всё, вот в них провидение. Что же до второго героя, так о нем вообще ничего конкретного не скажешь, кроме того, что он тоже блюститель порядка. Падкий то на стюардесс, то на официанток. Попеременно. Уловили нить? Если да, можете смело лететь в Гонконг.
Но обратимся к нашим дамам-обольстительницам, сбивающим с пути истинного. Первую половину фильма мы наблюдаем феминоподобное существо в вычурном парике, плаще и темных очках, которое творит преступный беспредел, стреляя на поражение и фаршируя плюшевых медведиков презиками с белым порошком (смерть в игле, игла в яйце, яйцо… пренебречь, Вонг Кар-Вай вряд ли знаком с русским народным фольклором, а жаль). Вторую половину фильма мы любуемся на тэпэшечку с шизоидными шарами, предающуюся актам взбалмошного квартирного фаллосопинания: она скармливает игрушечный аэробус прифонаревшим рыбкам, крушит посуду, троллит по телефону своего прилавочного Чунгкингского босса («ресторан Гань-вань-чи! Не говнючий, а Гань-вань-чи!»), поедает лапшу (нельзя просто так взять и снять в Гонконге кино, где никто не жрет лапшу), носится вперед-назад, размахивает руками, балуется с таблеточками и делает еще много-много других очень важных для развития сюжета действий. Вот они какие, музы Вонга Кар-Вая! Одухотворенные натуры, роковые женщины, сонм низкорослых Лаур в пантеоне каждого гонконгского Петрарки. Как тут устоишь.
За томными минорно-пафосными монологами, будто переписанными из классических нуаров, намеренно исковерканными и затертыми праздным софитным блуром сценарного градиента — не то гимн феминизму, не то смех над подкаблучничеством, не то песнь о любви, утонувшая в орущих нагромождениях псевдохудожественного мусора, как облезлая елка под горой мишуры. История взаимоотношений безликих, дробных, поролоновых персонажей, наделенных карикатурными комплексами и закидонами, таит в себе копеечную фабулу об амурной неразборчивости и полигамных слабостях хомо, прости господи, сапиенсов, которая несвежей была еще во времена японской оккупации Гонконга. Подскоки и наплывы поддатой камеры, эпилептичные склейки, болезненно вуайеристские ракурсы и пухнущие от ощущения собственной неуместности беседы — все это липнет на глаза, лицо и извилины, более всего напоминая дурно пахнущий результат стонущего самоудовлетворения того великого и ужасного, которого окрестили гением азиатского кино после выхода на экран «Чунгкингского экспресса». Воспели, разрешив и впредь извергаться любовными настроениями с привкусом скисшей черники.
Прошла любовь, завяли ананасы. В итоге-то без вариантов: всё рано или поздно сводится к тому, что ты сидишь и разговариваешь с бутылкой (как альтернатива — с кусочком мыла, но это для особых ценителей). Потому что если у любви есть срок годности, а ручки тянутся к фруктикам посвежее, — то никакая это на хрен не любовь. Как подсказывает статистика, флиртовать с официантками — вообще моветон и к тому же сказочная глупость, которая редко доводит до добра. Вот только не гоже тратить полтора часа личного времени, чтобы прийти к этой мысли, анон.
Рецензия посвящается вам, друзья. Вы уверяли: «Все просто, но красиво». Вы парировали: «Так легла монетка». В общем, как говаривал Эрик наш Картман, screw you, guys, I’m going home.
