«Может это важно, а, может, и нет. Я всю жизнь была здесь и не здесь одновременно. Это трудно объяснить, но я всегда знаю, я чувствую, что должна делать».
Казалось ли вам когда-нибудь, что где-то глубоко внутри в вас сокрыто нечто непознанное, пограничное, нечто, что в хаосе мыслей трудной минуты всегда подкидывает верный ответ? А, быть может, эта сила и вовсе тянет спасательный трос на всю глубину судьбы и именно она, а не воля, логика, привычка предопределяет решения и поступки? Казалось ли когда-нибудь, что где-то на этом свете должен быть человек, который вам близок как никто другой, и это не обязательно пассия, а то, что принято называть родственной душой, второй половинкой? Казалось ли, что линия вашей жизни должна быть прочерчена как-то иначе: в ином месте, с иными людьми, в иное время?
«Двойная жизнь Вероники» - это не ответ, но попытка представить ответы на эти вопросы. «Фильм о восприимчивости, интуиции, иррациональных связях между людьми», - как его охарактеризовал сам автор Кшиштоф Кесьлевский. Первая треть рассказывает о двадцатилетней полячке по имени Вероника, обладательнице небесного сопрано и небесных глаз. Всю жизнь она носит в себе странное чувство, будто «не одна» в этом мире. Прогуливаясь однажды по площади протестного Кракова, героиня замечает отъезжающий автобус иностранной экскурсии, а в нём – девушку, похожую как две капли воды. Есть поверье, словно встреча с допельгангером – плохое предзнаменование… Но эта иностранка, конечно, не призрак-двойник, а реальный человек. У Вероники французской схожие жесты, грация, мимика, привычки и она также занята музыкой. И когда польская тёзка падает оземь от сердечного приступа во время концерта, в далёком Париже её охватывает приступ беспричинной меланхолии, словно она почувствовала обрыв невидимой связи, потерю чего-то фундаментально важного.
Пожалуй, ни одна другая работа Кесьлевского не имела столько различных интерпретаций. Кто-то пытался найти ответы в сюжете, кто-то понимал её на чувственно-интуитивном уровне, а кто-то выискивал личные или глобальные аллюзии автора. Правы, наверное, все. Впрочем, сам Кшиштоф не раз говорил, что зачастую в его фильмах находят такие ассоциации, о которых он сам и не задумывался, но в этом, быть может, и есть магия талантливого творца, результат которого всегда шире замысла, а, возможно, дело в причудах подсознания художника, подтекстом вкладывающего в работу иные смыслы.
Надо сказать, что представить аналогичное кино о мужчине крайне сложно. Оно погружает во внутренний мир человека, не думающего, а именно «чувствующего, что должен сделать» и живущего, руководствуясь исключительно этим внутренним компасом. Его судьба – не прочерченный логическими умозаключениями план, а траектория, которая рисуется на ходу, по наитию. Может потому именно женской природе, особенно эмоциональной, особенно интуитивной по силу почувствовать наличие близнеца где-то на другом конце старого света. Кто знает, что могло бы произойти при встрече двух Вероник. Наверное, это главная трагедия, с которой может столкнуться человек - отсутствие кого-то близкого, кто мог бы прочувствовать и осмыслить тебя всецело. Всё-таки, действительно, счастье – это когда тебя понимают, и фильм Кесьлевского в том числе и об этом.
Но как бы женственна не была «Двойная жизнь», нельзя избавиться от ощущения, что это и проекция двойной жизни самого автора. Первая лента, снятая Кесьлевским преимущественно заграницей на заграничные к тому же деньги, фактически дала его карьере новый «французский» завиток. Можно предположить, что в ней отражено разорванное сознание самого режиссёра, уже погружающегося в новую, в том числе и кинематографическую реальность, но не теряющего корней. Одарённую Веронику в Кракове срубает инфаркт миокарда, но она продолжает жить в своей парижской ипостаси и разве это не метафора польской кинематографии, не способной в полной мере реализовать себя на родине и потому отправляющей лучших птенцов на запад и особенно – во Францию?
И в таком случае, конечно же, нельзя не найти здесь и образные политические ассоциации с Польшей, как страной Варшавского договора и, соответственно, со своим «потолком», ограничениями, недостатками. Именно потому «Двойная жизнь» столь зеркальна, поскольку выпущена в 1991 году - эпохальном, переломном как для самого государства, так и лагеря в целом, и подсознательно отражает его дальнейшую судьбу, обречённую на неизбежное отмирание старых устоев, но находящую новое дыхание в западных ветрах. Даже забавно, что родная критика обрушилась на Кесьлевского, режиссёра, в свой польский период часто поднимающего остросоциальные темы, за то, что в столь важный для страны момент он якобы снял нечто отстранённое.
Картинка «Двойной жизни» великолепна и уникальна - возникает ощущение, что смотришь на неё сквозь цветное стекло. Эффект достигается за счёт применения золотисто-жёлтых фильтров, а также некой стеклянной преграды, устанавливаемой между камерой и пространством сцены. Ирен Жакоб (главный приз за лучшую женскую роль в Каннах) смотрит на мир глазами Ассоли, возникает ощущение, что каждую сцену режиссирует именно она, а сам фильм вытягивается исключительно на её чувственности, хотя при этом Кшиштоф фактически остался единственным кинематографистом, способным в полной мере раскрывать её дар.
Но при всех бесспорных плюсах нельзя не сказать и об аховых недостатках. А заключены они в сценарии. Не смотря на оригинальность идеи, всеми её преимуществами воспользоваться не удалось. «Двойная жизнь» фактически лишена чёткой сюжетной линии, единственный внятный поворотный пункт которой – переход от повествования об одной героине к другой. В остальном же возникает ощущение, что авторским замыслом было просто показать характер персонажа через несколько «эпизодов из жизни», но эпизоды эти в целом банальны и не впечатляющи, вместо них вполне могли бы быть и какие-нибудь другие, а от того ценность теряется. Даже занятно, что на самом-то деле и смонтировали около двух десятков вариаций «Вероники», а в замысле Кесьлевского было показывать в каждом кинотеатре разные версии (благо по независящим от него причинам реализовать это не удалось). И то, что мы видим в итоге – всего лишь один из таких вариантов. Иногда даже опытные мастера в погоне за экспериментами теряют чувство меры. В виду сценарных недоработок, отсутствует и внятный финал – «Двойная жизнь» обрывается на полуслове.
Бывают моменты, когда говорливость смущенно берет выходной и уступает место молчаливому изумлению. Не требуется слов, дабы выразить восхищение вокалом Кристины Даэ из «Призрака Оперы» или безупречностью «Сикстинской мадонны». Истинная красота деликатна, она легко находит дорогу к сердцу и заставляет его биться в предчувствии находящейся где-то рядом родственной души. Две девушки с одним именем – полячка и француженка – не были знакомы и могли лишь мечтать познать счастье встречи. Чего не видели их глаза - о том говорили чувства, вкрадчивый голос интуиции. В нем не было ясности и определенности, но всегда оставалась мечта – об искусстве, о любви. Покорять оперу чистейшим сопрано, или воссоединиться с близким человеком? Жестокая судьба заставила каждую из Вероник выбрать что-то одно – для всего их мир оказался слишком тесен.
Амбивалентная притча Кесьлёвского имеет мало общего с мелодраматичным надрывом житейской истории. Одно лишь использование мягкого, золотисто-зеленого светофильтра намекает на мечтательный характер киноленты, ее подчеркнутую утопичность. С некоторой натяжкой все происходящее можно было бы счесть долгим, состоящим из нескольких фаз сном. Но все же перед нами жизнь. Двойная жизнь. Само имя – Вероника – отсылает к евангельским истокам. Христианская святая когда-то обрела исцеление одеждами Иисуса, а слабым сердцам героинь может помочь лишь отказ от занятий вокалом. Обе совершают свой выбор, и не видно никого, кто мог бы на него повлиять. Точно сама судьба берет слово и отмеряет длину жизненной нити, где непременно будут подъемы и спуски. Цикл обеих девушек имеет одинаковые остановки: музыкальный кружок, квартира отца, незабываемое свидание, неожиданное наблюдение. Первая Вероника замечает зеркальный образ в окне автобуса, а вторая – видит рукотворное чудо, создаваемое руками кукольника. После этих сцен жизнь словно бы меняет темп: в одном случае стремительно ускоряется, в другом – нарочито замедляется. Сон будто бы вот-вот закончится, а грезы развеются. Почему, как это возможно, и куда дальше? Вопросов множество, а ответ где-то глубоко внутри, и будет ясен лишь в назначенный час.
Разумеется, сам режиссер точно рассчитал время. Неординарная история, достойная похвалы Достоевского и Бергмана, совершает виток, и оставляет прошлое мерцающим солнечным зайчиком в парижской квартире. Астральное родство двух Вероник исключает видимое соприкосновение, но оно все-таки случается – на духовном уровне. Свою репутацию одного из самых человеколюбивых творцов от кинематографии Кесьлёвский подтверждает на протяжении всей ленты, но особенно значима эта его черта в сцене кукольного спектакля. Одна фигура умирает, но возрождается. Что есть смерть, как не логическое продолжение жизни? Вероятно, в чьем-то прагматичном представлении, каждого из нас в конце ждет сплошной белый свет или же напротив – непроглядный мрак, но ведь не зря говорят: «По вере вашей да воздастся вам». А пан Кшиштоф верил в совсем другую смерть – избавительную, милосердную, высоконравственную, да просто прекрасную. Как великолепно перерождение в виде бабочки! Как изумителен полет в теплых лучах дышащей свободой страны! Да, сермяжная правда тогдашней жизни нашла отражение и в мягких тонах картины, но не подавила ее. «Двойная жизнь Вероники» ознаменовала сбрасывание социалистических вериг с Польши и попутно «проводила» режиссера на западноевропейские кинематографические просторы. Ничто не растворяется в дымке, прошлое всегда рядом с нами, приглашая в себя как в отчий дом, но будущее – важнее. И что оно будет благополучным, можно допустить также легко, как поверить в мастерство человеческих рук.
Многообразие условностей и полутонов в сценарии подталкивает к поиску связующих элементов в судьбах обеих Вероник. Можно допустить, что на экране все-таки одна героиня, словно бы попавшая в зазеркалье и получившая возможность прожить свою жизнь по-разному, руководствуясь разными приоритетами. В склонности каждой из девушек брести на ощупь можно найти свою прелесть, благо превосходная операторская работа тому способствует. Камера неотрывно следует сначала за одной, а затем за другой героиней, выхватывая мимику, давая возможность угадать ход мысли и сопереживать невозможности плыть против течения. О многом полячка и француженка могли бы сказать друг другу, сведи их судьба в благополучный час, но вместо этого у каждой только маленький пластмассовый шарик с крохотной деревушкой внутри и шнурок, как символ кардиограммы и немое подтверждение внезапности смерти. В своих желаниях и мечтах девушки лишены чего угодно, но только не одиночества. Опаснейшая вещь, намного коварнее, чем удар исподтишка, и ее нет в кинопритче, ибо автор верит в предопределенность каждого события. Плохо ли это? Каждая героиня проносит открытие с незримой тяжестью, но поскольку самый частый гость на лице Ирен Жакоб – улыбка, то можно предположить, что воля свыше все-таки благо.
Меланхоличную пронзительность невозможно представить как нечто вещественное, она растворена в воздухе и становится ощутимой только в по-настоящему важные минуты. Своим вдохновенным трудом Кесьлёвский увеличил их количество до необходимого ощущения сопричастности. Невесомая, омузицированная судьба на пороге глобальных перемен может и должна быть по-домашнему приятной. Легкая игра в пастельные оттенки, как предисловие знаменитой «цветной» трилогии режиссера, не дает тревоге ни единого шанса вторгнуться в сердце. Возможно, где-то высоко над облаками каждый вопрос обретает свой ответ, но в жизни всегда есть место интриге, которая бесшумно ступает рядом и заставляет долго всматриваться в окно, дабы увидеть сегодня чуть больше, чем вчера. Всему придет свое время – это, пожалуй, главная идея киноленты. Жить и быть готовым услышать и понять то, о чем скажет однажды внутренний голос. Об этом можно мечтать с чистым сердцем.
Фильм, на мой взгляд, жемчужина кинематографа последних двух десятилетий.
Сформулировать однозначно `о чём повествует данная история` невозможно. Она представляет собой переливающееся, скользящее полотно с яркими цветными деталями, вид которого завораживает зрителя. Даже герои этой истории призрачны, они словно приведения скользят через состояния души другого и переплетаются с ними, неосознанно живут в чужом внутреннем мире. Фильм безвозвратно погружает зрителя в атмосферу `надбытности` и человеческого духа, необъяснимости и глубинного драматизма.
`Двойная жизнь Вероники` - фильм о выборе и мечте. О том, что правильного выбора не существует и человек заранее обречён на ошибку. И о том что мечтам лучше не сбываться, они должны оставаться утопией, так как воплощение их всё равно будет подавлено действительностью. Что бы ты ни выбрал из существующих вариантов, тебя придётся однажды об этом пожалеть. А если ты сам уже не успеешь, наверняка, за тебя пожалеют другие. Трагизм в том, что зачастую человек не может разглядеть ошибку и страдает из-зи боли, которая вдруг появляется, но не ясно откуда она. И тогда ему начинает казаться, что он не один. Он чувствует боль за чужую ошибку.
Такую вот эстетически-экзистенциональную историю преподносит нам пан Кесьлёвский. И преподносит мастерски. Превосходная работа оператора, вытаскивающего ключевые символы на свет перед зрителем, максимально точно подобранные актёры и, конечно же, прекрасная Ирен Жакоб, сыгравшая настолько чувственно и искренне, что кажется, будто она и не играет вовсе, а остаётся самой собой на экране - той самой раздваивающейся, цветущей, странной Вероникой.
Нельзя не отметить выбранную режиссёром метафору для воплощения своего замысла. Это куклы-марионетки. Знаковый персонаж фильма - фокусник, сказочник и кукловод, управляющий и играющий своими `подопечными`, решающий их судьбы. Самые важные сцены сопровождались присутствием марионеток-кукловода. Вообще, мотив судьбы обыгрывался подобным образом не раз - нечто Всевышнее представлялось литераторами/художниками/музыкантами кукловодом довольно часто. Но Кесьлёвский, как истинный мастер с неповторимым авторским почерком и в такую популярную метафору внёс что-то личное - наполнил особым настроением, показал нам её через свою призму. Поэтому сцена с куклами и их создателем память запечатлевает надолго, а не пропускает мимо, как штамп или стереотип.
Превосходно справился со своей задачей и композитор Збигнев Прайснер, написав для фильма потрясающую музыку, звуки которой беспрепятственно проникают в сердце и безжалостно топчутся там, пока сердце не сжимается от тоски и любования фильмом.
`Двойная жизнь Вероники` - прекрасный фильм. Такое кино хочется пересмотреть, чтобы разглядеть получше детали, разгадать символы. Чудесный коктейль из психологизма, философии, лирики с послевкусием рефлексивно-созерцательной грусти.
Моя цель – увидеть наш внутренний мир, то, что невозможно снять камерой. Цели этой достичь нельзя – к ней можно только приблизиться
(Кшиштоф Кесьлевский «О себе»)
Встречаются такие фильмы, реже книги, сюжет которых разворачивается вроде бы через чур просто, всё слишком знакомо, но всё равно кажется замысловатым. Этот эффект может быть вызван обилием бытовых деталей, слишком жизненных, но недостаточно ярких, чтобы концентрировать на них наше внимание в реальной жизни. И иррациональная на первый взгляд последовательность, в которой эти детали сменяют друг друга, иррациональная, но понятная на подсознательном уровне, потому что в голове возникает сразу множество забытых воспоминаний и непонятно как пробудившихся ощущений, всего лишь ассоциаций. Ассоциации путаются одна с другой и в итоге оказывается, что однозначно сказать о чём произведение — сложно, потому что даже конечное впечатление часто не выходит за границу чувств, а судить о фильме так, чтобы мнение одного зрителя обязательно совпало с другим или хотя бы было близко по смыслу вообще нереально. Кино личное, в его случае срабатывает тест «скажи мне что ты там увидел и я скажу кто ты». «Двойная жизнь Вероники» один из таких фильмов. Совершенно частная история. А точнее две истории, тесно связанные друг с другом длинным шнурком, новеллы (одна Вероника нервно наматывает на палец шнурок от папки взяв самую высокую ноту на репетиции. Вторая — получает загадочное письмо с таким же шнурком в конверте). Обе имеют одно имя, похожи друг на друга, словно близнецы, у них одинаковые увлечения, любят петь, любят музыку, и схожая судьба, обе в раннем детстве потеряли мать. И конечно обе не подозревают о существовании друг друга. Одна Вероника живёт в Польше, другая во Франции. Польская Вероника, выбравшей путь искусства уготована трагическая судьба, она умирает от сердечного приступа прямо на сцене. И тут же, в самом начале второй новеллы французская Вероника, по случайности или благодаря странной силы интуиции решает бросить пение, она выбирает не искусство, а любовь.
Присутствует множество бытовых деталей, на которых акцентирует наше внимание Кесьлевский, в том числе на повторяющихся: тяжело ковыляющие старушки за которыми в разных обстоятельствах наблюдают обе Вероники, прозрачны стеклянный шарик, сквозь который обе разглядывают окружающий мир, кольцо с пальца, с помощью которого обе поправляют краску на ресницах, тот самый шнурок и ещё множество всяких мелочей, символических, но приятных для глаз, таких как растворяющийся в кипятке пакет чая или солнечные зайчики, которые будят французскую Веронику, всё это создаёт настроение наравне с игрой актёров, получается, что эмоции как то умудряются передаться зрителю через многочисленные неодушевленные предметы, окружающие и постоянно взаимодействующие с героями.
Эту история, благодаря доли нереальности можно назвать и сказкой, сказочник, не только сказочник, но и кукольник, он мастерит красивых и странных кукол а потом пишет про них рассказы. Когда он мастерит новую героиню, с которой знаком лично — куклу французской Вероники, настоящая Вероника спрашивает, глядя на другую, абсолютно такую же куклу, бездыханно лежащую на столе:
— Почему их две?
— Когда я с ними работаю они ломаются, — отвечает кукольник.
И тут же пред нами снова проносится целиком вся первая новелла о польской Веронике и о её грустно, немного смешной, но от этого ещё более печальной смерти во имя искусства.
Возможно это история о взрослении, если конечно, не воспринимать так буквально смерть одной из Вероник. Ведь польская Вероника всё таки немного отличается от французской. Она кажется более юной, поёт под ливнем, распрощавшись с молодым человеком, вдруг бежит что есть мочи за удаляющимся мотоциклом, а прохожие оглядываются, напевает на чужой репетиции, не может сделать выбор. А когда видит садящуюся в автобус девушку, похожую на неё как две капли воды, что-то в польской Вероники меняется, ломается, а дальше концерт и она умирает. И тут же перед нами возникает другая вероника, принявшая решение и твёрдо уверенная в его правильности, она такая же мечтательная, но и более наблюдательная, повзрослевшая, влюблённая, в отличие от польской Вероники — живая.
Не только шнурок связывает историю двух Вероник между собой. Музыка тоже играет немалую роль (впрочем как и в большинстве фильмов Кесьлевского) польская Вероника разучивает арию на музыку некоего Ван ден Буденмайера. Французская Вероника преподающая музыку детям, на одном из занятий говорит своим ученикам о том, что ей очень нравится этот отрывок, композитора, о котором узнали совсем недавно, хотя жил он давно, в 19 веке в Голландии. Вообще-то музыку написал никакой не голландец, а друг Кшиштофа Кесьлевского Збигнев Прайснер. Музыка создаёт мощный фон и настроение, как выглядела бы эта история при другом саундтреке представить почти невозможно, создаёт настроение и общая медовая цветовая гамма, в которой выполнена картина.
И возможно, это кино о мечте и о её различном значении, казалось бы в одинаковых ситуациях, но это, наверное и так ясно.
'Где-то под Парижем на встрече со зрителями ко мне подошла 15-летняя девочка. Она смотрела «Веронику» несколько раз и хочет сказать мне только одно — она поняла, что душа существует. Теперь она это знает точно' Кесьлевский, 'О себе'.
Редкий случай, когда фильм получается настолько однородным и целостным, что воспринимается как нечто одушевлённое, способное ответить взаимностью на твои эмоции. Тут все части пазла расположены идеально: на каждом нарисовано именно то, что хочешь увидеть. Бесподобная и в тоже время обречённо-лиричная музыка Збигнева Прайснера звучит на фоне золотисто-желтого видеоряда (Кесьлевский на пару с Славомиром Идзяком намеренно используют данный фильтр, чтобы лишний раз подчеркнуть чувственный внутренний мир героини). Все это привносит в душу зрителя ничем не объяснимое спокойствие и желание неотрывно смотреть и смотреть.…
Тут и выходит на арену главный недостаток фильма — хронометраж. Фильм отчаянно короток, повествование обрывается, в то время как зрителю хочется и дальше находится в состояние всепоглощающей чувственности главной героини. К счастью, Кесьлевский в 1994 году выпускает заключительную часть своей «цветной трилогии», а именно «Три цвета: Красный», где Ирен Жакоб предстаёт перед зрителями всё в том же образе, по мнению польских критиков «неправдоподобно идеальной». Этот фильм станет панацеей для тех, кому не хватило «Вероники». Однако не стоит опрометчиво кидаться смотреть 'Красный', игнорируя первые две части — лучше смотреть всё по порядку.
Попробовать представить аналогичную историю, случившуюся однако, с мужчиной? Увы, нет! Невозможно! То, как чувственно женщины воспринимают окружающий мир — не идёт ни в какое сравнение с, увы, эмоционально-отстранённым взглядом мужчин (хотя конечно везде есть свои исключения). В этом отношении Кесьлевский сделал для себя настоящий прорыв, если не брать во внимание «Без конца» 1984 года и пару серий шедеврального 'Декалога', то «Вероника» является его первым, по настоящему глубоким погружением в женскую душу.
Интересный факт - Кесьлевский изначально хотел взять на главную женскую роль американскую актрису Энди Макдауэлл, которая теперь совершенно не представляется в этом образе. Это, в свою очередь, еще один плюс малоизвестной Ирен Жакоб, к сожалению не реализовавшей свой актёрский потенциал и наполовину. А ведь она совершенно заслужено получила приз на Каннском кинофестивале 1991 года за лучшую женскую роль, с первых кадров идеально соответствуя общему отстранённо — прекрасному, настроению картины и привнося в него частичку собственной нежности и наивности.
«Я стараюсь предоставить всем достаточно свободы” Кесьлевский, 'О съемках'
Пожалуй, это отличительная черта польского режиссёра — каждый из членов команды, по мере создания фильма, волен привносить свои идеи. Кесьлевский создаёт единый творческий коллектив, где каждый из участников заинтересован в создании фильма. И не просто как коммерческого проекта, но и как произведения искусства. Возможно это и явилось основным фактором, благодаря которому фильм получился таким, каким мы его видим — цельным и интимным, многогранным и завораживающим, глубоким и душевным…
Эпитеты к этому фильму можно подбирать до бесконечности, лучше сказать так: он не изменит направление векторов вашей души, он лишь чуть-чуть их подправит.
'Этот фильм адресован конкретному кругу людей. Круг этот вовсе не определяется возрастом или социальным положением. Люди, реагирующие на чувства, о которых мы говорим в фильме, есть везде — среди интеллигенции, рабочих, безработных, студентов, пенсионеров' Кесьлевский, 'О себе'
Двойная жизнь Вероники – фильм, отправная точка которого – размышления об изменчивости судьбы, о переломных моментах в жизни, фильм очень чувственный и живой, необыкновенно эмоциональный.
Две новеллы плавно и гармонично сплетаются в одну историю. Обе завораживают, приковывают внимание к мельчайшим деталям – каждый жест, каждое движение кажутся говорящими. Эмоциональное напряжение не покидает от первого до самого последнего кадра. Странная, необычная музыка Збигнева Прайснера усиливает впечатление. Выразительная игра актеров, музыка, так гармонирующая со всем происходящим в фильме, медленно и неспешно развивающееся действие, смена необыкновенно красивых кадров, медленно и неспешно разворачивающая перед взглядом зрителя двойная история – все это сплетается и вовлекает в водоворот каких-то странных и редких эмоций…
Одна девушка и две судьбы. Героиня фильма – очень необычная, творческая личность, чувственная, живущая эмоциями, витающая в своеобразном замкнутом мире собственных ощущений. Две новеллы – два варианта, два разных пути, по которым она могла пойти.
Или нет… Две девушки, похожих как две капли воды, но ужас в том, что не только внешне. Они видят этот мир, чувствуют одинаково. Где-то в глубине подсознания они догадываются о существовании друг друга, будто их связывают некие мистические нити. Две девушки и одна история. Точнее история одной из них плавно и незаметно переходит в другую, будто это некое перерождение одного и тоже человека.
Родиться заново и прожить свою жизнь по-другому. Или вернуться во времени вспять и изменить свою судьбу. Какие запоминающиеся кадры - кукольный театр, история о танцовщице, превратившейся в бабочку – тоже своеобразное перерождение. Последние кадры – две куклы, хрупкие, легкие. Марионетки, управляемые нитями эмоций, чувств, желаний...
Замысел снять кино о Веронике у Кеслевского был еще со времен девятой новеллы Декалога. Та певица и стала прообразом Вероники. В Польше снять это кино не удалось и полностью затею автор осуществил уже во Франции.
Как всегда водится за поляком кино очнь красивое, некоторые кадры просто завораживают своей красотой. И конечно все со смыслом. Причем с двойным, как уже видно из названия. Кеслевский хорошо показывает, что все в мире имеет свою оборотную сторону, некую двойственность. И если французская Вероника живет в обеспеченной стране и у нее все замечательно, то польская увы нет. Даже найдя свое в жизни, а это пение, она скоропостижным образом умирает.
С этих пор у французской Вероники начинаются трудности в жизни. Она мечется из стороны в сторону, нигде не находя себе покоя. Мне кажется, что со смертью польского альтер-эго у француженки ушла душа. Французская Вероника стала неприкаянной, какой когда-то была польская Вероника. Это кстати, очень хорошо заметно в одном кадре, когда французская Вероника смотрит на фото Вероники польской.
Все в нашем мире далеко неоднозначно и имеет оборотную сторону. Конечно же тут есть и политические аллюзии. Разорванная Польша, перенесшая за весь двадцатый век столько горя, что сытой Франции и в страшных снах не могло присниться (это подчеркнуто Кеслевским в сцене с манифестами). Это символизируют каждая по своему обе Вероники. Они как бы показывают различие стран соцлагеря и западного мира. Их несхожесть, разность.
Так и Кеслевский. В фильме умирает польская Вероника, французская же остается жить. Кеслевский после Декалога уехал из Польши, возвращаясь только на съемку Белого. Поэтому для польского кинематографа он умер, оставшись живым для французского. Но без души то никак. Поэтому, находясь вне Родины, поляк продолжал вкладывать в свои зарубежные творения те истины, которые присутствовали у него в польском периоде его творчества. И судя по последним кадрам Вероники, душу Кеслевский не потерял.
Один из моих любимых фильмов. О чем он, однозначно сказать трудно. Вообще-то, он о многом. Но меня в нем больше всего привлекает линия существования души-близнеца.
Чем дольше человек живет, тем острее он осознает свое одиночество: родился в одиночестве, прожил в одиночестве, умер в одиночестве. Вырваться из этой клетки, из этой скорлупы - невозможно. Если только не найти другую душу, родственную твоей, с которой возможно полное проникновение, чью боль ты чувствуешь как свою, с кем одни на двоих радости и горести, в отношениях с которой стены и преграды рушатся.
Не знаю, намекал ли Кесьлевский на то, что у каждого имеется такая душа-двойник, но у его Вероники, она обнаруживается. Правда, толком не найдя ее, Вероника тотчас теряет своего близнеца. И потому мучается и страдает (хотя до конца не осознает, в чем дело).
Но тут на горизонте появляется мужчина. Мужчина более взрослый, чем Вероника, умудренный жизненным опытом, рефлексивный и к тому же способный выражать свои мысли и чувства (писатель-философ). Этот человек не томится смутными предчувствиями, он уже давно осознал духовное одиночество каждого человеческого существа, но подозревает, что оно преодолимо. Познакомившись с Вероникой, он, видимо, оценивает ее способность тонко чувствовать и решается на эксперимент с целью проверить, возможно ли при взаимной симпатии установить такие отношения, которые бы смогли разрушить одиночества индивидуума.
Как выяснилось, - возможно. Эксперимент удался. Ушедшая польская Вероника-естественный двойник заменяется на двойника, так сказать, искусственно выращенного.
Несмотря на надрывную мелодию и общее чувство недосказанности и душевного смятения, из этой истории делается довольно оптимистичный вывод: каждый из нас, даже если и не встретил своего природного двойника, в состоянии такого двойника себя воспитать.
Лейтмотивом творчества выдающегося польского режиссера Кшиштофа Кесьлёвского является постоянный и зачастую мучительный поиск. Поиск любви, понимания, справедливости, бога, смысла жизни и, в первую очередь, самого себя - своего места в жизни. В лентах 'Случай' (1981), 'Без конца' (1984) и киноцикле 'Декалог' (1989), поиски героев рассмотрены в политическом и религиозно-нравственном контекстах, в то время как в 'Двойной жизни Вероники' они приобретают экзистенциально-философскую и, в то же время, интимную окраску. По сути данный фильм является апогеем творческих исканий режиссера, его наиболее личным творением. Взгляд Кесьлёвского в 'Двойной жизни Вероники' направлен вовнутрь. Здесь личность (а именно личность и ёё проблемы всегда была в центре внимания режиссера; политика, религия и прочие вещи служат даже не фоном, а своеобразной стеной, от которой подобно теннисному мячику отскакивает личность) рассмотрена в очень незначительной, условной связи с внешним миром. И личность эта отчаянно стремится познать саму себя.
Двое молодых девушек, похожих как две капли воды и носящих к тому же одно и то же имя Вероника, живут в разных странах, но с детства чувствуют свою незримую связь друг с другом. Ощущение того, что они не одни на свете, словно невидимой нитью связывает их сознания. Они являются словно зеркальными отражениями друг друга - движения и жесты польской Вероники копируются впоследствии французской Вероникой и наоборот. Потому неудивительно что после внезапной смерти своей польской двойняшки, французская Вероника начинает ощущать постоянную беспричинную грусть, словно после потери горячо любимого человека. Однако смерть польки является своеобразным предупреждением для француженки. Более осторожная еще с детсва чем ее польская проекция, французская Вероника сбавляет темп жизни, отказываясь от предоставленных ей возможностей. Интуитивно она понимает что яркое сияние закончится для неё быстрым сгоранием, а потому предпочитает светить тускло, но гораздо дольше. Таким образом лишь раз в жизни встретившись со своей польской 'сестрой', но при этом не заметив ёё, а лишь успев запечатлеть на фото, французская Вероника самым непостижимым образом извлекает уроки из жизни польки, совершая некую метафизическую работу над ошибками. В то же время мечтательная, по-детски непосредственная и даже несколько наивная Вероника, после смерти своего 'отражения', постепенно и практически незаметно для зрителя теряет значительную долю своих наилучших качеств. Открытый финал словно провозглашает, что щемящая душу печаль еще долго (если не всегда) будет преследовать Веронику, словно утратившую безвозвратно значительную часть своего 'я' - свое детское, чистое начало.
Из всех работ Кшиштофа Кесьлёвского именно 'Двойная жизнь Вероники' является наиболее вариативной, подразумевающей множество различных трактовок. Вместе со своим давним соавтором, сценаристом Кшиштофом Песевичем, Кесьлёвский создает свою самую сложную и запутанную историю, в которой, что самое главное, развязка не является самоцелью - здесь важна история как таковая. Многие вещи остаются на откуп зрителям, каждый из которых сможет вынести из фильма что-то своё. Кто-то может трактовать данную историю как пророчество о потере собственной идентичности в эпоху социальных сетей и сверхдоступной информации, кто-то воспримет фильм как столь характерное для художников предчувствие режиссером собственного скорого финала (особено в этом смысле показателен эпизод похорон польской Вероники, когда камера наблюдает за происходящим со дна могилы; похожий приём уже был использован режиссером в фильме 'Без конца', где погибший еще до начала фильма герой, незримо присутствовал при ключевых событиях фильма), кто-то увидит в ней притчу о родстве душ творческих натур, а кто-то углядит в этом историю двух марионеток, исполняющих все прихоти безумного кукловода, а кто-то просто будет раз за разом пересматривать фильм наслаждаясь настоящим шедевром, созданным польским мастером.
'Двойная жизнь Вероники' является своего рода кинематографической симфонией, или даже скорее ораторией.
Во-первых, музыка здесь не просто фон - она самодостаточна и богата, является по сути даже не дополнением к истории, а её отправной точкой. Складывается ощущение что весь сюжет возник из печальной мелодии, сочиненной многолетним соратником Кесьлёвского, блестящим композитором самоучкой Збигневом Прайснером. Любопытно что в некоторых фильмах Кесьлёвского, включая данный, музыка Прайснера рассматривается в ходе сюжета как творение вымышленного композитора XVIII века Ван ден Буденмайера. Примечательно что свой 'Реквием по моему другу', написанный несколькими годами ранее, Прайснер посвятит Кесьлёвскому после его смерти.
Во-вторых, сам Кесьлёвский является здесь своего рода дирижером, управляющим хором в сопровождении оркестра, где роль первой скрипки отводится оператору Славомиру Идзяку, а роль солирующего сопрано - молодой швейцарской актрисе Ирен Жакоб.
Первый является своего рода десницей режиссера, проводящей зрителя по выстроееным Кесьлёвским и Песевичем лабиринтам сюжета. Интересно выстроенные кадры и то коричневатая, то зеленоватая цветовая гамма точно передают меланхолично созерцательную атмосферу картины.
Но одним из главных сокровищ фильма является игра исполнительницы главной роли Ирен Жакоб. Нежная и в то же время невероятно страстная, она передаёт с глубочайшей тонкостью и пониманием многогранный характер своих героинь. Словно бы безо всяких усилий, с легкостью и детской непосредственностью, она настолько удачно вписывается в экранное полотно, что сложно теперь представить на её месте кого-нибудь другого. Данная роль принесла ей премию Каннского кинофестиваля за лучшую женскую роль, а Кесьлёвскому новую музу, которую, однако он успел снять впоследствии лишь в своем последнем фильме 'Три цвета: Красный'.
Вновь и вновь повторяя обессмерченное теперь навсегда, если вы посмотрели этот фильм, произведение Прайснера, Кесьлевский прокручивает перед нами круги двух параллельных жизней. Связанных навечно невидимыми нитями экстрасенсорных ощущений обостренных лишь для двух женских тел героинь. Одна - жизнь, другая - потенциальная возможность жизни. Вероника из Парижа – собирательный образ девушки холодного европейского города. Из нее потом вырастет Амели и Бьорк в «Танцующей в темноте». Вечное откладывание на завтра главного приводит женщин в область возможностей, никогда не реализуемых. И об этом и заявляет, по моему мнению, Кесьлевский.
Прекрасная музыка друга режиссера Прайснера – еще одно подтверждение кристальности героини. Темной кристальности. Мрачная, торжественная и как будто из старой пластинки 19 века – мелодика погружает зрителя именно в созданный искусственно омут сюжета, куда засасывает все быстрее и глубже.
Особенно хотелось бы выделить писателя/кукольника героя Филиппа Вольтера – сыгравшего образ автора, стоящего выше всех, всех связей. Он видит внепреложное. И хотя судьба актера трагична – он покончил с собой в 45 лет, он в фильме сыграл самого живого – в мире замороженных душ и отложенных действий.
