Так заканчивается притча Иисуса Христа о богаче и Лазаре, в которой рассказывается, как попавший в ад богатей обращается к Аврааму и нищему Лазарю на лоне с просьбой облегчить страдания. Авраам отказывается, ссылаясь на то, что богач получил достаточно добра в земной жизни, а потому теперь обречён на вечные муки. Тогда богач просит воскресить из мёртвых Лазаря и предупредить своих оставшихся в живых братьев, дабы те не допустили роковой ошибки, добавляя, что они не послушают Моисея и других пророков, зато обязательно поверят спустившемуся с небес мертвецу. Однако Авраам отклоняет просьбу окончательно. И всё-таки Лазарь воскреснет, только в Евангелие не от Луки, а от Иоанна, да и Лазарь будет уже другой, из Вифании, прозванный также Лазарем Четырёхдневным. Именно на четвёртый день после смерти Лазаря приходит Иисус, чтобы вернуть его к жизни. Таким образом, из Нового Завета мы узнаём о существовании двух Лазарей, и история одного из них, нищего, уходит корнями в ветхозаветное прошлое. Но как раз это прошлое имплантируется в современный сюжет итальянки Аличе Рорвахер, отмеченный в Каннах наградой за лучший сценарий.

Где-то в тосканской глуши, далеко-далеко в горах, стоит поместье маркизы де Луны. Там, на табачных плантациях, трудятся пол сотни крестьян в надежде, что хоть в этом году им удастся сократить долги. Отрезанные от мира единственным разрушенным мостом, они знать не знают про зарплату, налоги, собственные права и какой нынче век, а потому безмятежно работают на землевладельца, как темнокожие рабы на госпожу в «Мандерлее» Ларса фон Триера. Особым трудолюбием отличается деревенский простачок Лазарь (Адриано Тардиоло). На утёсе, вдали от поместья, расположен загон для овец, где у Лазаря есть тайное место для отдыха. Однажды он показывает это место сыну маркиза, белокурому ровеснику Танкреди (Лука Чиковани). Танкреди скучно с родителями, поэтому он решает разыграть их и имитирует собственное похищение. Никто очередную выходку мальчишки серьёзно не воспринимает, кроме сестры, которая в скором времени вызывает полицию. Та прилетает на вертолёте, пугая местных крестьян. Один из них, заглядевшись, даже падает с многометрового обрыва и разбивается. Это и есть наш Лазарь.

Впрочем, он не разбился насмерть, а лежал в траве, покуда дикий волк не начал его обнюхивать, как на картине проживавшего в Италии русского живописца Фёдора Бронникова, изобразившего героев упомянутой притчи Христа. После символического акта Лазарь словно пробуждается от долгого сна, целым и невредимым поднимается на ноги и направляется в уже разрушенное имение. С пробуждением (или воскрешением) Лазаря фильм Рорвахер будто накидывает на себя мистическое одеяние, в котором и пройдёт оставшийся путь длинною в один час. С тех пор как дикий волк засвидетельствует пробуждение Лазаря, хищное животное станет неотъемлемой фигурой повествования, не иначе как божественным духом, который воскресил главного героя. Однако о волке в «Счастливом Лазаре» неоднократно упоминается и раньше, в частности в сказании про волка и овец, изложенной крестьянами. Оно про страх перед лицом опасности, а точнее про страх у которого, как выяснится, глаза велики. Страх перед волком не что иное как внушённая кем-то боязнь отбиться от стада и стать жертвой беспощадного хищника.

Между тем, хищничество волка вовсе не доказывает его враждебность к человеку, хотя крестьяне и убеждены в обратном. Но, в таком случае, что есть собака, если не одомашненный волк, способный защитить овечье стадо? Этой известной доместикацией хочется подвести к мысли об истоках отношения человека к волку как к обожествлённому животному. Не только славянская мифология, но и древнегреческая, а также римская подтверждают культ волка как бога изобилия и деторождения, что и было причиной множества аграрных обрядов. Таким образом, воплощение бога в волке у Рорвахер ничуть не случайно, ведь в своей картине она поднимает проблему отмирания сельскохозяйственной культуры и миграции деревенских жителей в промышленные города и мегаполисы.

После пробуждения Лазарь пешком следует от поместья по дороге. Так далеко он ещё никогда не ходил. По пути ему встречаются радиовышки, заводы, беженцы, готовые выполнять любую работу за гроши. Он встречает своего заметно постаревшего маркиза, у которого хотел бы спросить, почему в поместье никого не осталось, однако тот в ярости прогоняет его, оставляя без ответа. Ответ же следующий: с того времени как полиция нашла крестьян, прошло несколько десятилетий, а семейство маркизы де Луны обеднело. Об этом Лазарю сообщает Антония (Альба Рорвахер, старшая сестра постановщицы), которая видела Лазаря в поместье будучи ещё маленькой девочкой. Теперь Антония вместе с другими бездомными, вынуждена попрошайничать и заниматься грабежом. Лазаря мигранты и выходцы из тосканского поместья побаиваются, считают его призраком, ведь тот ничуть не постарел и носит всё ту же деревенскую одежду.

На самом деле, Лазаря иначе как призраком и не назовёшь. Лазарь – призрак позабытого прошлого, тень человека, неразрывно связанного с природой, условный пращур для людей, утративших своё былое предназначение. Он им поведает и про каждое растение, что растёт у них под ногами, и объяснит, какое из них съедобное. Смуглолицый, темноволосый, кареглазый Лазарь во многом похож на Джельсомину, героиню предыдущей картины Рорвахер, «Чудеса», удостоившейся Гран-при жюри в 2014 году. Но сходства эти отнюдь не ограничиваются внешними признаками: Джельсомина, как и Лазарь, сельчанка, не воображающая себя вне деревенского уклада жизни. А впрочем, не вся ли первая половина «Счастливого Лазаря» является повторением «Чудес» с его пасторальными пейзажами, с примитивным бытом и такими же примитивными людьми? Изображая идиллический микромир в цивилизационном пространстве макромира, Рорвахер в какой-то степени даёт основания оправдать маркизу, желавшую эту идиллию сохранить.

Вместе с бездомными Лазарь приходит в католическую церковь, где играет органная музыка, однако внутри только несколько монашек, которые спешно прогоняют толпу. Вместе с уходом Лазаря и его компании стены церкви покидает церковная музыка и клавиши органа перестают издавать звуки, словно Святой Дух оставил христианский монумент, чтобы пребывать всецело с человеком. Возможно, Лазарь у Рорвахер, подобно Сыну Божьему, становится мессией, который явился искупить грехи сельских жителей, превратившихся в беженцев. По крайней мере, судьба его тоже трагически предрешена. Но здесь уже имеет значение не столько сам Лазарь, сколько его появление в двухчастной композиции фильма, которую представляют собой Ветхий Завет и Новый. В первой половине общество в поместье строится на основе подчинения, а условный Бог (волк из сказаний или маркиз) держит крестьян в страхе. Во второй половине, после падения Лазаря, зрителю дают понять, что волк не опасен и присутствует рядом в момент страданий. И именно идея спасения и искупления через Лазаря берётся за основу второй части картины.

Что такое счастье? Думаете, у каждого оно своё? Нет, это уже не про счастье, это про что-то от ума. А счастье - это мироощущение... оно... созвучно в каждом сердце. Как это? Расскажет нам Лазарь. Не словами, конечно, разве это можно уместить в слова? Он вообще мало говорит - идеальный персонаж - но два часа экранного времени смотришь на него и не оторваться - икона - приходит такая ассоциация.

Счастливый Лазарь (Lazzaro felice, 2018) ретро-картина, как фотографии в старинном фотоальбоме - даже уголки экрана закруглены. Будто случайно забрёл в заброшенное итальянское имение и нашёл на чердаке музыкальную шкатулку, или музыкальную пепельницу - такую, как в фильме - режиссер здорово играет с этой сквозной деталью. Как впрочем и с другими.

Недавно зрители по всему миру отдали свои сердца японскому режиссеру Хирокадзу Корээда, который в своём фильме «Магазинные воришки» так полноценно раскрыл тему любви, что к ней можно уже не возвращаться. То же самое сделала итальянский режиссер Аличе Рорвахер с темой счастья. Оба, кстати, получили Золотую пальмовую ветвь — Корээда за фильм, Рорвахер за сценарий. Почему только за сценарий? Сетуют поклонники. Только? Да там такое тончайшее кружево, что вот именно на сценарии хочется сделать акцент и устлать ложе автора золотыми пальмовыми ветвями.

Как написать историю, где главный герой находится в полном принятии происходящего? Куда в этом случае вести сюжет, как создавать напряжение? Это особый дар рассказчика. Аличе нежными прикосновениями ведёт историю в нужном направлении, создаёт вокруг Лазаря объемный, живой мир, где сливаются точно прорисованное реальное и лёгкое дуновение иррационального, сюрреалистичного. Она естественно заплетает линии персонажей в полотно бытия.

Минута за минутой постигаешь счастье. Фильм целительный на самом глубинном уровне. И кажется, режиссер не ставила себе такой задачи, но так вышло. Так всегда выходит, когда автор несёт в себе свет. Абсолютно светлой эту историю не назовешь, она пронизана тоской — тоской по свету, невинности, счастью, раю... Но вот именно эта тоска и даёт возможность почувствовать себя полно...ценным. Хотя бы на какие-то мгновения. И направится в эту сторону. Фильм, который прекрасно посмотреть в преддверии рождественских праздников.

Аличе Рорвахер произвела шумный выстрел ещё на каннском фестивале, где Лазарь был одним из главных фаворитов по мнению зрителей и критиков, но получил только приз за лучший сценарий, что, к слову, тоже более, чем оправдано. Ожидания были велики, и можно с уверенностью сказать, режиссёр их практически полностью оправдала.

Лазарь - имя в любом случае встречающееся в библии, сколько не верти эту книжку, и там объективно найдутся приемлемые аналогии данному персонажу. Но сколько не называй фильм “счастливый”, там всё равно будет читаться “святой”, при всём наличии или отсутствии мотивов. Забавная штука, с одной стороны - режиссёр максимально далека от этого уверовательного чуда, с другой - именно этим чудом и живёт фильм. Проводя аналогии не христианские, а художественные, в памяти тут же воспроизводится картина Витторио Де Сика “Чудо в Милане”, и кажется, что Аличе удалось поймать волну того, настоящего итальянского кино, которое ушло вместе со своими гениями, которое говорит о сказке и красоте окружающего мира, перемежая это с социальным статусом и бедствующем положением. Не останавливается на привычной копоти мира, а пытается размыть её при помощи веры в случайное волшебство.

К своему очередному преимуществу фильм имеет двухчастную структуру. В первой части Лазарь - член семейства, которое находится в рабстве у семьи землевладелицы, всячески их эксплуатирующей, и даже не догадывается, что время, когда люди могли кому-то принадлежать, уже давно закончились. Дружбу с Лазарем заводит сын хозяйки, который выдумывает своё похищение и просит Лазаря стать своим похитителем. Поскольку доверчивый парень никому и никогда не отказывает, стараясь в каждом удобном случае помогать и проявлять свою доброту, он легко соглашается и на дружбу, и на любую другую услугу.

И вроде бы конец двадцатого века, и мир современный, а разница между людьми колоссальная, и положение их вызывается по-прежнему архаичным статусом. Сельская местность, выраженная в одной абстрактной итальянской деревушке, пронзает своими художественными мотивами - классическая живопись, где на всех планах растаптывают землю маленькие, заштрихованные людишки, трудясь на благо своего господина. Да тут ещё и Лазарь с целой внешностью эпохи возрождения и трагичностью от осознания, что более ни одна эпоха после той не возрождалась.

Вторая часть в точности копирует первую, только на момент её действия владычество и господство земельное уже уничтожено. На этот раз банковской системой, которая в очередной раз прогнула под себя человечество и облокотилось на него. Явление Лазаря здесь происходит во имя чудесного - все герои первой части к моменту второй состарились и перебрались в город, который тянет из них все соки столь же сильно, как и земля, однако Лазарь остался самим собой, как внешне, так и внутренне.

Он действительно не из этого мира, наивный и доверчивый человек поверх всех мировых разочарований, он забирает музыку у тех, кто в действительности её недостоин. Может быть ещё что-то реалистичнее этого чуда?

Фильм Рорвахер в первую очередь кино умное и надёжное, дающее уверенность своему зрителю в том, что имеет взгляд на проблему, на ситуацию и из оценки на возможность отождествлений окружающей действительности, которая никогда не меняется. Режиссёр не пытается заглянуть выше того, что уже видимо, но она настойчиво просит увидеть хотя бы то, что происходит перед твоими глазами ежедневно. Это не подаётся протестно, ничто в фильме не говорит громче своих героев, ничто не говорит громче Лазаря, каждый элемент - это надежда на то, что всё может изменится, это такая же доверчивая сказка, в которой на первом месте стоит вера в странное чудо, которое именуется добротой и сочувствием. Рорвахер настолько откровенна в своей картине, что любая сцена из неё буквально выглядит “святой”, только в этом слове нет своей привычной святости. Она начинена счастьем, даже если пропитана ненавистью.

Город аналогичен деревне, все люди - продукт единой жизни, все добрые поступки - это отражение единственного правильного пути. Воскреснуть может каждый, если обладает возможностью проявлять свою доброту. Ни один волк не станет идти против, поскольку не в силах скрывать то, что заложено в нём также, как и в каждом ином существе.

Доброта.

11.11.2018

Аличе Рорвахер искусно играет со временем, прекрасно обходясь без наукоподобных вещиц типа «машины времени» или «временных петель». Затерянная среди гор и долин деревушка Инвиолата, населённая принадлежащими маркизе крестьянами, напоминает о своём вхождении в двадцатый век разве что электрическими лампочками. Молодой маркиз Танкреди де Луна привозит с собой кассетный плеер, звуки диско из которого переносят зрителя на десятилетия вперёд. А далее игра со временем превращается в танец вокруг простодушного Лазаря из Инвиолаты, который готов помогать всем и каждому, будь то не слишком трудолюбивые односельчане, избалованный Танкреди или мародёры, неумело притворяющиеся грузчиками.

Трудясь, думаешь о будущем отдыхе, а имея возможность не работать, думаешь о том, как бы это состояние продлить: «Я эксплуатирую их, – говорит маркиза, взирая на Лазаря, – они эксплуатируют того бедного парня. Это цепная реакция, которую не остановить». И вот ценные минуты и часы отдыха складываются в пожирающие вас годы. «Дай им свободу – и они осознают, что они рабы, запертые в своих страданиях», – для аристократки свобода тягостна, ибо время свободы-праздности становится злейшим врагом, высасывающим вашу жизнь. Помещая себя в начало цепочки эксплуатации, маркиза получает лишь весьма сомнительное утешение в виде власти над крестьянами, за глаза называющими её ядовитой гадюкой.

Лазарь не просто не отказывается помогать, он ещё и наблюдает за вами, пытаясь понять, что вам нужно, – он сам предлагает вам свой скудный обед, вызывается приготовить кофе, перенести тяжёлые вещи, без всякого лицеприятия: иногда и маркизу приходится отказать в совместном безделье, чтобы пойти работать.

Убегая от свободы-праздности, Лазарь уходит от власти времени – туда, где вашими спутниками окажутся самые свободные и благородные из животных. На занятого своими заботами волк даже отдалённым воем может навести ужас, но готов кротко принять хлеб из рук святого. Антония преклоняет колени перед явившейся ей подлинной свободой. Той свободой, которая побуждает неимущего сделать дорогой подарок для богача или внушает мысль заняться просто для себя тяжёлым трудом земледелия (на такие решения рабы времени не способны), а у других вызывает тот самый ужас, заставляя в благородном парнишке видеть обличителя своего самовольного рабства.

9 из 10

«Счастливый Лазарь» встроен в славную традицию неореализма и репрезентации народа в итальянском кино. Классовая борьба и левый дискурс – это перепаханное поле, где скрещивали свои мотыги неореалисты вроде Росселини, Де Сики, Висконти и многие другие. Антониони и Феллини также стояли у истоков этого направления и высоко его ценили. Но еще не весь урожай собран: а как же Пазолини, Бертолуччи, Ольми, братья Тавиани… Был бы неореализм зажженным фитилем, который, сгорая, движется к большому социальному взрыву и перераспределению средств производства, то зрители бы разинули рты, ослепленные кровавым фейерверком революции, и ушли бы из кинотеатра довольные переменами. Однако классовая борьба в кино со временем утратила популярность. Фитиль неореализма давно затух, залежавшись в песке и почве. Следуя ему как традиции, можно прийти в деревушку под названием Инвиолата, где люди горбатятся при самом настоящем феодализме, хотя капитализм уже давно на дворе. Совсем не иронично, что о смене формации крестьянам возвестят карабинеры, стоящие на страже нового порядка.

Неореализм содержит в себе семена крестьянской трудовой этики, освященной христианством, и критического марксизма. Это хорошо понимал Пьер Паоло Пазолини, который считал, что нельзя отрывать народ просто так от его религиозных корней и традиций. Он создавал яркие и незабываемые образы веры на пересечении с другими концептами. Хорошим примером для этого служит его притча «Теорема», где есть капиталист, владелец завода, который отдает свое производство безвозмездно рабочим, и после этого уходит нагой в пустыню; или служанка из богатого дома, которая, потрясенная чувственной и невозможной любовью к ангелу, уходит в аскезу, постепенно трансформируясь в святую. Это, несомненно, рукотворные мифы-чудеса, производящие сильное впечатление на умы людей. Если посмотреть на собирающих урожай крестьян в «Счастливом Лазаре», то посреди всей вегетации слышна такая же поступь Великого Сеятеля, духа святого. Аудиовизуально это выражается в порывах ветра, которые всегда возникают рядом с Лазарем.

Идеология мифа

Легенда о Лазаре – это торжество веры над смертью. В эту легенду вплетен миф о голодном волке, который учуял в мертвом человеке странный запах «доброго человека», что интересно противоречит гнилому запаху трупа, который исходит от Лазаря до его воскрешения (мифы бальзамируют вечные ценности). Причта о волке восходит к выражению «человек человеку волк». Из нее следует, что хищническая (эксплуататорская) цепочка прерывается на Лазаре, который нравственно чист. Стоит отметить, как вводятся мифы в киноповествование: миф о Лазаре разворачивается по умолчанию и зрителю остается лишь зафиксировать момент его смерти во плоти и перехода к жизни в духе вечном; притча о волке накладывается поверх голосом рассказчицы – это модус вивенди, примеряющий людей в пекле классовой несправедливости; заклятие против ретравматизирующей действительности, бальзам морального нарратива.

Другой миф, а точнее байку, можно услышать от непредсказуемого трикстера Танкреди, восставшего против своей матери-плантатора. Танкреди рассказывает Лазарю, что они братья по отцу. Эта весть разит Лазаре в самое сердце, поскольку он сирота и не познал родительской любви. Здесь стоит отметить родство Лазаря с ангелоподобным Тото – главным героем в фильме «Чудо в Милане». Последний тоже сирота, который был однажды найден в огороде с капустой, – вполне напоминает Лазаря, пробирающегося через громадные листья табака. Тото, в отличие от самоотверженного трудяги, деятельный христианин: он помогает беднякам построить свой городок посреди трущоб. Поведение Лазаря в корне отличается: да, он тоже помогает своим людям, не щадя ни сил, ни здоровья, но у него нет миссии как таковой. Он как будто избран богом, но всегда используется в чьих-то чужих интересах (печать собственной кровью на письме с вымогательством, заступничество в банке за обнищавший аристократический род), что частично подрывает прочтение его богоизбранности, – и выводит на передний план проблему субъектности и отчуждения от труда, природы и людей, эксплуатации в целом. Участь Лазаря похожа на участь многострадального ослика в «Наудачу, Бальтазар» Брессона – эту великую притчу о страдании. По сути, участь крестьян и будущих городских маргиналов сводится также к страданию, но в марксистском ключе: они не могут осознать и остановить конвейер существования, производящий товар в режиме отчуждения.

Кажется, что Аличе Рорвахер избрала не обвинительную, подрывную стратегию в отношении постиндустриального общества со своей идеологией прогресса, функциональности и выгоды. Она созерцательно регистрирует и сводит на нет этику, вырванную из логики рынка, банковской системы, взаимоотношений постоянного обмена товарами, услугами, знаками. Сцена с господским застольем и прислуживающей Антониной связана со сценой несколько десятилетий спустя, когда крестьяне уже давно осели в городе и пришли на «званый ужин» к обнищавшим Танкреди. В первом случае – нищие крестьяне обступают, облизываясь, торт, который для них недостижим; во втором – тратят последние деньги, чтобы угостить сладостями аристократов Танкреди, которые гостей не ждут, но гостинец забирают, как в старые добрые времена, когда в условиях издольщины отнимали у крестьян заработанное. Этот ситуативный диптих почти сентиментальная отходная на гегелевскую модель раба и господина – с той разницей, что модель эта не мертва, а лишь совершила качественный прыжок. И тут чувствуется постмодернистская ирония, с которой показана эта торжественная сцена, на миг воскрешающая былой союз угнетающего и угнетенного, их созависимость, глубокая и противоречивая симпатия друг к другу.

Во время этой встречи сестра Танкреди пожалуется на банк, который у них все отобрал. Услышав это, Лазарь с искренним сочувствием повторит слова «Обман века… банк». Эту реакцию, как и эпизод, где Лазарь с Танкреди волком воют (инициация в правила охоты), можно проинтерпретировать, как проявление самосознания и, возможно, классового сознания Лазаря, как точка отсчета для анализа положения дел. Очень символичен кадр, где показано темное отражение Лазаря в воде, – мифологема Нарцисса в данном случае указывает не только на поглощенное самолюбование, но и на стадию зеркала, зарождение субъекта, которое вызвано двуликой фигурой Танкреди. Лазарь хрупкий и идеальный сосуд, которому сопутствует святой дух, как огранная музыка в соборе, – после того как она перестала там звучать. Он как прозрачное означающее, прекрасно проявленное светом и не артикулирующее идеи; канонизированный киноэкраном святой без выраженной повестки, существующий в до-субъектном раю, где дух еще грезит. Во всех сценах, где Лазарь вступает в коммуникацию-обмен, он подобен ребенку, который хочет выменять цветочки на справедливость, – но его валюту (безусловное добро грозит обвалом экономики) никто не принимает. Мученики и святые умирают назидательной смертью, предпочитая социальному лифту – небесный. Это аргумент с точки зрения катарсиса, украшенного христианскими виньетками, жертва на алтаре банка во искупление грехов этого мира. Но это не аргумент для критического дискурса: угнетенный человек из плоти и крови умирает за чертой бедности, брошенный в социоэкономической яме.

Это всего третий полнометражный художественный фильм молодой итальянской постановщицы Аличе Рорвахер. Первые две работы «Небесное тело» и «Чудеса» были очень тепло приняты критиками, вторая работа так вообще получила гран-при жюри в Каннах. Как и первые две работы — это история маленькой, провинциальной Италии.

В новой работе режиссер связала воедино феодализм в отдельно взятой итальянской деревушке с постиндустриальной эпохой.

Немного о сеттинге картины. Первая часть картины происходит в маленькой деревушке Имвиолата, как затерянный в горах архаичный островок где сохраняются патриархальные отношения между хозяевами и крестьянами. Вообще в основе этого лежит реальная история, которая произошла в Италии не так давно, дабы избежать «спойлеров» не буду больше развивать эту линию. Вторая часть картины происходит уже в современном итальянском городе.

Режиссер смог сочинить универсальный сюжет, где переплетены феодальные устои и современный образ жизни, выбрав при этом библейского Лазаря как прототип главного героя. Все чудеса, происходящие в фильме, исходят от деревенского простодушного, в чем-то даже наивного, добряка по имени Лазарь.

Первая часть картины подается как какой-то рай, здесь практически идиллия и переход ко второй части картины подается как своеобразное изгнание из рая, только не за грехи, а потому что нынче так не положено.

В городе же крестьяне не находят себя и их изгнание оборачивается для них всех тяжелыми последствиями, они пополняют ряды мигрантов и прочего деклассированного люда. А что же сам главный герой? Вернувшись в город, он также не может найти себя, но в гораздо большей степени чем остальные, он, как и свой библейски прототип пытается творить чудеса, помогать людям, но единственное чудо, которое он совершает это уводит за собой музыку из храма. В финале фильма герой предстает нам своеобразным мучеником, но в отличие от библейских героев вряд ли его вознесут до его прототипов. Почему? Время, наверное, нынче не то.

Всю стилистику фильма можно, наверное, маркировать как магический реализм. Где все вроде бы реально, мы видим, что это наш мир, наша жизнь, но и в ней происходят чудеса. Может быть эти чудеса и не такие глобальные, но они есть. Эта картина является весьма ностальгической для режиссера. В ней она придается воспоминаниям о своем детстве в тосканской провинции. Ностальгическую стилистику создает и сам кадр, уголки которого немного обрезаны, что создает ощущение будто ты смотришь старые фотографии, помимо этого зернистость картинки и очень красочная насыщенность.

Это кино очень метафоричное здесь очень много архаичных образов, но и актуальных по сей день. Будь то крестьяне, которые бояться перейти реку глубиной по щиколотку или волк, который не убивает человека потому что чувствует, что добрый человек (в отличие от людей).

В целом Аличе Рорвахер создала очень личную, невероятно тактильную картину и в тоже время невероятно всеобъемлющую. Очень жаль, что данную работу не сильно оценили наградами. В Каннах только приз за лучший сценарий и совсем ничего на Еврооскаре. Тем не менее эта однозначно одна из сильнейших авторских работ 2018 года от, напомню еще один раз, очень молодой итальянской постановщицы и с непрофессиональным актером в главной роли.

Провинциальная солнечная Италия. Душистая и цветастая. Плодородная и размеренная. Возможно, Рай на Земле должен выглядеть именно так. Возможно, это он и есть.

Крохотная деревушка Инвиолата населена обычными крестьянами. Они живут по заранее предопределённому распорядку, как будто спущенному с небес, и не задумываются о своём предназначении: с первыми лучами Солнца начинают работать, вечером с гитарой и самодельным вином всей общиной располагаются у сеновала, весело и беззаботно беседуя ни о чём. В Инвиолате будто бы нет ни времени, ни прогресса: даже лампочка всего одна на пятьдесят человек.

Среди этих простых работящих людей живёт юноша с чистым просветлённым взглядом, безропотный, молчаливый и таинственно тихий. Несколько наивный, но с первого взгляда располагающий к себе. Это Лаззаро. У него нет родителей, никто не знает, откуда он здесь взялся. Как и все, он просто работает от рассвета до заката, обливаясь потом. Однако даже после изматывающего трудового дня с лица его не сходит едва различимая блаженная улыбка.

В один из вечно одинаковых дней Лаззаро срывается со скалы. Он лежит лицом к земле то ли пятнадцать, то ли двадцать лет, то ли тридцать лет. К его бездыханному телу подходит волк, но, будто найдя в Лаззаро нечто родное, хищник покидает его. Сам же Лаззаро встаёт, отряхивается и, всё так же улыбаясь, взирает на изменившийся мир.

Воскрешение. Чудо.

Итальянскую постановщицу Аличе Рорвахер, пожалуй, можно отнести к когорте избранных кинематографистов, способных своим творением ввести зрителя в состояние благоговейного трепета. Без излишнего пафоса, без напускного щегольства навыками и образованием она взывает на своём особом простом, но до умопомрачения красивом и изящном киноязыке к внутренним присущим каждому благодатям, так часто нарочито зарываемым. Рорвахер будто бы напоминает своему зрителю, что он, в первую очередь, человек.

«Счастливый Лазарь» – кино, в котором, конечно же, найдётся место и политике, и критике существующего мироустройства в целом. Как иначе, если святость и доброта зачастую подвергаются насмешке и принимаются чуть ли не за слабость? Но всё это остаётся под ногами. Возникает желание забыть о мирском копошении и парить вместе с музыкой, задевая небосвод. Раствориться в искрящейся святости и стать духом, навсегда преодолев время и пространство, остаться в вечности.

Подобная участь, скорее всего, ждёт тихую, будто бы смиренную картину. Хочется в это верить.

8 из 10

Итальянский кинематограф - мой любимый, и сейчас мне удалось посмотреть картину 'Счастливый Лазарь' 2018 года, от одной из лиц современного Европейского кино - режиссёра Аличе Рорвахер. Даже для фестивального уровня, фильм довольно необычный и имеет занятные особенности и авторские подтексты достойные обсуждения. Если говорить о жанровой принадлежности, то сюжет основан на реальных событиях, но притом считается фэнтезийным. Тут нет нереалистичных героев, как во 'Властелине колец' или 'Хоббите', ситуация скорее похожа на 'Форреста Гампа', где история, происходящая в настоящем времени в нашем мире, в целях создания сказочного образа наполняется некими условностями и абсурдными персонажами. В крошечной итальянской деревеньке жители, незнающие об отмене издольщины (система по типу крепостного права), принадлежат маркизе де Луна, которая нещадно использует их труд. В один из визитов семьи патронов в Инвиолату молодой аристократичный Танкреди заводит дружбу с Лазарем - прекрасным и простодушным деревенским юношей. После череды небольших событий жители деревни возвращаются в город, где переживают остатки прошлой жизни. Сюжет долгий и тянущийся, но интерес представляет скорее не сама история, а отношение персонажей к ней. Она становится своеобразной притчей, где больший смысл выражен аллегорически, нежели прямым текстом. Фильм, к тому же, был награждён золотой пальмовой ветвью Каннского кинофестиваля за лучший сценарий.

Визуальный стиль фильма просто невероятен. Конечно, глаз сразу радует съёмка на плёнку, что позволить в наше цифровое время могут только такие мастодонты кинематографа, как Тарантино, Спилберг, Нолан и Томас Андерсен. Хотя, это и трудозатратнее, некоторые режиссёры продолжают снимать на плёнку и по сей день, считая, что это лучше передаёт жизнь на экране. Построение кадра и работа оператора выглядят эстетично и со вкусом. Аличе Рорвахер часто использует правило золотых третей, и в целом работает по всем канонам старой школы кино. Нельзя вместе с этим не отметь фактурность и необычную сейчас божественную красоту главных актёров. Цветовая палитра кадра делится вместе с фильмом на две части: первая - теплые зелёно-жёлтые оттенки, природный рай, изолированный от мира, медленный и непринужденный. По духу и атмосфере напоминает фильм 'Назови меня своим именем'. Вторая же половина фильма, проходящая в городе, наделена холодными и мрачными оттенками туманного дня и ночи, отдушина цивилизации, чувство пустоты и ненужности передаются на экране.

На фоне моды на конъектурное кино, «Счастливый Лазарь» приятно отличается своими, достойными для расшифровки, идеями и смыслами. С одной стороны, фильм даёт важный социальный комментарий на подобии «Паразитов» о классовом неравенстве. Но это не оканчивается рассуждениями о том, как мир несправедлив. Поднимается идея о подсознательном рабстве людей, выборе жить по принципу «всегда так было и всегда будет, к чему перемены, если и сейчас тут уместно вполне». Даже когда жизнь меняется и приходит, казалось бы, свобода, крестьяне продолжают жить в омерзительной бедности, а богатые аристократы едят за их счёт. Так, для нас фильм преподнесён, как житие святых. Лазарь - мученик, страдающий за некие абстрактные ценности, которому суждено прожить жизнь для других, во, так называемое, благо. Тем не менее, он живёт во лжи, ему комфортнее в ней. Пусть, и оставаясь лучом света среди тьмы. Но возникает вопрос, не скрывается ли за этим, желание пустого повиновения. Этот образ наивного, кудрявого, словно ангела хорошего паренька прячет за собой простое невежество и личностную недостаточность. По моему мнение, название «Счастливый Лазарь» напрямую показывает судьбу героя – быть счастливым, чтобы не происходило. Ведь счастье — это добро. А добрым быть правильно, не так ли?

Крошечная итальянская деревушка Инвиолата («Нетронутая», «Неприкосновенная»), кажется, живет вне времени и пространства, особенно это касается крепостного положения её жителей на табачной фабрике, принадлежащей маркизе де Луна. Хотя на дворе 80-е годы ХХ века и рабский труд давно не используется, местные живут так много лет и совершенно не протестуют против своего положения. Но однажды в Инвиолату приезжает сын хозяйки, избалованный городской пижон по имени Танкреди, и его знакомство с местным парнем Лазарем, из-за своей доброты и постоянной работы на побегушках считающегося чуть ли не полоумным, положит начало большим переменам.

Образ Италии Аличе Рорвахер сильно отличается от видения её современных коллег – это не гламурный лоск Паоло Соррентино, не солнечный томный рай Луки Гуаданьино и не криминальный брутальный мрак Маттео Гарроне. Она в мелочах подмечает сохранившиеся устои, традиции и образ жизни страны, ещё существующий лишь в самых отдаленных её уголках, словно музейная диорама. И когда в этот ностальгический мир вторгаются гости из больших городов с их насыщенной, ритмичной и совершенно иной жизнью, непременно возникает конфликт, но вот способен ли прогресс изменить архаику прошлого в лучшую сторону – большой вопрос.

В «Счастливом Лазаре», заслуженно удостоенном приза Каннского кинофестиваля за лучший сценарий, Рорвахер развивает тему своих прошлых «Чудес», привнося почти в документальную манеру повествования массу метафор и явственно ощутимые нотки магического реализма, одновременно любуясь грубоватым, но насквозь настоящим и живым образом прежней Италии. Её Лазарь, вызывающий не столько ассоциации с библейским Лазарем из Вифании (хотя воскрешение здесь тоже будет), сколько с католическим святым Франциском Ассизским, является инструментом этого наблюдения, причем не только за людьми, но и за сломом эпох, когда внезапно свалившаяся на людей свобода от рабского труда на хозяйку со сказочно-злодейским именем не означает больших перемен к лучшему. На фоне засилья мигрантов, прозябания в городских трущобах и мелких афер как основного способа выживания посреди бездушного каменного мегаполиса наивный, примитивный крестьянский быт Инвиолаты и безвозмездное прислуживание маркизе де Луне уже не кажется чем-то обременительным или убогим, поскольку с приходом цивилизации так быстро уничтожается нечто важное, неуловимое и подлинное.

Что касается актерской игры, то для Рорвахер естественность и выразительность образов вновь оказываются намного более важными, чем лицедейский профессионализм. Отказавшись от обычного открытого кастинга, постановщица сама искала исполнителя роли Лазаря, поскольку ей нужен был человек, который на прослушивания обычно не ходит – и не прогадала. В лице никому не известного Адриано Тардиоло Рорвахер нашла своего героя, способного легко превращаться то в неуклюжего тюфяка из провинции, чьи функции сводятся к «подай-принеси», то в воплощенный дух какого-нибудь святого, словно сошедшего с икон или классических полотен, завораживая отсутствующим, но при этом насквозь неземным взглядом, в котором будто сокрыты грусть и мудрость целых столетий. И в силу этих качеств именно Лазарь оказывается самым хрупким и уязвимым персонажем, причем не столько из-за своей безграничной доброты и отказа судить людей за неблагородные поступки, сколько из-за растущей неспособности современного общества распоряжаться Чудом и ценить его.

В этом фильме реализовано большое умение показать сказку так, чтобы это не нервировало и не хотелось выкрикнуть “ну так же быть не может! почему музыка убегает, как полноценный герой!”.

Режиссёр умело создает атмосферу магии, играя с атрибутами времени. С одной стороны крепостные, с другой мобильные телефоны.

Хоть это и притча, да и с библейскими мотивами, ( куда же без религии, ведь итальянцы даже в брани упоминают деву марию), но нравоучения не чувствуется. ещё один парадокс в том, что основывая рассказ на плутовстве и немного уничижении, чувства от просмотра светлые и кино кажется добрым.

А ведь иначе и быть не может: итальянский быт, когда беднота и большая семья живёт вместе, это так очаровательно, потому что шумно, смешно и сплоченно. Деля одну лампочку и стирая границы личного пространства, выкрикивая жениху задиристо про толстый зад его невесты. Что-то цепляет в итальянском духе, не зря мой итальянский-русский друг говорит, что эти два народа похожи в своей душе нараспашку, что с нами легко подружиться сердечно.

Противостояние казалось бы вечное: буржуа и крестьяне. Первые относятся снисходительно, вторые умилительно. Ведь не будешь ты ребёнка ругать за наивный взгляд и неопытность. А привилегированные в то время играют в игры богов, даруя сладкое неведение (история, кстати, основана на реальных событиях). Конфликт отцов и детей тоже вечен. Вот и здесь сын бунтарь настаивает на правде и решает лукаво раздать по заслугам за бедных крестьян. Но не понятно какое здесь желание сильнее: справедливости или пойти наперекор маме. Да и в своей затее так или иначе проскальзывают манеры высшего общества - абсолютное отсутствие колебания в просьбе пролить кровь вместо себя. И своими руками даже рогатка не получается.

А вот Лазарь противоположность, угождает в любой просьбе. И совсем не различает кому помогает: другу, животному или кому похуже. И он, всем понятно как прототип кого, как будто бы и не играет главной роли, он ведь даже не стареет. А я является неким проводником или инструментом. Именно поэтому в конце Лазарь уходит, и его отсутствие не нарушает концовки. Коммуна, из крестьян трансформировавшаяся в городских кочевников, находит путь обратно. И всё циклично, лампочку делят до сих пор.