Глушь. Провинция. Именье. Три сестры. И все несчастны. Одна мучима томлениями плоти и вынуждена не упускать ни одну особь мужеского пола, попадающую в поле зрения. Другая парализована, передвигается в кресле - каталке и под каждодневным действием успокоительных медикаментов. Третья…и не совсем женщина, а настоящий «отец – хозяин» для семьи с логикой в голове и порченой рукой. Тоска обуяла всех. А исповедником служит земский лекарь, неплохо разбирающийся в психологии и, прости господи, в психоанализе. Когда же в городке появляется бродяга с крепкими нервами и увесистыми мускулами сёстры преображаются, а у приставов появляется работа. Блондинки мрут чаще и чаще, а их голубые зрачки заимствуются кровожадным супостатом. И причём тут Антон Чехов?
Русская литературная классика и вправду имеет опосредованное отношение к европейскому кинотрэшу, но уловимые отголоски настроений мирных чаепитий с внезапными выстрелами за сценой, греют душу. Крикливые убийства, реки акварельной крови, повсеместная жажда секса с неотъемлемым обнажением… Зато какой сплин между строк! Простенькая, но въедливая мелодия набирающая обороты в самые пиковые жестокосердные моменты будто бы подчёркивает меланхоличную атмосферу тишайшего благополучия, нарушенную чьими-то незримыми злодеяниями. Джалло оно и есть джалло. Хоть и испанское. Руки убийцы в чёрных перчатках, перерезанные глотки, вырванные глазки в стаканчиках и испуганные взгляды жертв. Лепота!
К финалу чеховского становится меньше и всё больше походит на достоевщину с описательных страниц школьных учебников. Но, детектив закручен в несколько оборотов, а виновник «торжества» не только неожидан, но и весьма забавен. 1973 год. Ардженто и Фульчи ещё не разгулялись, поэтому традиции милых интриг от короля жанра Марио Бавы соблюдены с должным пиететом. Ровно настолько, насколько заметно влияние Чехова там, где его, по определению, быть не должно.
Популярность giallo, словно раковая опухоль накрывшая Апеннинский полуостров в начале 70-х годов прошлого века, нет-нет, а давала метастазы и в прочие романоговорящие страны Европы: Францию и Испанию. Причем, порой результат это приносило поразительный, если не сказать гротескный. Ярким примером тому может служить испанский фильм «Голубые глаза сломанной куклы», отмеченный присутствием в нем короля ужасов с Пиренеев Пола Нэши. Тот играет здесь парня, что отсидев десять лет за убийство на сексуальной почве, пытается убежать от преследующих его воспоминаний и кошмаров. В своем бесконечном бегстве он добирается до одиноко стоящей усадьбы, где и устраивается на работу садовником. В доме вот уже много лет живут три сестры, одна из которых парализована после аварии, другая имеет изуродованную болезнью руку, а третья страдает сексуальными расстройствами (или попросту – является нимфоманкой). Еще в усадьбе часто появляется сиделка, приставленная к несчастной, прикованной к инвалидному креслу, и доктор, занимающийся ее лечением…
Дальнейшие события легко предсказать любому, кто знаком с giallo хотя бы понаслышке… Возле поместья одно за другим начинают происходить убийства, все улики указывают сначала на одного человека, который, естественно, оказывается невиновен и сам гибнет, затем на другого и т.д., и т.п. Естественно, в какой-то момент все сходится на Жиле (герое Пола Нэши), который к тому времени успевает влюбить в себя по очереди всех трех сестер, но не избавиться от своего наваждения. Развязка близка… Но не все так просто, иначе это не было бы джалло. В конце концов, как в «Горце» останется только один – и именно он… нет она, нет все-таки он, нет она – в-общем, я окончательно запутался. Но преступник все-таки будет найден и не уйдет от заслуженного наказания. Но разгадка истории окажется столь абсурдной и парадоксальной, что, говоря языком современного и-нета, остается совершенно непонятным, что курили Пол Нэши с режиссером Карлосом Ауредом, придумывая этот несусветный бред. Зато благодаря сей неизвестной истории курительной смеси их фильм остается в памяти всерьез и надолго, пусть и не превосходя итальянские оригиналы в атмосферности и стиле, зато давая фору подавляющему большинству из них в запутанности интриги (а ведь на родине жанра знали цену непредсказуемым финалам!). А уж смеяться над развязкой или просто ограничиться подсчетом перерезанных женских глоток – дело дурного вкуса каждого из зрителей. Ведь человек с тонкой душевной организацией и развитым чувством прекрасного смотреть этот «мусор» заведомо не будет… А то ведь ненароком, не дай боги, захочет еще и еще… И что тогда будет с киноэстетикой?
