Эта «нерассказанная история» становится слишком рассказанной, слишком сентиментальной и оттого — слишком неживой. Как будто ее придумал какой-нибудь Винни Пух, чтобы убаюкать Пятачка.
Все это уже, конечно, было — и прежде всего у самого Лозницы. Вторичность, самоповторы и карикатурные преувеличения — это не страшно: в конце концов, в этом может заключаться авторский стиль. По-настоящему страшно, что режиссера уже совсем не занимают те, о ком он рассказывает.
Амбициозное, пижонское, поверхностное и нахальное шоу — историк кино наверняка поморщится от обилия анахронизмов в кадре, а пуристы лучше в сотый раз пересмотрят «Кабаре» Боба Фосса, но зритель, толерантный к бульварщине в классическом понимании и умеющий получать от нее удовольствие, его, скорее всего, получит.
В «Артисте» Хазанавичюс играл в немое кино вообще. В «Годаре» же он играет не в кино 1960-х, а в кино Годара. То, что Годар сам по себе эпоха, не более чем отговорка. Игра в кино конкретного режиссера требует не чувствования духа эпохи, а начетничества и обречено обернуться коллекцией цитатных фокусов.
Аперитив, закуски, первое, второе, сыры, десерт — на эту благостную повестку герои отвечают раздражением, сарказмом, ресентиментом, гневом. И за искусную сервировку этих блюд Моверман точно заслужил свою пару мишленовских звезд.
С самого начала каждой из новелл зритель понимает, чем все кончится. Вернее, что все кончится хорошо. Но предсказуемость не мешает сюжету быть захватывающим: легко угадать финал, но невозможно угадать, какую еще нелепость устроят герои в следующий момент и как именно эта нелепость в цепи прочих поможет им продвинуться к очередной победе.
«Салют-7» выгодно отличается от своего ближайшего конкурента уже тем, что не пытается подшить к реальным событиям квасной патриотизм, обращаясь попеременно то к учебнику истории, то к учебнику сценарного мастерства.
Возможно, через несколько лет фильм Эньеди уже не будет производить такого острого впечатления, какое он производит в современном громокипящем, до крайности политизированном пространстве. Но сейчас именно эта неприкаянность и неуместность кажется его сильной стороной.
Кажется, сама история «вмонтировала» в «Заложников» рифму с «Покаянием», чтобы спустя 30 лет подвергнуть сомнению главный тезис фильма Абуладзе: нельзя остановить насилие, выкапывая или пряча от родственников их мертвецов.
Вышло, в общем, занятно. А Фицджеральд — ну что Фицджеральд, его будут пытаться экранизировать всегда
Таков скандинавский нуар, заговоривший по-фински,- снятое по лекалам, но все время выламывающееся из рамок зрелище, свежая струя в жанре.
Из столкновения этих трех документов — видов Нью-Йорка, звуков Нью-Йорка и закадрового текста писем с родины — рождается не просто видеоэссе о городе, а портрет отчужденности, несовпадения. Автопортрет человека, ушедшего из дома и не нашедшего нового пристанища.
Фильм захватывает не морализаторством, а тревожной внутренней вибрацией и странным жанровым непостоянством. Из сатиры о современном искусстве он мутирует в «комедию наблюдений» или классический deadpan, чтобы в конце концов превратиться в социальный триллер
Трей Эдвард Шульц, кажется, и не думал снимать хоррор в общепринятом смысле этого слова. Он лишь создал на экране предпосылки и обстоятельства, чтобы вместе со зрителем наблюдать за тем, что произойдет дальше.
«Смелый, невозмутимый, насмешливый, сильный — вот каким призывает нас быть мудрость». Так говорил Заратустра. То же, в сущности, имел в виду и кибернетический организм серии Т-800 модели 101, когда скрылся в клокочущей преисподней расплавленного металла, подняв на прощание вверх большой металлический палец.
Критика, пожалуй, напрасно сравнивает «Озарк» с сериалом «Во все тяжкие» — то была драма перерождения обывателя в монстра. В «Озарке» речь о другом — о вновь обретенной суперспособности современного человека
«Валериан» и его автор претендуют на полноценное миротворчество, создание фантастической вселенной более или менее с нуля. То, как эта экранная вселенная в итоге выглядит, должно говорить о богатстве воображения автора. Сай-фай по Бессону — это гигантская барахолка идей, своих и чужих.
Фильм о творческом кризисе начинается как психоаналитический триллер, а заканчивается мелодраматическим фарсом, который спасает от полного провала только игра прекрасных актеров
От Реннера веет спокойствием Джона Уэйна, а от «Ветреной реки» — ностальгией по миру, где любую трагедию можно было если не исправить, то хотя бы перечеркнуть — оставить в бескрайнем просторе и начать жизнь заново.
Из раза в раз Коппола снимает кино о несвободе, о том, как желания, эмоции, чувства оказываются жестко затянуты в корсет. В этом, в конце концов, смысл заведения мисс Марты
Хвала Шону Бину, сотню раз погибавшему на экране в очередной героической роли, что сыграл в сериале о многих смертях и вечной жизни роль совсем не героическую — и едва ли не лучшую в своей долгой карьере.
Новый сериал про брутальных теток, конечно, не «Оранжевый — новый черный» с его тюремным реализмом, но в то же время и не вполне декоративное зрелище из тех, про которые еще Хичкок говорил: «Фильм это не кусок жизни, а кусок торта». Скорее — жирная креветка в кляре.
Воскресшему в качестве главного героя Спайдермену в одиночку удается гораздо больше, чем в компании товарищей по кинокомиксам Marvel, но всех грехов современного блокбастер-канона ему не искупить
По приключениям обезьян на экране можно определить эпоху едва ли не точней, чем по состоянию спецэффектов и съемочной техники. И новая трилогия — не исключение.
Можно вообще не искать в этом фильме никаких смыслов и аллегорий, а просто смотреть, как быстро и весело в человеке умирает цивилизация.
